Евгений Некрасов - Последнее дело Блина Страница 15

Кричавшего не было видно. Зато напарники отлично рассмотрели выставленный на подоконнике муляж: весело раскрашенного человека без кожи и брюшной стенки. Мышцы у человека были фиолетово-багровые, как свекла, сердце пурпурное, легкие розовые, а кишки желтые.

— Сейчас вырву, — шепнул Аксакал.

— Да ты что? — удивился Митек. — Он же гипсовый или из папье-маше. У нас в школе почти такой же.

— Все равно противно, — сказал Аксакал. — У нас таких не было, только плакаты.

Петя, перешагнув через калитку, шел по усыпанной битым кирпичом дорожке. Старичок-профессор уже спешил навстречу. Он был похож на Айболита: с такой же седой бородкой и всклокоченными волосами вокруг лысины.

— Неужели? Кружковцев?! Мне так не хватает лишних рук!

Напарники переглянулись. Помогать старичку, будь он хоть родным братом Айболита, вовсе не входило в их планы. Они записывались в кружок, чтобы убегать с занятий.

— Вы зачем этого ободранного в окне выставили? — Петя осуждающе ткнул пальцем в сторону муляжа. — А если забредет какой-нибудь малыш из десятого отряда?!

— Забредают, — улыбаясь, подтвердил старичок. — А после водят сюда приятелей — испытание на смелость. И рассказывают друг другу кошмарные — истории про людоеда. Немножко пугаться людям полезно, Петенька, а иначе никто бы не любил ужастики. Это тренирует нервную систему. А муляж — от ворон. У меня горошек завязался, а эти дряни летают и клюют, и клюют… А вы что стоите? — Профессор поманил напарников коротким пухлым пальчиком. — Идите сюда, ребята! Как вас зовут?

Митек с Аксакалом подошли, представились, и старичок, приобняв их за плечи, повел в свой коттедж.

Они вошли и сразу поняли, почему в кружке гастроэнтерологии тошнило даже Петю. Жилище профессора напоминало мясные ряды на рынке, только весь товар был разложен по банкам и плавал в какой-то жидкости. Аксакал икнул, вывернулся из-под руки старичка и пулей вылетел во двор.

— Там у забора компостная куча! — ничуть, не удивившись, крикнул ему вслед Кирилл Мефодьевич. — А если не донесешь, валяй на картошку!

Аксакал мчался меж грядок, зажимая рот ладонью. Завтрак просился наружу. На глаза попались знакомые листики, похожие на крапиву — мята! Он вырвал нежный росток и начал жевать. Во рту стало прохладно и горьковато. Уф, полегчало!

Сплевывая зеленую слюну, Аксакал вернулся к дому, но внутрь заходить не стал, а устроился на скамейке.

— Ну-с, один кружковец закончил курс занятий, — слышался из окна голос Кирилла Мефодьевича. — Могу точно сказать, что врача из него не получится. А вы, молодой человек, молодцом! Александр Македонский взял бы вас в свое войско.

— Почему? — спросил Блинков-младший. Голос у него был ровный. Аксакал вспомнил банки с внутренностями и передернулся.

— А он выбирал воинов, которые от всяких неприятностей краснеют, а не бледнеют. Это свидетельствует о выбросе адреналина. Не буду утомлять вас медицинскими подробностями; если коротко, то в опасных ситуациях легче тем, кто краснеет.

— Аксакал смелый, — вступился за друга Митек, — просто…

— …Просто ему немного трудно проявить свою смелость, — тактично подсказал Кирилл Мефодьевич. — Труднее, чем тебе.

Аксакал расстроился. Теперь ясно: смелые боятся совсем не так, как трусы! Несправедливо устроена жизнь! Один и так смелый, а у него еще и какой-то адреналин. А у него, Аксакала, — ни того, ни другого. По справедливости, давать бы адреналин тем, кому смелости не хватает!

— Да, но Аксакал все равно поступает как смелый человек! — заспорил Блинков-младший. — По-моему, это труднее, чем ничего не бояться.

Дурнота совсем прошла. Аксакал выплюнул изжеванную мяту, встал со скамейки и для тренировки заглянул в окно. Вблизи муляж ободранного человека оказался нестрашным. Стало видно, что краска на нем растрескалась от старости, а местами отшелушилась, обнажив белую основу. Кукла.

Осмелев, Аксакал посмотрел в глубь комнаты. Профессор и Митек разговаривали, а Петя рассеянно поглядывал на банки с кишками. Несгибаемый диверсант скорее побледнел, чем покраснел, и это немного утешило Аксакала.

— Зачем это все? — спросил Блинков-младший.

— Я профессор в медицинской академии, — объяснил Кирилл Мефодьевич. — Сейчас там нет занятий, идет ремонт. Вот я и перевез препараты сюда, чтобы не побили и не растащили.

