Валерий Гусев - Сказка для злодеев Страница 14

— Я не буду, — на всякий случай сразу отказался я. Знаю я его «супер-пупер». И «не пытайтесь повторить».

— А тебя и не просят. Пошли, страху нагоним. Знаешь, как они забегают.

Я не стал говорить, что им не бегать надо, а копать. Все равно: когда у него идея или мысль, он никого, кроме себя, не слышит.

* * *

— Опять вы здесь? — «обрадовался» нам Червяков. — Я вам что сказал? — Он с удовольствием отставил лопату.

— А чего вы тут копаете? — Алешка ответил вопросом на вопрос. — А вы тут дядьку не видели?

— Какого еще дядьку? — насторожился Червяков.

— Ну этого… географа. С такой трехногой трубой. И с красавицей с мороженым.

— Что ты гонишь, пацан? Какой географ с трехногой красавицей?

— Не географ, — сказал я и уточнил: — Геодезист.

— Геодезист, — закивал Алешка. — Он тут местность снимает.

— Зачем?

— А вы не знаете? Эх вы! А мы зато знаем. Он сказал, что старую башню будут рес… забыл… Дим, ты не помнишь?

— Реставрировать, — вовремя врубился я. — Он сказал, что она здорово просела, и ее будут вытаскивать из земли.

— Ага, — подхватил Алешка. — Он ее всю облазил. И вниз поднимался, и вверх спускался… То есть наоборот. И сказал, что еще одна тетка придет, но не та, которая с мороженым, а совсем другая, тоже красивая, но с фотоаппаратом…

Червяков схватился за голову:

— Ну что ты трындишь? Какой фотоаппарат с мороженым?

— Ну эта тетка будет башню со всех сторон снимать. Чтобы географ знал, какой надо котлован рыть.

Ну, кажется, все. Теперь осталось только масло забрать.

Мы вежливо попрощались и пошли прогуляться в рощу. Когда я оглянулся, Червяков схватился за мобильник, а потом заработал лопатой, как экскаватор ковшом. Только брызги летели.

С маслом ничего не случилось, оно даже не протухло. Когда мы пришли, мама чего-то делала в ванной, и Алешка потихоньку поставил бутылку с маслом на место, в шкафчик над столом.

— Нагулялись? — спросила мама. — А я решила вам блинчики испечь. Масло принесли?

Мы сделали вид, что сильно растерялись, и еще сильнее смутились.

— Забыли? — ахнула мама. — Марш обратно! И чтобы без масла я вас не видела! Обормоты!

— Ма, — сказал Алешка, — ты не расстраивайся. Вот скоро папа приедет…

— Вот он приедет, и я ему все про вас расскажу!

— И мы тоже все про тебя расскажем.

— Интересно! — руки — в боки, нос — в потолок. — Интересно, что это вы ему про меня расскажете?

— Что ты нас пять раз из дома выгоняла за маслом. А масла у тебя — полная бутылка.

— Где? — возмущенно воскликнула мама. — Где? Где оно? — и она стала сердито раскрывать все дверцы на кухне, даже дверцу под мойкой, где стояло помойное ведро.

И распахнула с треском дверцу шкафчика над столом:

— Где? — Тут мама замолчала и посмотрела на бутылку с маслом как-то бочком. Как птичка на незнакомого червячка. — Странно. Пять минут назад его тут не было.

— Ты его просто не заметила, — сказал Алешка. — Ты сама говорила, что всегда по жизни смотришь вдаль. А бутылка у тебя под носом. Вот ты и не заметила.

— Да? Ты так думаешь? — мама уже пришла в себя. — Подойди поближе, мой родной. Правым ухом.

— Я лучше попой, — сказал Алешка.

Глава VIII. ЧЕЛЮСТЬ В КОЛОДЦЕ

За обедом, который стал ужином, мама сказала:

— У вашей бабушки Аси и у моей мамы скоро день рождения. Что мы ей подарим?

— Новую челюсть! — ляпнул Алешка.

— А зачем ей новая челюсть? — изумилась мама.

— Чтобы она нам старую отдала. Поносить.

— Тебе еще рано.

— Ну, ладно, пусть у нее запасная будет. А то, знаешь, как бывает? Наклонится бабушка над колодцем и ахнет: «Ах, какая глубина!» И выронит этим ахом свою челюсть. На дно колодца. А мы потом доставай, да?

Мама зажала уши и закрутила головой:

— Зачем моей маме ахать над каким-нибудь колодцем? Как все-таки папа не вовремя уехал!

И как все-таки Алешка умеет подвести наивного человека (вроде нашей мамы) к нужному повороту.

— Ничего, мам, он скоро приедет. Он, наверное, тоже соскучился. Он так будет рад! Особенно если ты встретишь его в своих новых шортах и в своей сомбрере.

— Вот еще! — маме было приятно.

— Ты только в них немного походи. Тебе надо к ним привыкнуть. Чтобы они на тебе хорошо сидели.

