Олег Селянкин - Есть так держать! Страница 9

— Это вы с кем разговариваете, Трофим Федорович? — прикидываясь простачком, спросил Витя, остановившись на последней ступеньке трапа.

— С кем, с кем! Конечно, с фашистом! Попадись он мне — всю его глотку кипятком залью!.. А ты что стал там? Особого приглашения ждешь? Садись завтракай!

— Я после матросов…

— После, после! — передразнил его Изотов. — Ишь, какие умные все стали! Ешь и убирайся к тралу!.. Я сегодня весь день кашеварить буду, а ты за меня тралить.

Изотов ругался еще долго, а Витя ел и лукаво посматривал на него. Трофим Федорович ругался всегда, но не было на катере человека добрее его. И коком он назначен потому, что никто так любовно не готовил обеды, никто так не заботился о команде, как Изотов. Целые дни он копошился около печурки, варил и ворчал, ворчал и варил, но если ему возвращали пустой бачок или, что еще лучше, просили добавки, он улыбался хорошей и доброй улыбкой.

Командир катера, мичман Агапов, однажды объявил ему благодарность. Трофим Федорович нахмурился, ответил, как полагается по уставу, но, уходя, сказал, чтобы все слышали:

— Незаслуженная, кажись, благодарность, раз в бачках дна не видно.

Из этого Витя сделал правильный вывод, что если хочешь жить в дружбе с коком, то возвращай ему посуду пустой, и сегодня очищает ее особенно старательно. И для этого есть веские основания: к обеду должен быть компот из варенья, и желательно получить его побольше.

— Чего торопишься? Есть по-человечески не можешь, — ворчит Изотов вслед Вите и гремит посудой.

Катера уже начали траление. На длинных буксирах сзади них идут тралы. Все матросы занимаются своими обычными делами, а Курбатов умывается, наклонившись над ведром.

Заметив Витю, капитан-лейтенант повернул к нему голову и спросил:

— Подкрепился? До обеда протерпишь?

— Подкрепился…

— Умывался?

А стоит ли умываться, если не спал всю ночь? Курбатову все ясно, и он говорит, вытираясь:

— Раздевайся, полью.

Витя послушно снимает тельняшку и подставляет руки под холодную струю.

Курбатов поливает и тихо говорит:

— И как тебе не стыдно! Умываться нужно всегда. Тебе самому легче будет.

Вите стыдно, и он старательно мылит покрасневшее лицо. А Василий Николаевич все льет и льет. Ручейки бегут по плечам, груди, спине. Немного холодновато… И вдруг целый поток хлынул на голову и спину. Захватило дыхание, и от неожиданности Витя вскрикнул.

Добродушно, почти беззвучно смеется Курбатов, а с надстройки, где стоит пулемет, доносится голос Бородачева:

— В следующий раз не жди приглашения, сам умывайся, поросенок!

Матросы смеются, а Василий Николаевич закрыл Вите лицо полотенцем, шутливо трет уши мальчика и приговаривает:

— Не ходи грязным, не ходи!

Где-то здесь на глубине лежат мины. Они могут взорваться под катером или тралом в любую минуту. Взметнется столб воды, может быть, блеснет пламя, и снова все затихнет. Только не будет тральщика и его экипажа. Что останется от них, примет могучая Волга и понесет к играющему волнами Каспию.

Посмотрит иной человек со стороны на работу тральщиков и позавидует: ходят они по реке степенно, матросы читают книги, играют в шахматы, «забивают козла» или дремлют на своих постах. Курорт, а не война! И не знает тот человек, что над самой смертью ходит катер, что любая шахматная партия может оказаться незаконченной, а книга — недочитанной.

Фашисты поставили мины на участке длиной в несколько сот километров. Они хотели не только закупорить Волгу, но и запугать людей, «воздействовать на психику», как сказал Щукин на собрании дивизиона. С психическим воздействием у фашистов ничего не получилось, а вот чтобы своевременно убрать мины, да еще и обеспечить охрану пароходов от воздушных разбойников, флотилии пришлось основательно поработать. Ее тральщики разошлись по всей реке. Они поддерживали связь друг с другом чаще всего только по радио, но действовали всегда дружно, согласованно.

Вот поэтому пришлось отряду Курбатова отделиться от дивизиона и работать самостоятельно на собственном участке. Только два раза с начала минной войны смог к ним вырваться командир дивизиона. Он приходил на маленьком полуглиссере и, выслушав доклад Курбатова, дав указания, сразу начинал торопиться:

— Ну, у тебя пока еще спокойно… А вот у Бабушкина — жарынь! Пойду лучше к нему.

И мчался полуглиссер дальше, а отряд Курбатова продолжал работу.

