Евгения Яхнина - Разгневанная земля Страница 96

— Нет, Като, не чудо… Просто я решил: ни перед чем не остановлюсь, а тебя повидаю. Я мчался сюда, к Бему и к тебе. Оказалось, что поздно. Но я ещё не верю: неужели всему конец? Неужели убит Петёфи?

— Шандору Петёфи я сама закрыла глаза, — горестно молвила Каталина.

— Сколько смертей! Но страшнее смерти измена! А я видел её собственными глазами. Я не могу говорить о Гёргее, меня душит гнев. Он изменник!.. Не на нём ли лежит вина и за смерть моего друга Ханкиша?!

Оба помолчали. Каталина ласково дотронулась до плеча Яноша:

— Как тебе удалось меня найти? И зачем ты пришёл, дорогой? Ведь тебе нельзя здесь оставаться…

— Знаю, всё знаю и сейчас же уйду. Кемени дал мне адрес своих друзей в Триесте: в портовом городе, на пристани, можно получить временную работу, и никто не станет доискиваться, кто я такой, откуда пришёл… Хороший человек этот Кемени, дай бог ему удачи. Он и тебя помог мне разыскать. Я так и решил: пусть будет потом что будет, но я тебя увижу хоть раз, одним глазком на тебя взгляну.

— Эх, Янош, — покачала головой Каталина, — тяжёлые настали времена для всех нас! И что впереди, неизвестно. А ты всё такой же беспечный: «Будь что будет»!

Янош нахмурился:

— «Беспечный»! Какой же я беспечный? Вот если бы я сказал тебе: «Като, едем со мной в Триест и заживём мы там так, чтобы никогда больше не расставаться», — вот тогда ты могла бы назвать меня беспечным. Но я знаю, что это невозможно. И поэтому я только снова тебя спрошу: вот мы расстаёмся… надолго расстаёмся, будешь ты меня ждать?

В голосе девушки неожиданно зазвучали прежние задорные нотки, когда она спросила:

— Ждать?.. А чего ждать, не пойму?

Янош взглянул в тёмные глаза Каталины. Что-то сверкнуло, загорелось в их глубине.

— Как бы ни было долго, сколько бы ни пришлось, всё буду ждать тебя, Янош!

Эпилог

Туман… Дым… Копоть… Словно пелена закрыла в эту осень 1850 года красивые невысокие дома, решётки парков Лондона. Над Венгрией небо расстилается синим покровом, разливая яркий свет, веселя душу. А здесь, в Лондоне, и небо другое. Весь горизонт заволокли тёмные тучи… А может, это копоть его закрыла. Хмуро, невесело… Столько людей, такое движение… Дилижансы, омнибусы, кебы, кареты, фиакры… С непривычки закружится голова.

Но к движению Янош уже привык. Однако правду говорят: горек хлеб на чужбине. Янош это познал на собственном опыте. Всё же пожаловаться он не может. Сколько хороших англичан встретилось ему на пути сюда из Триеста! Первый человек, с которым он встретился и с кем заговорил по-немецки, оказался матросом с торгового корабля «Британия». Узнав, что Янош бывший гонвед и что он спасся от карателей венгерской революции, матрос познакомил его со своими, товарищами, а они уговорили капитана взять Яноша на корабль. Здесь был нужен сортировщик шерсти, которую капитан скупал через контрабандистов у венгерских крестьян.

Нет, ни на Англию, ни на товарищей по пивоваренному заводу, принадлежавшему Баркла́ю и Па́ркинсу, куда вскоре устроился Янош, жаловаться ему не приходилось.

Однажды в короткий обеденный перерыв Янош рассказывал товарищам:

— … Сколько генералов казнили, а уж как они верили Гёргею!.. Так погибли Аулих, Дамианич и многие другие, которые пошли с ним в русский лагерь. А оттуда их сдали прямо в руки Гайнау…

— Гайнау? — переспросил один из рабочих. — Да ведь этот палач сейчас тут! В качестве важного путешественника он осматривает наш завод.

И в самом деле, усмиритель Италии и Венгрии барон Гайнау, совершая путешествие по Англии, в первую очередь пожелал осмотреть достопримечательности Лондона. Хорошо принятый в кругах лондонской знати, Гайнау прибыл на пивоваренный завод Барклая и Паркинса.

Стоило ему поставить свою подпись «Гайнау» в книге почётных посетителей, как имя кровавого усмирителя тотчас облетело весь завод: рабочие побросали работу и устремились ему навстречу.

— Это тот, кто потопил в крови Италию и Венгрию!