Мама опять хотела закрыть уши, но все-таки возразила:

— Что ж это я буду в шортах по городу ходить? Это не совсем прилично.

— Мам, — сказал я, — там такие пузатые мужики в трусах ходят, им прилично?

— А ты, мама, — добавил Алешка, — и не мужик, и не пузатая. Но если не хочешь по городу пройтись, пойдем с нами. Мы тебе покажем Гремучую башню. Она, мам, такая старинная, что вот-вот на кого-нибудь рухнет.

— А я тут при чем? — испугалась мама. — Я вовсе не мечтаю, чтобы на меня рухнуло что-нибудь старинное.

— Мам, — Алешка сделал свои голубые глаза отчаянно синими. — Мам, я тебя очень прошу. Сфотографируй эту… как ее… Дим, как называется?

— Реликвию, — подсказал я. — Она такая величественная. У тети Зины никогда не будет такой фотографии.

— И такого рассольника, — зачем-то добавил Алешка.

— Ладно, — согласилась мама, — как-нибудь выберусь с вами полюбоваться окрестностями и реликвией.

— Как-нибудь нельзя, — испугался Алешка. — Она, мам, оседает в землю. За ней археологи плохо смотрят. Как-нибудь придешь, а ее уже нет, одна макушка торчит.

— Ну хорошо, хорошо. Пойду завтра с вами любоваться окрестностями и дышать загородным воздухом.

* * *

Утром мама надолго застряла перед зеркалом. Будто не она должна была фотографировать реликвию, а ее должны были снимать на обложку журнала.

Потом она повесила на плечо свой любимый фотоаппарат, еще раз покрасила ресницы и губы, еще раз придирчиво себя осмотрела и осталась довольна.

— Супер, — сказал Алешка. — Я бы мимо тебя не прошел. Обязательно оглянулся бы.

Мама щелкнула его в нос, и мы пошли фотографировать Гремучую башню.

Время мы с Алешкой рассчитали точно — работы под сводом были в самом разгаре. Рыжий Пашка так молотил ломом, будто сражался за родину. Торопился. Ничего, сейчас еще быстрее заработает.

— Что это он там молотит? — спросила мама.

— Археолог, — объяснил я.

— Черепушки старые собирает, — объяснил и Алешка.

Но маме археолог с черепушками уже был не интересен. Она вся погрузилась в очарование старины.

— Боже мой, какие камни! Седая древность. Сколько всего видели эти стены.

— В этих стенах твой дед прятался, — сказал я. — Во время войны.

— Как я рада, что вы меня сюда привели! Я должна эти мшистые стены запечатлеть навеки.

И мама стала ходить вокруг башни и щелкать камерой. Она снимала ее стоя, на корточках, лежа. Она то подходила вплотную ко мшистым камням, то отходила подальше. И со стороны так и казалось, что она не просто снимает для семейного альбома, чтобы Зинке показать, а работает.

Рыжий Пашка пялил на маму глаза, в которых таились испуг вперемешку со злостью.

А мы больше всего боялись: вдруг он узнает маму, ведь он ее видел на конезаводе. Но, по правде говоря, мы сами ее узнавали с трудом. Шортики с широким поясом, кроссовки, широкополая шляпа и темные очки. Пашка явно нашу маму не узнал, да еще и поверил, что она снимает башню для будущих реставрационных работ.

— Послушайте, археолог, — наконец обратила на него внимание мама, — что же ваши коллеги так плохо сохраняют наши исторические реликвии? — И она лихо сдвинула свою тростниковую шляпу набекрень.

Пашка что-то промямлил, но мама его не дослушала.

— А где тут наверх подняться?

— Пожалуйте сюда. — Пашка засуетился.

Мама, проходя мимо его раскопок, заглянула в яму:

— Доски какие-то. На дверь похоже. — И мама отважно зашагала по каменным ступеням наверх.

Там, на площадке, она с восторгом оглядела окрестности, сделала несколько снимков. И стала дышать свежим воздухом.

Я наверх не полез, остался с Пашкой.

— Что за тетка? — сразу спросил он. — Я ее где-то видел.

— Это не тетка. Это архитектор. Из Москвы.

— А чего ей надо?

Мне было не до его вопросов. Я косил глаза на здоровенную яму.

— Да ничего ей не надо. Начальству надо снимки получить. Чтобы проект утвердить. Как башню поднимать.

В том краю ямы, что примыкал к стене, полностью обнажился свод. В глубине его обозначилась верхушка двери, сбитой из потемневших досок. А за этой дверью — золото, брильянты. Которые хотят захапать два проходимца.

— И когда они будут ее поднимать?

— Кого? Марфушу?

— Какую еще Марфушу? Башню!

— Во вторник, — ляпнул я, не задумываясь о последствиях. А что, Лешке можно, а мне нет? Правда, Лешка что бы ни ляпнул, обязательно вывернется. Ну что ж, иногда можно и у младшего брата поучиться.