Юрий Коваль - Пять похищенных монахов. Приключения Васи Куролесова Страница 19

НЕ ПРИСЛОНЯТЬСЯ!

На той двери, к которой прислонили меня, некоторые буквы в надписи были стерты, и она читалась так:

НЕ СЛОН Я!

На другой половинке, к которой придавили Кренделя, надпись читалась уже по-другому:

НЕ ПРИ СОНЯ!

Народу в тамбуре прибывало. Дверь, ведущая в соседний вагон, то и дело открывалась. Через нее, не хуже той Сони, лезли огородники с чемоданами.

Рядом с нами вплотную стояли два человека. Один из них был высок, с рыжими усами под носом и в соломенной шляпе. На плечах его висел пиджак-букле, на ногах блестели хорошо начищенные сапоги. Второй был ниже ростом, молодой, носатенький. На носу виднелись веснушки, меньше двухкопеечной монеты. Усатый держал под мышкой черную папку на «молнии». Веснушчатый нетерпеливо переминался с ноги на ногу, покачиваясь вместе с электричкой.

Наконец он не выдержал и сказал:

— Когда?

Усатый недовольно огляделся и ничего не ответил.

— А где? — спросил Веснушчатый.

Усатый нахмурил усы, хотел что-то сказать, но посмотрел на Кренделя и раздумал.

И только когда поезд дернулся, тормозя, и все пассажиры уклонились в сторону города Карманова, когда зашипели двери электрички, Усатый тихо-тихо шепнул что-то в ухо Веснушчатому. Слов его никто бы не мог разобрать, но мы разобрали: «Жду тебя у бочки с квасом».

Кармановский колхозный рынок

Пассажиры комом вывалили на перрон и кинулись к переходному мосту, который стоял над железной дорогой, как раскоряченная буква «П».

Веснушчатый сразу нырнул в толпу и растворился, а шляпа Усатого долго маячила впереди. Река пассажиров швыряла ее, как некую соломенную шлюпку.

Вместе с толпой мы взнеслись на переходной мост и увидели город Карманов: красные крыши, башни монастыря и трубу, на которой написано было — «1959», чтоб в будущем люди не мучились, размышляя, в какую эпоху возведено это сооружение. Кроме башен и трубы, среди кармановских крыш больше ничего не возвышалось, скорее проваливалось, но что проваливалось, мы не успели разобрать, река пассажиров смыла нас с моста на привокзальную площадь.

Здесь река распалась на ручьи, которые закрутились у продуктовых палаток, но на другом конце площади ручьи снова слились в одно русло и ворвались в ворота, на которых было написано:

В воротах пассажиры обратились в покупателей, стиснули нас и потащили вперед.

— Семечки! Семечки! Солнечны! Тыквенны!

Жарены!

Калены!

Подсушены!

Как солдаты, в две шеренги стояли за воротами продавцы семечек. Прямо в нос покупателям совали они граненые стаканы, между ног зажимали туго набитые мешки.

Семечками, клюквой, сушеными грибами и раками обрушился на нас Кармановский рынок и пошел кидать от прилавка к прилавку. Как щепки, болтались мы в волнах покупателей. То прибивало нас к одному берегу, на котором были навалены кочны капусты, холмы брюквы, курганы моркови, то к другому, на котором понаставлено было деревянного товару: матрешки с пунцовыми щеками, липовые ложки и половники, свистульки в форме птенца.

Кармановская толкучка нас ошарашила. Крендель безвольно крутился вокруг деревянных яиц. Да и то сказать: два рынка подряд кого хочешь вышибут из седла.

Впрочем, на Кармановском рынке пихались, толкались и отдавливали ноги куда сильней, чем на Птичьем. Но мы уж и не видели особой разницы. Весь мир превратился в огромный рынок, и мы не понимали, что мы сами такое — продавцы, покупатели или просто семечки.

— Семечки! Семечки!

— Жарены!

Калены!

Подсушены!

Наконец мы попали в струю, которая принесла нас в самый угол рынка, под башню.

Здесь пели петухи, глядели из кошелок гуси, мычали бычки. Прямо на земле лежали индюки, связанные, как пленные туземцы. Они раздраженно трясли сизыми бородами.

— Где индюки — тут и голуби, — оживился Крендель.

Но голубей нигде не было видно. Парень лет десяти принес продать кошку. Кошка была пятнистая, будто корова.

— Почем? — спросил Крендель.

— Три рубля… а вправду купишь, за рубль отдам.

— Чего ты ее продаешь-то?

— Царапается, дьявол.

Кошка сидела за пазухой спокойно, прикрыв хитрые кармановские глаза, и при народе царапаться не решалась.

