Мария Некрасова - Толстый на кладбище дикарей Страница 19

Тетя хлопнула дверцей, как уши прищемила. Тонкий выскочил и хлопнул сильнее. Последней из машины вышла Ленка и уж расстаралась так, что эхо ей ответило смачным хлопком. Тетя задумчиво обошла костровище, глянула на кусты, на примятую палаткой траву и выдала непонятное для Ленки:

– Рано приехали.

Тонкий оглядел лагерь: трава, бессмертник, бессмертник, трава. Как его разберешь: рано они или нет, были здесь люди или нет? Даже грязи нету, чтобы отпечатались следы неизвестных гостей.

– Считаешь рано? – поддержал разговор Тонкий.

– Не считаю, а знаю, – отрубила тетя. – Едем купаться.

Чего Тонкому сейчас хотелось меньше всего, так это плескаться в море.

– Можно я пойду к Ван Ванычу?

– Это еще зачем?

– Толстого поищу. Он там потерялся, в доме.

– Его искал весь дом и не нашел, – вспомнила тетя.

– Да, но…

– Иди-иди. Только внимательнее.

Тонкий сперва не совсем ее понял, а потом подумал и решил, что внимательность вообще штука полезная. Особенно, если твой лагерь – владения саблезубого гоминида, а ты сам потерял верного крыса, и вот ищешь теперь.

– Конечно, тетя, я буду внимателен. Внимательность – мое второе имя…

– Ни фига, она женского рода, – включилась Ленка, – твое второе имя: «Ахтунг»!

Тонкий потянулся дать ей подзатыльник, но Ленка ловко нырнула в машину:

– Поехали купаться, теть!

Ну и пожалуйста! Хотел Тонкий взять ее с собой, но раз она так… Он повернулся и пошел, точнее полез в гору, цепляясь ногами за колючие кустики бессмертника.

Шел и смотрел под ноги, будто и впрямь ищет иголку. Крыс маленький и серый, если под ногами шмыгнет, можешь сразу не разглядеть или перепутаешь с местной полевкой. Толстый, конечно, не такой дурак, чтобы шмыгнуть под ногами: «Привет, пока». Он, пожалуй, сразу полезет на плечо, больно цепляясь коготками за голую ногу, как за ствол. Тонкий все бы простил. И шел, глядя под ноги. Ничего интересного не попадалось. Бессмертник, бессмертник, жирные кузнечики, окурок папиросы, сапог лежащего в траве бомжа… Тонкий даже не споткнулся, а бомж, который секунду назад лежал, закрыв глаза, и загорал, не снимая штормовки, сел, захохотал, повернул к Тонкому распростертые объятия:

– Старый знакомый! Здравствуй, здравствуй! Где тетя? Она по-прежнему, за рулем? Или с рулем? Или без сруля? – Он хохотал, как безумный. – Ты извинись за меня, ночью неудобно получилось. Я разнервничался.

Тонкий машинально отметил, что ничего, похожего на бутылку, в радиусе двух метров не валяется. Ну правильно, это же бомж, разве он бросит на землю такую ценность? Хихикнул про себя: весной по телеку показывали одного парня, который построил в деревне дом из пустых бутылок, скрепив их строительным раствором. Вышло здорово: тепло, красиво! Сашкин дедушка, который тоже смотрел эту передачу, кинул тогда светлую мысль: «Прикинь, Санек, этот парень теперь классовый враг бомжей! Они, небось, ходят мимо и ворчат: «Буржуи! Из пустых бутылок дома строят!». Тонкий тогда не оценил юмора, зато теперь, когда вот он сидит, живой бомж… Веселый-то веселый, а бутылку спрятать успел, не забывает специальности.

– Тетя за рулем, спасибо. Мне нужно идти. – И пошел себе. Поле было большое, и Тонкий долго слышал за спиной раскатистый хохот бомжа:

– И-д-ти! Ле-т-и! Лети, пчела по сенокосу, гы-гы-гы!

Точно псих. Что за деревня! Люди верят в саблезубых гоминидов, в траве валяются безумные бомжи!.. А потом крысы пропадают. И ты ходишь, как дурак, среди всего этого великолепия и думаешь: когда ж это кончится! Ужасно хотелось домой, только в полном составе, с Толстым. Тетю тоже придется взять с собой: надо же кому-то вести машину! Ленка… Ленка – особа вредная, но явно не до такой степени, чтобы бросать ее здесь. Толстый вообще лучше всех, только он пропал.

Высокая трава примялась под ногой: вот и деревня. Собаки лают, коровы мычат, Петруха лежит себе под алычой ковыряет в носу травинкой:

– Привет, Санек! Тебе чего?

Вопросик был, конечно, аховый, но Тонкий решил, что для Петрухи «Тебе чего» в сочетании с «привет» – даже вежливо.

– Толстый не нашелся. Вы не видели?

Петруха фыркнул с видом: «вот еще, крыс искать»:

– Не видал, но у братьев спроси. Вообще, походи по дому, по участку. Он же маленький, может, где и заныкался. Отец!

На зов вышел Ван Ваныч. Вид у него был «бабушка пришла из кухни»: цветастый женский халат, в руках – половник, для довершения картины не хватало только бигуди.

– Все валяешься? – набросился он на Петруху, но, увидев Тонкого, решил отложить воспитательный процесс:

– Привет, Сань. Что, опять?

Тонкий на секунду затупил, но потом сообразил: «опять» – это он про машину.

– Не, отлично все, спасибо. Я все крыса ищу. Он потерялся, когда мы у вас ночевали.

– Значит, бегает где-то, – кивнул Ван Ваныч, – поищи в доме на участке. Ребят организуй, вместе-то быстрее.

Тонкий сказал: «спасибо», – и прошел в дом.

