Эндрю Лейн - Огненный шторм Страница 14

Миссис Эглантин ахнула и зажала рот ладонью.

— Ты уверен? — спросил дядя Шерринфорд, подавшись вперед. — Ведь язык укротить никто из людей не может: это — неудержимое зло; он исполнен смертоносного яда, как сказано в Послании Иакова, глава третья, стих восьмой.

— Конечно уверен! — вмешался Мэтти с набитым ртом. — Мы это вместе сделали.

— Ты это видел? — переспросил Шерринфорд. — Ты видел своими глазами?

— Ну да. Все его коробки утонули, и там ничего уже не прочитать.

Шерринфорд Холмс откинулся на спинку кресла и провел ладонью по лицу. А потом протянул левую руку и сжал пальцы жены.

— Значит, кошмару… конец, — выдохнул он.

Целую минуту в комнате стояла полнейшая тишина. Ни звука, ни движения, но что-то в ней изменилось. Как будто солнце выглянуло из-за туч. В доме сразу стало и теплее, и светлее.

— Ты оказал огромную услугу и нашей семье, и многим другим семьям, — обратился дядя к Шерлоку. — Я вижу, у тебя такой же незаурядный характер, как и у твоего брата, как и у твоего отца — моего брата. Я у тебя в долгу. — Он повернулся к миссис Эглантин: — И теперь я свободен от вашего гнета, порочная женщина. Что бы вы ни разыскивали в этом доме, вам никогда уже этого не найти. Идите собирать вещи. Если через полчаса вы не покинете этот дом, я сложу в кучу все ваши пожитки и лично их подожгу, а потом прогоню вас плетьми. Я не хочу никогда больше видеть ваше лицо или слышать ваш голос. Чтобы ноги вашей не было в этом доме!

— Я все равно о вас все знаю! — выкрикнула миссис Эглантин, шагнув вперед. — Так просто вы от меня не избавитесь!

— Никто вам не поверит, — ответила тетя. Она встала из-за стола, и казалось, что в эту минуту миниатюрная Анна Холмс возвышается над рослой миссис Эглантин. — В Англии слишком много уволенных экономок, затаивших зло на своих бывших хозяев. Никто не верит в их россказни, и это правильно. Как говорится, сплетни и ложь рука об руку идут.

Дядя Шерринфорд кивнул.

— «Голос твой будет порицанием грешнику; и от порицания твоего пусть язык клеветника перестанет быть порочным»,[2] — тихо процитировал он. — Уходи, женщина, пока мы тебя отпускаем.

Миссис Эглантин смотрела с яростью на всех четверых: на Шерлока, Мэтти, дядю Шерринфорда и тетю Анну. Она открывала и закрывала рот, как вынутая из воды рыба, будто хотела что-то сказать, но не знала что именно. А потом повернулась и, тенью выскользнув из комнаты, исчезла за занавесками.

— Возможно ли, чтобы это было так просто? — спросил дядя Шерринфорд. Он протянул руку и пожал ладонь своей жены.

— Вам надо ее опасаться, — сказал Шерлок. — Она может попытаться что-нибудь предпринять. Может даже попробовать прокрасться в дом, когда здесь никого не будет. Что-то ведь она хочет найти, а я не думаю, что она из тех, кто легко сдается. Но теперь ей придется гораздо труднее. У нее отняли власть.

— Я прямо не могу поверить! — воскликнула тетя Анна. — Она так долго отравляла нам жизнь, что теперь мне сложно представить наш дом без нее.

— А вы хоть знаете, что она искала? — поинтересовался Мэтти.

Дядя Шерринфорд покачал головой:

— Она не говорила. И я не сразу понял, что она здесь что-то ищет. Миссис Эглантин появилась у нас три года назад, и, поскольку ее рекомендации были безупречны, я с радостью ее нанял. Но у нее оказался неприятный характер, и она не ладила с остальной прислугой. В конце концов я предложил ей уйти, но она заявила, что знает… определенные факты о нашей семье, которые я не хотел бы разглашать. Миссис Эглантин вынудила нас сохранить за ней это место и заставила выплачивать ей деньги, которые потом передавала этому негодяю Джошуа Харкнессу. — Он вздохнул. — Однажды я обнаружил ее в нашей спальне, она рылась в вещах. Я поинтересовался, что она здесь делает. Экономка велела мне не лезть не в свое дело. Я сказал ей, что это мой дом и я имею право знать. Но она рассмеялась мне в лицо и заявила, что теперь это ее дом.

— Мы знали, что она осматривает одну комнату за другой, — тихо добавила тетя Анна, когда стало ясно, что Шерринфорд не станет продолжать. — Но так и не выяснили, что она ищет. В нашем доме не так уж много ценностей.

— У нее есть поэтажный план здания, — вспомнил Шерлок. — В ее комнате, вывешен за окно. Надо забрать его, пока кто-то другой не нашел.

