Сергей Медынский - Тигровые каникулы Страница 9

Видно, не одну рану нанесла шатуну крепкая рука старика. Охотничий дедов нож нашли только весной. Наверное, медведь его из себя выдернул и бросил далеко от места схватки.

Говорили люди, что видели в тех местах огромного зверя — вся морда у него была исполосована шрамами. Несколько лет искал Игнат этого медведя. Все хотел за отца рассчитаться. Но медведь как в воду канул.

Вася вспомнил оранжевые мандарины, яркими пятнами украшавшие снег вокруг неподвижно лежавшего деда. Нес гостинцы дед, да так и не отдал…

— Пап, и я с вами пойду на шатуна!

— Это как доктор скажет. Хорошо будешь себя чувствовать, пойдем.

— Пусть пойдет, — говорит дядя Паша, — и меня тоже возьмите. Мы с Васей два битых, а сам знаешь по пословице — за одного битого двух небитых дают…

И вот снова звероловы на тропе. Только уже не тигровый след им нужен, а медвежий. Идут не вслепую — дядя Паша указал, в каких местах последний раз встречались следы шатуна.

Шагает отряд походным порядком. Поскрипывают лыжи. Карабины надели кому как удобнее — кто стволом вверх, кто прикладом, а кто поперек груди.

Пар от дыхания инеем оседает на бровях, на ресницах. Холодно.

Подходят охотники к заброшенной избушке. Рядом сарайчик, навес какой-то.

— Вот тут ночевал наш товарищ, — говорит дядя Паша. — Утром вышел из дома, а медведь его и подмял…

Игнат молча показывает на снег. Следы. Будто здоровый дядька босиком по снегу ходил. Здоровеннейший дядька. Пятки глубоко вдавливал и выворачивал их наружу, а носки — внутрь.

— Шатун еще раз наведывался, — говорит Игнат, — совсем недавно. Сейчас надо осторожно идти! А ну как он близко?

Будто веревочкой связан теперь отряд со своим врагом. Куда следы идут — туда путь держать!

В горы ведет Игнат. На поросшие редколесьем вершины сопок. Противно тут, ветрено. Снег в некоторых местах не то с землей переметен, не то с песком. На лыжах идти неловко. Кое-где из-под белого покрывала торчат огромные камни. Чего здесь делать медведю?

— Вот он! — говорит Игнат и останавливается.

— Да! — подтверждает Макар.

— Здоров! Ну и здоров! — удивляется Николай.

Игнат приставил к глазам бинокль и не опускает его. Значит, не ошибся, когда сказал: «Вот он!»

Распадок между двумя сопками широкой ложбиной тянется вверх, к перевалу. На лысых вершинах редко-редко торчат деревья. Огромные камни чернеют по белым склонам.

Вася глаза напрягает, даже сощурился — ничего нет.

— Давай-ка, Макар, заходи на ту сторону, — говорит Игнат, — и ты, Николай, с ним. Когда вы на противоположный склон выйдете, мы все вместе вверх полезем. Вы по той стороне, мы — по этой.

Посмотрел Вася вверх по распадку. Ведет взглядом все выше, выше и увидел вдалеке, у самой вершины сопки, странный большущий камень.

Кажется, что его кто-то разворачивать начал, и камень стал короче. А потом этот короткий камень словно торчком поставили. Выше стал камень раза в два…

Макар с Николаем, пригнувшись, спускаются вниз, чтобы перейти распадок и выйти на ту сторону. Идут осторожно. Медведя нет, а они берегутся, будто зверь рядом.

Снова задвигался камень. Кто его шевелит? Медведь, что ли? И Вася понял: камень — это и есть медведь! Издали показалось, что камень ворочается, а это медвежья туша.

— Ох здоро-ов! — говорит Вася.

— Нá бинокль, — предлагает отец.

И словно перепрыгнул медведь поближе к Васе на целый километр. Сразу видно, отчего он шевелится. Поднимает коряги, камни. Ищет любую мелочь: хоть лягушку замерзшую, хоть червяка — голодно.

Повернул морду прямо в бинокль. У Васи даже сердце екнуло! А морда у медведя злющая-злющая. Будешь злой, если замерзших лягушек надо есть, да и тех не хватает.

— Ох и здоро-о-ов! — говорит Вася, но на этот раз почему-то шепотом. Будто медведь может услышать его голос.

А потом и вовсе отвел стекла в сторону. Хоть у медведя бинокля нет, а все равно, если друг на друга вот так смотреть, кажется, что и медведь тебя таким же большим видит, как ты его через голубоватые стекла.

Повел Вася биноклем левее — дядя Макар с дядей Николаем уже по той стороне распадка лезут. Крадутся потихоньку, иногда переговариваются друг с другом. Видно, как губы шевелятся, а что говорят, не слышно.

Вася от них снова повел на медведя — в стеклах запрыгали какие-то коряги, стволы деревьев, камни. Долго прыгали — далеко Макару с Николаем лезть.

