Валентина Чаплина - Про Герку и чудных Страница 9

Тётя Наша решительно, но осторожно берёт дядю Петю за руку.

— А вы слышали? Слышали? — показывает он через балконную дверь в небо. — «Восток-4», а? — и снова сердце, руки, ноги, голова куда-то пропадают. И остаётся только радость, только гордость от того великого и прекрасного подвига, который сейчас совершается на свете.

Я не брал

— Я не брал! Я не брал! Можешь ты поверить человеку? — кричал Герка.

— А кто же взял? Сами они пропали? Ты приходил ко мне в тот день, ты и взял.

— Я сам к тебе шёл сейчас долг отдать. Если б я взял, разве я сам пошёл бы!

Башмак был неумолим:

— Ко мне шёл? Да кто поверит! Просто не заметил меня на улице и не успел удрать.

— Да, шёл вот! Шёл! Честное…

— Какое честное? Честное воровское?

— Да не брал же я, говорят тебе!

— Слушай ты! Будто я не знвю, за что тебя Кубышом зовут?

Башмак, словно клешнёй, схватил Германа за руку. Не убежать.

— Я знаю, ты всегда деньги с собой носишь. Отдавай сейчас же! Если б ты мои взял, плевал бы я на них. А это казённые, понимаешь? Двадцать рублей! У меня пионерское поручение! — и Башмак снова начал говорить про соревнования имени героя Николаева. Говорил, а сам тряс Герку изо всей силы, будто так из него можно было вытрясти деньги, как из копилки. Башмак знал, что если он расцепит клешню, то Герка вырвется и убежит. И он держал. Тогда Герка схитрил. Он громче прежнего крикнул: «Отдам, пусти!» Башмак перестал трясти, но не отпускал. Герка полез в потайной карман, вытащил мятые рубли и стал пересчитывать. И тогда Башмак доверчиво расщепил клешню. А Герка вьюном юрк в дверь. И нету его.

Топ-топ-топ — бухают за Геркиной спиной Башмаковы ноги. Всё дальше и дальше. Удрал. Теперь уже бояться нечего. И Герка пошёл шагом.

Мы за тебя поручимся

— Ты не хитри, не хитри! — Ерошкины глаза горели жаркими зелёными угольками. — Я вижу, у тебя что-то случилось, а ты рот на замок. Говори сейчас же! Всё выкладывай!

Герка нахохлился, как больной воробей, и молчал. Потом встряхнулся, закрутил головой.

— Я не брал! Веришь? Не брал!

— Чего не брал? Где не брал?

А Герка опять нахохлился.

— Говори, тебе говорят! Вот как тресну по башке, так сразу заговоришь! Думаешь, буду мирно жить, когда ты погибаешь, да?

— А какое тебе дело до меня? Жил без меня и живи прекрасно.

— Ух, и садану сейчас! Под дых! Узнаешь тогда, какое мне дело. Что я не человек? Ненормальный я, да? Вот мне бы плохо было, а ты мимо прошёл бы? Не прошёл! Потому что — человек! — Ерошкины волосы, лохматые, рыжие, огнём полыхали над Геркиным лицом, и весь Ерошка кипел.

— Ладно, скажу.

И Ерошка сразу улыбнулся, стал мягким, покорным.

— Я не брал, а он думает, что я двадцать новыми взял.

— Кто думает?

— Да… тут, в общем… мальчишка один. Я приходил к нему в тот день, а у него пропали двадцать рублей. А я не брал. Веришь мне? Ну, веришь? Веришь?

— Всё-таки стукну я тебя! — вскипел Ерошка опять. — «Веришь, веришь», заладил, как лунатик. Почему я не поверю? — потом остыл, и завбибова рука стала чесать затылок. — А откуда у того мальчишки столько денег?

— Не его. Казённые.

— Казённые? — и Ерошка сильно заволновался. — А сам парень ничего, да? Теперь думают, что он взял?

— Пока не думают. Он сказал, что в магазине переучёт.

— Какой переучёт?

— Ну, как ты не понимаешь, его попросили в «Спорттоварах» купить майки, трусы, тапки и ещё что-то там, не знаю. Всё отложено, только прийти и взять. У них соревнования в лагере по волейболу. Посвятили полёту героя Николаева! А деньги пропали. Давно уже. Он хотел ребятам правду сказать, да не смог. Наврал, что переучёт. А соревнования уже завтра.

— Ух ты! Дела-а… — и Ерошка затревожился ещё больше.

— А я в этот день приходил к нему, дурак несчастный. И чего приходил, сам не знаю. Теперь вот на меня думают. А я не брал.

Ерошка не выдержал, молча вскочил и стукнул Герку по башке. Со всего маху. Взял да и стукнул. Чтоб знал. Подумаешь, барин какой! Персона! Я да я! Не брал да не брал! Там соревнования имени земляка Николаева срываются, а он только за себя переживает.

Глаза сверкнули зелёными угольками:

— Представляешь, соревнования в честь героя космоса! Выйдет на поле командочка — кто в дырявой майке, кто с голым пузом, кто босиком. Стыд и срам. Не отменять же соревнования? Что-то надо придумать. Айда к тому мальчишке. Я поручусь за тебя, что ты не брал.