— Он сёк женщин кнутом!

— Он своими руками расстреливал восставших!

— На тачку его! На тачку!

На голову кровавого фельдмаршала австрийской армии, одетого сейчас в штатский костюм, набросили охапку сена, и со всех сторон на него посыпались удары.

— Запомни навсегда, что у тех, кого ты уничтожил, найдутся тысячи братьев и, куда бы ты ни забрёл, они отомстят тебе за них!

— На тачку его! На тачку!..

Как ни отбивался австрийский фельдмаршал, сильные рабочие руки бросили его в тележку, на которой выносили мусор, и вывезли за ворота завода, прямо на улицу.

Так и осталось неизвестным, кто первый предложил и кто первый поднял руку на барона. Предателя среди рабочих не нашлось, а администрация завода не очень-то стремилась узнать имена зачинщиков.

Только когда перепуганный насмерть барон оказался вне стен завода, директор решил прийти ему на помощь. Вызвав полицию, он передал Гайнау под её защиту.

Было уже за полночь, когда Янош кончал письмо: «… А когда мы расходились по своим местам, рабочие бросились пожимать мне руку. И это потому, что я мадьяр, — так они выражали сочувствие всем мадьярам. Стало мне теплее на душе, и так сильно потянуло домой, как в тот день, когда наконец пришло твоё долгожданное письмо. Из него я узнал, что ты работаешь ткачихой, а мама подметальщицей на фабрике в Араде, и мне так захотелось к вам! Весь день я о вас думал, а ночью во сне я выписывал на ткацком станке узор, такой, как делал я когда-то на трубке Миклоша… И Миклош мне вспомнился… Где он, жив ли? Скрывается в лесах? Впрочем, отец если бы знал о нём, то рассказал бы вам, когда приходил в Арад.

Знаешь, Като, кого я видел здесь?.. Никогда не угадаешь! Кошута! Человека, который сделал и мне и тебе столько добра! Я-то его видел, а он меня, конечно, не заметил в толпе! Он приехал в Лондон, и тысячи людей встречали его у железной дороги. Все приветствовали нашего Кошута. В воздух взлетали шляпы. Толпа бежала за каретой лорд-мэра[77], в которой Кошут ехал от самого вокзала до резиденции[78] лорд-мэра.

Здесь Кошут вышел из кареты, поднялся на балкон и оттуда обратился с речью к английскому народу. Он рассказал, что венгры проиграли войну не из-за недостатка сил. Последний удар нанесла им измена Гёргея. Англичане громкими возгласами выражали своё сочувствие Кошуту и всему нашему народу. Вот какая у нас всех судьба, Като. Кошут, сам Кошут, — в изгнании! А мы с тобой далеко-далеко друг от друга. Но оттого, что ты в Араде, где я сам ещё недавно был, расстояние кажется мне не таким страшным, а время не таким долгим. Со мной всегда твой талисман… И талисман не только бусинка. Я вспоминаю те слова, которые ты наконец сказала мне. И когда я вдруг заскучаю по тебе до невозможности, я повторяю их. И слышу твой голос: “Как бы ни было долго, сколько бы ни пришлось, всё буду ждать тебя, Янош!” Веришь, Като, в нашу встречу? Я верю!»

Примечания

1

Государственное собрание — национальное собрание представителей дворянства в Венгрии, состоявшее из двух палат — верхней и нижней.

2

Венгрия в административном отношении делилась (и делится в настоящее время) на комитаты (области). Дворяне каждого комитата составляли так называемое Комитатское собрание, которое управляло делами своего комитата.

3

Пре́ссбург — немецкое название Братиславы, столицы Словакии.

4

Флюгер — вращающаяся на шесте пластинка, которая показывает направление ветра. Флюгер часто имеет очертание петуха.

5

Ати́лла — разновидность венгерской национальной одежды, род сюртука.

6

Фо́ринт — венгерская монета.

7

Альфёльд — обширная низменность в долине реки Ти́ссы.

8

Пу́шта — раскинувшиеся на многие километры широкие степи, заросшие густой, сочной травой, где пасутся многочисленные стада крупного рогатого скота, овец, свиней, конские табуны.

9

Ра́коци Фе́ренц (1676–1735) — руководитель восставших против Австрии венгров (в 1703–1711 годах).

10

Венгерская женщина после замужества приобретает новое имя, состоящее из имени мужа с прибавкой на конце частицы «не», что означает по-венгерски «жена».

11

Долома́н — гусарский мундир, расшитый шнурами.

12

Доезжачий — старший псарь, распоряжающийся собакам на охоте.