Первое время страшно было Вите. Ему казалось, что мина обязательно взорвется под катером, он вздрагивал при малейшем постороннем шуме, но потом привык: научился внешне спокойно сидеть с книжкой и тогда, когда катер проходил над самым большим скоплением мин…

— Ох и долго нам придется здесь воду вспахивать! — ворчит Бородачев.

— Потерпи малость, — отзывается Щукин. — Командир вызвал остальные катера. Сообща мигом разделаемся с этими минами.

Раздался гудок, а скоро из-за острова вышел и пароход. Большой, белый, с людьми на палубах, он нерешительно топтался на месте и просил тральщика провести его через опасный район.

Витя любит такие моменты. Катер кажется совсем маленьким рядом с пароходом, а тот слушается его, осторожно идет сзади, и люди с его палуб с надеждой и благодарностью смотрят на моряков.

Все время водил бы за собой пароходы!

При проводке их Витя становится к пулемету, а Захар отходит к рубке и делает вид, что поправляет фалы — специальные тонкие веревки, на которых поднимаются флажные сигналы. Это самые счастливые минуты в жизни Вити: очень приятно чувствовать, что ты сейчас нужен людям!

Только успели провести пароход, как появились катера-тральщики. Они шли, раскинувшись во всю ширину реки. Немного удивляло лишь то, что вместо шести их возвращалось пять.

«Неужели что-нибудь случилось с катером? — подумал Витя и тотчас успокоил себя: — И раньше бывало, что один задерживался».

Траление пошло быстрее. Временами то здесь, то там раздавался взрыв, катер вздрагивал, но таких сильных ударов, как утром, не было.

К вечеру взорвали последнюю мину и подошли к берегу. Витя первым спрыгнул на берег и подбежал к ближайшему катеру.

— А где «сто двадцать первый»? — спросил он у матроса, крепившего пулемет.

Матрос открыл рот, пожевал губами, махнул рукой и отвернулся. Витя обошел все катера, и везде матросы выслушают его, буркнут что-то непонятное и уходят, торопясь выполнить какое-то приказание.

Гнетущая тишина стояла на катерах. Даже Изотов, ворчливый Изотов, который и во сне бормотал что-то, теперь молча гремел кастрюлями. И Витя понял, что «сто двадцать первый» больше никогда не займет свое место в строю отряда…

Витя забился на корму катера, прижался спиной к лебедке. Двух очень близких людей потерял он в Ленинграде: маму и Федора Васильевича. Горько и больно было ему чувствовать эту утрату, но их смерть не удивила, не поразила его.

Мама и Федор Васильевич таяли у него на глазах, он постепенно привыкал к мысли, что настанет день, когда они умрут.

Тут — совсем иное дело. Ведь еще вчера он видел и Тимофеева, и других матросов со «сто двадцать первого». Все они были полны сил, смеялись и даже беззлобно переругивались, как и другие матросы. И вдруг…

Как все странно, неожиданно и страшно на войне!..

Невольно вспомнился отец. Не окажись тогда, когда взорвался их тральщик, поблизости морских охотников — сомкнулись бы волны и над ним…

— Личному составу построиться на берегу! — услышал Витя строгий голос мичмана Агапова, дежурившего по отряду.

Изотов снял с плиты кастрюлю, прикрыл ее чистой тряпочкой, поправил бескозырку и сказал:

— Идем, Витя…

Витя удивленно посмотрел на Изотова. А тот стоял у трапа и ждал его.

Солнце село, и на багровом небе отчетливо видны пулеметы катеров. Около них застыли пулеметчики. Неподвижные, в касках, надвинутых до самых бровей, они кажутся высеченными из камня.

— Товарищи! — раздался глухой голос Курбатова. — Фашисты начали новое летнее наступление. Для того чтобы ослабить подвоз грузов к фронту, они ставят на Волге мины. Они хотят минами, как петлей, сжать горло реки, сделать ее несудоходной. Но партия приказала нам с вами охранять Волгу, уничтожать минные поля. И мы должны выполнить свой долг так, как это сделал «сто двадцать первый»…

Курбатов говорит спокойно, словно разговаривает сам с собой, а Витя видит все, о чем он рассказывает, будто находится на тех тральщиках, которые, рискуя жизнью, очищали путь другим.

…Вот тонкой струйкой вьется дымок над трубой парохода, который стоит у берега. А за ним — длинная вереница других пароходов и приземистых барж. Стоят плавучие госпитали с большими красными крестами на бортах, стоят баржи с нефтью, хлебом, бензином, пушками. Все это двигалось к фронту, но фашисты поставили мины в самом узком месте фарватера. Их не обойти. Вот и остановились пароходы.