— Кожаного знаешь, который голубей стрижет? — спросил Крендель.

— Голубей? На кой же их стричь?

— Да ты сам-то кармановский? Не слыхал, что у вас голубей обстригают?

— Не слыхал.

— С такими знаниями тебе кошку сроду не продать, — сказал Крендель, и мы стали проталкиваться к другой башне, у которой прямо на крыше росла береза.

Здесь под монастырской стеной на клеенках, на тряпках, просто на земле грудами лежали дверные ручки, скобы, подсвечники, шпингалеты, рубанки, напильники. Сидя на корточках, покупатели рылись в железном хламе, а продавцы стояли поодаль. Чуть не у каждого продавца на груди висело ржавое ожерелье, составленное из английских, амбарных, секретных, сарайных, бородатых и трехбородых ключей. На ключи было много покупателей, их брали десятками.

Здесь же стоял человек, который продавал ошейники. На каждую его руку, от запястья до плеча, были нанизаны самые разные ошейники — мягкие кожаные, строгие железные, фигурные, составленные из латунных колец, на которые можно навешивать собачьи медали.

Для приманки покупателей он надел себе на шею лучший, мельхиоровый ошейник, на котором было выгравировано:

ЧЕМПИОН ПОРОДЫ.

— А вот — грабли! — сказал кто-то позади нас.

Я оглянулся и вздрогнул.

Перед нами стоял гражданин Никифоров, а вокруг него будто из-под земли вырастал лес граблей.

Гражданин Никифоров стукнул об землю граблями и сказал мне прямо в глаза:

— И дед и отец мой были хлеборобами! Понял?

Чтение мыслей на небольшом расстоянии

Понять это было невозможно.

Казалось невероятным: откуда взялся гражданин Никифоров на Кармановском рынке? Как, где, когда вчерашние грабли успели размножиться?!

Крендель поголубел от изумления.

В голове его, как змеи, зашевелились подозрительные мысли. Как же так, вчера бродил по нашему переулку, а сегодня вдруг в Карманове. Получается какая-то странная связь. В чем дело?

И гражданина Никифорова такая связь, как видно, изумила. Вчера еще он видел нас в переулке, а сегодня вдруг — в Карманове.

Крендель и гражданин застыли, глядя друг другу в глаза.

Вдруг над головой моей пронесся тревожный шквал, шевельнул волосы и обрушился на гражданина Никифорова. Этот шквал был не что иное, как мысли Кренделя.

«Что такое? Как же так? Вчера — в переулке, а сегодня — в Карманове!» — стремительно мыслил Крендель.

Шквал был отброшен встречным ураганом.

«Как же так! — думал Никифоров. — Вчера — в переулке, а сегодня — в Карманове!»

И тут над головой моей со свистом полетели самые разные мысли — мысли Кренделя и гражданина Никифорова. Они скрещивались, как шпаги.

«Вчера…» — думал Крендель.

«…в переулке…» — парировал Никифоров.

«А сегодня…» — думал Крендель.

«…в Карманове!» — мысленно кричал Никифоров.

«Грабли! Грабли! При чем здесь грабли?»

Некоторое время мысли Кренделя топтались на граблях, но вдруг напали на новую жилу.

«Грабли — для отвода глаз! Он связан с Кожаным!»

«Слежка!» — в ту же секунду мелькнуло в голове гражданина.

Несколько мгновений мысли Кренделя и гражданина бушевали вовсю. Они вливались в мою голову, как мутные потоки в озеро.

«Грабли!» — гремело с одной стороны.

«Слежка!» — бурлило с другой.

Голова моя трещала от напора чужих мыслей. Но вот мне немного полегчало — думы противников поуспокоились.

«Ерунда, — думал, наконец, Никифоров. — Откуда они знают? Я чист, как голубь. Все — суета».

«Спокойно, Кренделюша, спокойно, — успокаивал себя Крендель. — При чем здесь Кожаный? Надо понаблюдать».

Успокоившись, гражданин Никифоров решил оформить кое-какие мысли словами.

— Вы что тут делаете? — спросил он.

— А вы?

— И дед и отец мой были хлеборобами! — пояснил гражданин Никифоров. — А я грабли строю… для нужд сельского хозяйства.

— А мы так… — сказал Крендель. — Тоже для нужд… интересуемся…

— Не мною ли? — намекнул гражданин.

— Да нет, мы для нужд… насчет парикмахерской…

— Насчет парикмахерской ничем помочь не могу, — твердо сказал гражданин Никифоров. — Моя специальность — грабли… Гражданочка, гражданочка! — закричал он, отворотясь. — Купите грабельки! Сами согребают, сами разгребают. Преполезный прибор!