Герман упёрся и ни за что, ну ни за что не соглашался идти. Ероша почувствовал, что его ничем не сдвинуть. Упрям.

— Знаешь что? Мне отец хочет баян купить на день рождения, — нашёл выход Ероша, — но день рождения ещё нескоро. Мы пока возьмём двадцать рублей из тех, что на баян отложены. Папке объясним, что соревнования в честь Николаева. У меня мировой папка. Он поймёт. А потом найдём ворюгу. Ты что? Не согласен?

— Так если я отдам деньги, значит, я будто брал, а я не брал.

Ерошка яростным вихрем налетел на Герку и начал его дубасить. Когда тот свалился на пол, завбиб немножко пришёл в себя и уже мог говорить:

— Слушай, ты кто? Ты дурак или ненормальный? Я поручусь за тебя, Алька поручится, Весна поручится! Чего тебе ещё ненормальному надо? А вора найдём. У нас, знаешь, какие пионерские патрули? Главное, чтобы соревнования имени Андрияна Николаева не сорвать! А ты опять про себя, будто граф какой старинный. Эх ты. Ничего-то ты, оказывается, в жизни не понимаешь, — Ерошка с горечью махнул рукой. Стал задумчивым, грустным. Он мог мгновенно вскипеть, стукнуть, треснуть, брякнуть, свалить с ног и тут же стихнуть, замолчать, загрустить.

«Эх ты, голова садовая. И как тебе не стыдно так рассуждать?» — говорил его задумчивый взгляд.

Когда всё рассказали Алёше и Весне, те ужасно здорово поняли Ерошку. А он уже сбегал к отцу и принёс две красные хрустящие десятки с профилем Ленина. Вот они в Геркиной руке. Так знакомо похрустывают.

— Айда к тому мальчишке. Мы за тебя поручимся, — тянет за рукав Алёша.

А Герка всё никак прийти в себя не мог от событий, от мыслей, навалившихся на него.

— Не, я один. Один! — он лихо поворачивается и… нет уже Герки в комнате. Нет и во дворе. Не догонишь.

«Башмак! Я не брал. Можешь поверить человеку? Это деньги, чтоб не сорвать соревнования имени Николаева, дал один очень хороший человек. Вора найдём обязательно. Вместе будем искать. Герман».

Герка купил конверт с портретом Чапаева, вложил в него эту записку и две десятки и, облизав концы конверта, залепил его. Он решил ни слова не говорить Башмаку, а прийти, молча подать этот конверт и уйти.

Башмак страшно удивился, увидя Герку у своего дома. А тот, как и думал, подал конверт и медленной походочкой ушёл. Через минуту Башмак нагнал его и схватил за плечо. Глаза у него были растерянные и счастливые. Он уже прочитал записку.

— Я ничего не понимаю, — Башмак быстро моргал глазами, — ты не брал, конечно. Если б взял, ты ни за что не отдал бы… Тому очень хорошему человеку спасибо. Скажешь? Айда в магазин! — и они побежали вместе. Герка бежал рядом с Башмаком, хотя мог лететь гораздо быстрее, но он нарочно не прибавлял шага, чтобы бежать рядом.

— А это долг отдаю. Помнишь, брал? — и Герка протянул рублёвую бумажку Виктору, когда они вошли в магазин.

Башмак даже отпрянул. Чудеса продолжаются! Но раздумывать над чудесами было некогда. Скорей взять вещи и — в лагерь! Главное — соревнования теперь не сорвутся!

Тук, тук. Спи, спи

Герка в кухне допивал молоко.

— Никуда не уходи! — приказали полные губы Валерии Константиновны. — Сейчас слесарь придёт. Посидишь с ним тут.

— А зачем придёт?

— Кран течёт, видишь?

Кран по ком-то горько плакал крупными водяными слёзами. Может, он вспомнил свою прошлую спокойную жизнь, когда в квартире не было Герки, и его, медный уважаемый кран, дико не крутили и не вертели попусту в разные стороны?

— Вижу, течёт. А зачем сидеть тут?

— Я же говорю, слесарь придёт.

— Ну и пусть, а зачем сидеть?

Огромные чёрные глаза, похожие на пуговицы от уличного жакета, увеличились и округлились ещё больше, так что стали похожи уже на пуговицы от драпового пальто.

— Как зачем? Мне в комнате убирать надо. Нельзя же его одного здесь оставлять.

— А почему нельзя?

— Не зли меня.

А он злил. Он уже давно понял, в чём дело, и злил, злил. Слесарь — чужой человек, придёт и уйдёт, только его и видели. И пока он будет работать, нужно караулить, чтобы он чего-нибудь не украл. Именно это хотела сказать Валерия Константиновна. Герка прекрасно знал мать. На старой квартире он не раз вот так караулил чужих людей, и это не казалось ему странным. А тут, подружив с чудными, он чувствовал, как внутри что-то поворачивается вверх дном.

А в дверь уже стучали. Слесарь пришёл.