— Ну, пошли и мы потихоньку, — говорит Игнат.

Игнат, дядя Паша и Вася пробираются по одной стороне распадка, Макар с Николаем — по другой.

Медведь возится наверху, у самого перевала. Вспугни — уйдет за сопки. Догоняй его тогда. Оттого собак не взяли, что ни к чему медведя пугать. Да и собак беречь надо. Разъяренный шатун может покалечить собачек. С кем тогда на тигра идти.

Лезут вверх охотники. Прячутся за деревьями, за утесами. Нельзя, чтобы шатун их увидал. А учуять, пожалуй, и не учует. Ветер сверху тянет, из-за сопок вырывается. Будто легкий дым порывами идет по гребням. Это сухой снежок сдувает с сопок.

Все труднее и труднее лезть вверх.

А медведь все ближе. Вот он оставил в покое камень, перешел к какой-то коряге. Поковырял ее, поворочал. Видно, ничего не нашел. Рассердился, поднял ее двумя лапами да как кинет вперед. А у коряги большой сук торчал за спиной медведя. Когда он вперед корягу бросил, его тем суком — по затылку! Рявкнул медведь, оглянулся перепуганно — никого.

Еще больше рассердился шатун, сбросил с себя корягу и начал ее лапами лупить: на, мол, тебе за обиду, не дерись!

Пока он с бревном воевал, ходко шли вперед звероловы, знали — не до них медведю!

Ударил он еще раз корягу, сук ненавистный отломал, кинул его в сторону. И вдруг скачками бросился к самому гребню сопки.

Трах! — треснул чей-то выстрел.

Рявкнул медведь, вскинулся.

Трах-та-тах!..

Медведь покатился вниз.

Трах!.. Тах!..

С каждым выстрелом рявкает медведь и будто кто его подгоняет — все быстрее и быстрее катится по крутому склону вниз.

А стрелять перестали. Друг против друга охотники: дрогнет рука — выстрел по своим попадет.

Игнат проводил медведя стволом, и как только тот миновал братьев, что стояли напротив, стукнул выстрел, и медведь уж не рявкнул в ответ. Сник и безжизненной тушей пополз вниз. Медленней, медленней — и затих, замер. Все.

Подходят охотники к медвежьей туше.

Стволы винтовок на неподвижного шатуна направлены — вдруг вскинется.

— Да-а, — говорит Игнат, — смотри какое дело…

У зверя поперек морды полосы стародавних шрамов.

Вспомнил Вася, как на потоптанном снегу неподвижно и страшно лежал дедушка, а вокруг оранжевые мандарины раскиданы…

— Кто его знает, — говорил Игнат, — может, сынок, он твоего деда загубил!

Игнат стоит, опираясь на винтовку, глядя на косматую морду медведя, изуродованную шрамами.

Представил себе Вася, как такая же морда, только живая, оскаленная, вплотную приблизилась к деду. И стало жутко и жалко дедушку до слез.

— Что делать будем? — спрашивает Николай. — Мясо есть никто не станет, а шкуру снимать будем?

— Да ну его! — вздохнул Игнат. — Людоед, он и есть людоед. Бросим вместе со шкурой, пускай вороны да волки с ним разделываются… Пошли.

Повернул маленький отряд и тронулся по своим прежним следам молча вниз.

Еще двое суток прошло. Бегут дни Васиных каникул, а тиграм до этого и дела нет!

Снова идут звероловы по тропе.

Тишина. Только под лыжами хрустит снег. Холодно. Собачьи морды заиндевели до самых глаз.

День ясный, морозный. Мерцают на снегу малюсенькие солнечные блики, отраженные ледяными кристалликами. Даже в воздухе сверкают искорки, если смотреть против света. Это невидимые глазу водяные капельки смерзлись и поблескивают, будто вспыхивает воздух. Все кругом искрится.

Иногда скатится с высокой ветви снежный ком, запрыгает по еловым лапам, столкнет наметенный снег, рассыплется на мелкие снежинки. Долго-долго стоит между деревьями серебряная завеса. Потом постепенно осядет.

Бурелом протягивает из-под снежных волн руки-сучья: «Помоги-и-те! Утопаем!»

Ш-шу… Шу-шу… — шуршат лыжи.

Цепочка следов пересекла Васину лыжню. Шла-шла и прервалась около кедрового ствола. Вася голову поднял, нашел вход в гнездышко белки. Постучал по стволу палкой.

Высунулась белка, посмотрела на Васю черными бусинками испуганных глаз и взлетела по сучьям к вершине кедра.

Вот еще одна цепочка следов. В конце — круглая ямка. Это белка нырнула в снег за кедровой шишкой. Вася лопаточкой лыжной палки разрыл снег. На смерзшемся мху углубление — след шишки.

У выхода из этой снеговой норки — скорлупа кедровых орехов и шелуха. Здесь белка расправилась с находкой.