Аксакал стал думать, кому взбрело бы в голову стащить такие препараты. Наверное, какому-нибудь сумасшедшему кинорежиссеру — снимать ужастики.

— Ладно, ты-то будешь заниматься в кружке? — спросил Кирилл Мефодьевич.

Митек покачал головой.

— Вот так всегда! — огорчился профессор. — Третий год пытаюсь найти хоть одного юного гастроэнтеролога! Все же я занимаю этот коттедж как руководитель кружка, значит, должен руководить кружком. Но наука гастроэнтерология совсем не интересует молодежь. Все хотят быть дилерами, брокерами, менеджерами и маркерами.

Аксакал хотел сказать, что маркер — это такой фломастер, но смолчал. А то подумают: сам убежал со страху, и туда же — старших учить! Он шумно вздохнул: тяжела жизнь труса.

— Как самочувствие, молодой человек? — заметил его профессор.

— Нормальное самочувствие, — ответил Аксакал. — Можно, я пока во дворе постою?

— Конечно, — с пониманием кивнул профессор. — Привыкай.

И Аксакал стал привыкать.

На письменном столе, отдельно от других, стояла банка с чем-то розово-бурым. Заставив себя не отворачиваться, Аксакал смотрел как бы сквозь банку, не приглядываясь. Ничего, терпимо. Завтрак лежал себе в желудке и на улицу больше не просился.

— Кирилл Мефодьевич, у нас к вам просьба, — перешел к делу Петя. — Пускай ребята ходят к вам в кружок, пускай даже ведут какие-нибудь тетрадки, только недолго. Скажем, по полчаса в день. А потом вы, пожалуйста, выпускайте их за территорию. У вас есть ключ от калитки?

— Есть, конечно. Я думал, они у всех сотрудников есть.

Петя пожал плечами:

— Воспитателям не дали.

Аксакал понял, о какой калитке речь: имеется в этом углу лагеря маленькая железная — служебный вход.

— Но, Петенька, детям ведь запрещено выходить с территории! — спохватился Кирилл Мефодьевич.

— Этим детям не запрещено, — поправил воспитатель-диверсант.

— Понимаю, понимаю, — снова закивал Кирилл Мефодьевич, хотя вряд ли что-нибудь понимал. — Петенька, я надеюсь, начальник лагеря в курсе?

— Если потребуется, ему все объяснят! — отчеканил воспитатель-диверсант и вдруг спросил: — Кирилл Мефодьевич, вы принимали присягу?

— А как же! — Маленький профессор выпятил грудь и стал как будто выше. — Во-первых, Петенька, знай, что врачей, даже гражданских, никогда не снимают с военного учета. Они всю жизнь в запасе. А лично я не всегда студентов учил. Я, Петенька, полковник медицинской службы! Был хирургом в госпитале Бурденко и выезжал на театр боевых действий!

— Тогда поверьте мне на слово, — сказал Петя, — как воевавший человек воевавшему человеку. Ребятам НУЖНО выходить с территории, а скандалов из-за этого не нужно. А больше я ничего не могу вам сказать. Не имею права.

— Положим, я не воевавший человек. Я врач, который пытался исправить то, что вы навоевали! — Айболитские седые волосики профессора торчали дыбом. — Несколько раз это приходилось делать под огнем, и я понимаю, что ты хочешь сказать. Под огнем не врут, верно?

— Не врут! — заверил Петя.

Профессор достал из кармана и вручил Блинкову-младшему ключ. На продетой в ушко веревочке болталась фанерная бирка.

— Здесь написано «К. М. Федотов». Это моя фамилия. Если вы попадетесь…

— …То скажем, что нашли ключ случайно, — подсказал Блинков-младший.

Кирилл Мефодьевич покачал головой.

— Нет, вы скажете, что я послал вас на станцию в аптечный киоск. Допустим, за аспирином.

— Вам же влетит от начальника! — возразил Митек.

— А вот это пускай тебя не беспокоит. С начальником я как-нибудь сумею объясниться, — заверил Кирилл Мефодьевич.

Все это время Аксакал ни на секунду не забывал о банке на письменном столе. Он смотрел мимо нее, в глубь комнаты, и помаленьку привыкал. Стеклянный бок банки отсвечивал на солнце. Если специально не приглядываться, внутри были видны только размытые пятна, розовые и бурые. Наконец, решив, что достаточно привык, Аксакал взглянул на банку прямо, как будто навел резкость в бинокле.

Потом непонятным образом он очутился над грядкой с мятой. Рот был полон прохладной горечи. На зубах скрипел песок, и Аксакал понял, что жует мятный росток вместе с корнями. Он отплевался и побрел к дому профессора.

Больше всего Аксакал хотел забыть о том, что увидел. Но ЭТОТ, в банке, стоял перед глазами, куда ни посмотри — на дом, на грядки, на небо. Как будто был снят на прозрачную пленку, а пленка вставлена в невидимые очки на носу Аксакала.