Ежи Брошкевич - Тайна заброшенной часовни Страница 2

— Гм, — усомнился Пацулка, принимаясь за тощую шею пеликана.

— Да уж, — вздохнула Катажина, — ничего интересного нас не ждет. Мальчики будут готовить обед. Девочки — колоть дрова. Когда осенью в школе нас спросят, как мы провели каникулы, я отвечу одним словом, как Пацулка: «гм-м…».

— О, — Пацулка дал понять, что польщен.

Раздался взрыв смеха, который наверняка не смолкал бы добрых несколько минут, если б сверху не раздался громкий стук, напоминающий, что там работают, и мораторий никто не отменял.

— Это не демократия, а самый настоящий террор. Пошли на веранду, — сказала Ика, и все высыпали на веранду.

Дождь уже не столько шел, сколько моросил. А такая морось, как известно, самая мерзкая форма непогоды. Нечто вроде хронической простуды, когда голова болит только чуть-чуть, кости ломит совсем немножко, но охота жить пропадает полностью.

— Морось, — констатировал Брошек.

— Отвратительная, гнусная морось, — горячо подтвердила Ика, однако врожденная порядочность заставила ее уже через минуту взять назад оскорбление в адрес природы. — Хотя вообще-то, — сказала она, — здесь очень красиво.

Несмотря на общую подавленность, никто ей не возразил, и даже Пацулка оторвал взгляд от своего пеликана.

Потому что — если не считать дождя, а точнее, мороси, — вокруг и в самом деле было очень красиво. Снятый на лето бревенчатый дом стоял на склоне высокого холма. Перед домом расстилался благоухающий под дождем луг. Выше начинался лес с темными елями и серебристыми буками и грабами. С одной стороны холм круто спускался к реке. К обрыву прилепилась почерневшая от старости деревянная часовня. На опушке леса белели свежеоструганные доски сарайчика для сена.

А внизу вилась речка — скучная и серая, однако все знали, что она может быть и голубой, и золотой, и сверкающей, как рыбья чешуя. За рекой был состоящий из нескольких домов хутор, а дальше — полукруглый, похожий на стог холм, за которым маячили очертания Великих Гор. Картина и вправду была красивая.

— Согласен, красиво, но что толку? — первым нарушил молчание Влодек. — Сколько можно восхищаться красотами родного края?

— Надо что-нибудь придумать, — рассеянно пробормотал Брошек.

— Что?! — прозвучал дружный хор (к которому, правда, не присоединился Пацулка).

— Я обдумаю этот вопрос, — заявил Брошек, — но и остальные пускай пошевелят мозгами. Объявляю конкурс на лучший способ борьбы с дождливой тоской.

— Со сплином, — поправил его Влодек.

— Тоской, ты, англичанин из Таракановки! — обозлился Брошек.

Несколько минут девочки потратили на попытки помирить двоюродных братьев. Потом предложение Брошека было принято всеми, не исключая продолжавшего дуться Влодека, и ребята разошлись, чтобы в тишине и покое напрячь воображение и придумать, как убить время в предстоящую долгую дождливую неделю. Влодек отправился в спальню, Брошек залез на чердак, Ика и Катажина тоже нашли какие-то укромные местечки.

Пацулка же первым делом заглянул в кладовку. И, как оказалось, не зря: от завтрака остался не только початый горшочек меда, но и баночка земляничного варенья.

Затем он вымыл дочиста обе банки и вернулся на веранду. На его круглой физиономии застыла туповатая сытая улыбка. Подкрепившись, Пацулка пришел к выводу, что мир — невзирая на дождь — прекрасен, и замер, уставившись в пространство. Так он сидел, неподвижный, как статуэтка Будды, пять, десять, пятнадцать минут. Наконец, на шестнадцатой или семнадцатой минуте, очнулся и медленно перевел взгляд со старой часовни на лежащую на столе газету. Потом его взгляд проделал тот же путь еще дважды, но значительно быстрее.