Дядя Шерринфорд с улыбкой покачал головой. Шерлок подумал, что ни разу еще не видел своего дядю улыбающимся.

— У меня где-то была бутылка мадеры, которую я приберегал для особенных случаев, — сказал он. — А более особенного случая у меня в жизни не будет. Вы оба еще почти дети, но я чувствую, что Бог и ваши родители простили бы меня, если бы я предложил вам по стаканчику. По маленькому стаканчику, конечно.

Он бросил взгляд на жену, вопросительно подняв бровь. Тетя Анна кивнула, и дядя подошел к буфету за бутылкой и стаканами.

— Думаю, мы обязаны кое-что тебе объяснить, — добавил он, когда вернулся к столу и сел. — Миссис Эглантин доставила тебе немало неприятностей, если не сказать хуже, а после того, что ты для нас сделал, меньшее, чем мы можем отплатить, это рассказать тебе все то, что она знала.

Шерлок покачал головой.

— Не обязательно, — сказал он. — В каждой семье могут быть свои секреты.

— Но этот секрет касается лично тебя, — сказал дядя Шерринфорд. — Мы и так хранили его слишком долго. — Он снова сжал ладонь жены, и она одобрительно похлопала его по руке.

Шерлок почувствовал, что земля медленно уползает у него из-под ног. Что это может быть за секрет?

Дядя Шерринфорд уже открыл рот, но в последний момент передумал. Нахмурившись, он посмотрел на Мэтти.

— Возможно… — выдавил он, — этот разговор стоило бы отложить. Позже мы обсудим все в кругу семьи.

Шерлок тоже посмотрел на Мэтти.

— Что бы это ни было, — решительно заявил он, — я не хочу, чтобы оно и дальше оставалось тайной. Мэтти — мой друг. Я не собираюсь ничего от него скрывать.

Дядя Шерринфорд явно сомневался:

— Даже если и так, Шерлок, это семейное дело. Уместно ли, чтобы о нем узнали посторонние? Может, нам стоит сначала посоветоваться с твоим братом?

— Посторонние уже знают. — Шерлок перевел взгляд с дяди на тетю и обратно. — Послушайте, Майкрофт однажды сказал мне, что ничто так не очищает, как солнечный свет. Я понял его слова буквально: в комнате с постоянно задернутыми шторами накапливаются пыль и паутина, — но со временем осознал, что у этого высказывания есть и переносный смысл. Майкрофт пытался сказать, что, утаивая какие-то вещи, мы только усугубляем ситуацию. Лучше уж признать правду и перестать ее скрывать.

Дядя вздохнул.

— Ну хорошо, — задумчиво сказал он, разливая по бокалам мадеру. — Это касается твоего отца. И тех времен, когда мы оба были детьми. Сигер… твой отец… уже тогда был странным мальчиком. Иногда он был веселым и полным энергии, мог взобраться на любое дерево и перепрыгнуть через любую ограду, мог дурачиться и так быстро тараторить, что люди не понимали, что он говорит. А в другие дни он просто валялся в постели или бродил по дому, вялый и безразличный ко всему. Наш папа говорил, что дальше будет хуже. Мама же сомневалась. Она обращалась к разным докторам, чтобы они поставили диагноз. Те врачи, которые видели, как твой отец носится без передышки, утверждали, что у него просто буйный нрав. Те же, при которых он не проявлял ни малейшего интереса к окружающему миру, считали, что он от природы чувствителен и раним — они называли это меланхолией. Когда же эти приступы — то буйства, то меланхолии — стали слишком сильны и наши родители уже не знали, как с ними справляться, они решили, что будет лучше оставить его на время в приюте для душевнобольных под присмотром врачей.

— Мой папа… был… сумасшедшим? — прошептал Шерлок.

— Я никогда так не говорил о нем, — решительно возразил дядя Шерринфорд. — Он был… он мой брат, и бывали дни, когда он выглядел совершенно здоровым. — Он помолчал. — Но иногда он становился таким возбужденным, что мог быть опасен, или таким подавленным, что поговаривал о самоубийстве. В приюте о нем плохо заботились. Однажды я навестил его и до конца своих дней не забуду те ужасы, которые там увидел. Я уверен, что пребывание в этом приюте навсегда оставило шрамы в его душе. — Он помолчал, опустив взгляд, но Шерлок был уверен, что сейчас его дядя видит перед собой картины далекого прошлого. — Один из врачей, наблюдавших его и дома, между посещениями приюта, был очень начитан. Он слышал о французском ученом, который описал болезнь и назвал ее маниакально-депрессивным психозом. Этот врач использовал различные лекарственные средства: от чемеричной настойки для вызова рвоты до отвара наперстянки и сока болиголова. Некоторое действие они оказывали, но явно недостаточное. Единственное, что действительно помогало, это морфий.