Шеренги обуви в коридоре, пыльное зеркало, мелькнувший за поворотом трехколесный велосипед, Тонкий будто и не уходил. Скрипнула дверь, Федька вышел из комнаты:

– Привет, Сань.

Тонкий ответить не успел, как многоголосое эхо в глубине коридора повторило:

– Привет, Сань.

– Привет, Сань.

– Привет, Сань.

Как будто попал в какой-то фантастический фильм, где полным-полно клонов. Тонкий даже не сразу сообразил, что это Федькины братья здороваются, пробегая по своим делам. Только Федька стоял рядом и никуда не бежал.

– Случилось что?

Тонкий в десятый раз за последние пять минут сообщил, что ищет верного крыса.

– Так и не нашелся? – расстроился Федька. – Ладно, сейчас что-нибудь придумаем. Он сложил руки рупором и крикнул:

– Народ! Наших бью… Тфу ты! Извини, зарапортовался. Народ, дело есть!

Из комнат, с кухни начал подтягиваться народ. Федькины братья и сестра, даром, что мелкая, зато на велосипеде.

– Что?

– Что опять?

– Крыса пропала. – Федька трусливо глянул на Тонкого, как будто стеснялся говорить при нем. – В доме или в саду. Сделайте доброе дело, а?

Федькина сестра тут же развернулась и порулила по дому, командуя сама себе:

– Поисковые работы начинаются, лево руля!..

Остальные стояли столбами, непонимающе глядя на Тонкого. Федька заметно нервничал:

– Ну ищите же, чего вы?

– Мы? – спросил Темыч. – Мы ничего. Мы найдем. – Он развернулся и пошел в комнаты. Остальные молча разбрелись, кто куда.

– Ты извини. – Пожал плечами Федька. – Леха сегодня болеет, отец на хозяйстве, все кувырком. Мы найдем, правда…

Тонкий стоял и не врубался, к чему это он, про отца. Выпроваживает, что ли?

– Правда найдем. – Федька потихоньку начал теснить Тонкого к двери – намек был ясен. Что ж, если его не хотят видеть… У всех есть свои причины не принимать гостей, и у многобратного Федьки, наверное, тоже хватает. Крыса жалко…

– Пока.

– А я тебе сразу-сразу принесу, – крикнул Федька уже в спину Тонкому. – Я же знаю, где вы живете!

Тихо скрипнула калитка: вот так теряют друзей. То есть крыс, но все равно жалко. Может, в огороде поискать? Не, не поймут. Если он почему-то здесь лишний, то лишний не только в доме, но и на всей прилегающей территории. Тонкий побрел по полю в сторону лагеря. Спешить было некуда: тетя с Ленкой наверняка еще купаются. Если тетя сказала «Рано приехали», значит, будет Ленку в море отмачивать, пока наступит «не рано». Знает Тонкий эти прикольчики. Он шел и смотрел под ноги, поэтому не сразу заметил Петруху. Честно говоря, Тонкий и не увидел бы его, если бы тот не подал голос:

– Ну чего звал? Я все помню, не маленький.

Тонкий поднял голову. Впереди, в двадцати шагах от него, стоял Петруха. И оправдывался перед кем-то… Кем-то низкорослым… Хотя не обязательно, трава высокая, Тонкий двухметрового Петруху видит, вот Петруха Тонкого, кажется, нет… Точно нет: Петруха повертел головой, но Сашку так и не заметил.

– Между прочим, эти уже вернулись… – ворчал Петруха.

– Сам знаю, – ответил Невидимый. Голос был знакомый. Очень знакомый… Бомж? Семеныч? – По кустам иди. Бегом!

Сам Семеныч вскочил (точно он!), пнул Петруху, смачно так пнул, судя по звуку.

– Иди, ленивая тварь!

– Зря ты это сделал, Семеныч, – беззлобно ответил Петруха и пошел.

Тонкий постоял, но потом решил, что можно уже идти, не заметят. И пошел следом. То, что в лагерь соваться рано, – факт. Тетя сама не сунется и Ленку не пустит. Скорее всего, сидит она на пляже с биноклем – и ждет: где-то наш саблезубый гоминид, когда явится? Так что в лагерь лучше не соваться. Гораздо полезнее будет проследить за Петрухой и Семенычем. Тонкому не давал покоя разговор про «эти уже вернулись» и «Работать пора». Почему, интересно, Петруха боится его и тетю? Если знает, кто тетя такая, значит, точно совесть не чиста. Если нет… Ну не пиво же пить они идут «на работу» и обязательно к лагерю?! Не пиво. Не пиво. Тонкий вспомнил порцию марихуаны в визитнице, окурки у ног бомжа, самого бомжа, слишком веселого для этой жизни. Неужели… Нет, ерунда. Если человек носит трусы, это еще не значит, что он работает на трусошвейной фабрике. Хотя, конечно, знает, где трусы купить, и, может быть, даже знаком с продавцом лично… Не с производителем, так с продавцом – точно знаком. В случае с наркотиками продавца вполне достаточно. И для того, чтобы людей сторониться, и вообще. Может, сейчас эти двое возьмут по коробку в секретном месте около лагеря и пойдут в деревню, где их ждут покупатели. А может, и в город… Нет, не получается. Тонкий с Ленкой и тетей живут на этом месте не первый день, и если саблезубый гоминид торгует наркотиками, то чего ему стоило просто изменить место «пряток», не связываясь с незнакомыми отдыхающими, не навлекая подозрений… Значит, либо Тонкий ошибся, либо место изменить невозможно. Вагоны они там, что ли, разгружают?! Чушь. Опять чушь. Толстого нет, дело саблезубого гоминида не продвинулось ни на шаг, Петруха идет к Тонкому в гости, боясь столкнуться с хозяевами…