— Нууу, — произнес он в заключение с чувством глубочайшего уважения к собственной персоне. Встал, сел и повторил свое «нууу» еще целых два раза.

Потом мысленно воскликнул: «Пацулка — великий человек!» — и в ожидании остальных занялся правым крылом пеликана.

Остальные собирались без большого энтузиазма. Судя по лицам, отведенного на размышления часа оказалось недостаточно. Первой приплелась Катажина, за ней — Ика и Брошек. Последним явился Влодек. Плохо знающий его человек мог бы подумать, что он единственный не потерял времени даром и если не открыл Америку, то уж пресное море в Сахаре обнаружил наверняка. Но в этом обществе его самодовольная мина никого не могла обмануть.

— Кончай давить фасон, Влодек, — сладким голоском пропела Ика. — Младенцу ясно, что и ты ничего не придумал.

— Не ссорьтесь, — умоляюще сказала Катажина.

Ика с невинным видом округлила глаза.

— Кто тут ссорится?

— Спокойно! — вмешался Брошек. — Кому нечего сказать, пусть лучше помолчит. Уж если говорить, так что-нибудь толковое. Начинай, Ика.

Несколько минут в воздухе висела угроза очередного короткого замыкания. Однако благоразумие и чувство ответственности за общее дело взяли верх. Ика перебросила косу с левого плеча на правое (что было характерным проявлением растерянности) и пробормотала:

— Можно… это… провести соревнование. По… этому…

— По чему? — спросил Брошек.

— По собиранию грибов, — пролепетала Ика.

— Хе-хе-хе, — отозвался Влодек.

Брошек стукнул кулаком по столу.

— Попрошу без комментариев! No comments! Слово предоставляется Влодеку.

С лица Влодека немедленно сползла язвительная усмешка.

— Я считаю, — осторожно начал он, — что можно… — И осекся.

— Хе-хе-хе, — не замедлила отомстить ему Ика.

— Ика! — осадил ее Брошек.

Но тут Влодека осенило.

— Можно поиграть в бридж!

Ответом было неодобрительное молчание. Даже Пацулка соболезнующее покачал головой, и Влодек понял, что в этой компании глупо было вылезать с такой идеей. Но, поскольку оставаться в дураках не любил, поспешил обидеться.

— Извините, — сказал он. — Sorry. Совсем забыл, что бридж — развлечение для взрослых.

Но и этим не исправил положения. Все, как сговорившись, пропустили его замечание мимо ушей.

— А чем нас порадует Катажина, она же Альберт? — вопросил Брошек.

Катажина смутилась, покраснела, откинула со лба волосы.

— Мне кажется, — прошептала она, — можно организовать вокальный квинтет.

— Это с моим-то голосом? — ужаснулась Ика.

— Тогда давайте поставим спектакль, — сказала Катажина.

— Это не занятие для серьезных людей, — заявил Влодек.

— Ты так считаешь? — холодно спросил Брошек, отец которого пописывал пьесы.

— Или, — поспешила выдвинуть новое предложение Катажина, чтобы помешать развитию чреватой опасными последствиями дискуссии, — устроим охоту на косуль.

— Что?! — завопил Брошек.

— Фотоохоту, — торопливо пояснила Катажина.

Это было уже кое-что. Брошек неуверенно улыбнулся, Ика захлопала в ладоши, но Влодек — единственный, кто разбирался в фотографии, — быстро развеял мелькнувшую было надежду.

— В такую погоду? — задумался он и через минуту вынес свой приговор: — Ничего не выйдет!

— А если… — пробормотала Катажина, — если…

Это «если» она повторила еще раза три, по неизвестной причине покраснев вначале как роза, потом как георгин и напоследок как пион. Дело кончилось тем, что Ика стукнула ее по загривку.

— Да выдави ты хоть слово! — холодно потребовала она.

— А если нам поиграть… ну… например, в почтальона… — для разнообразия побледнев, закончила Катажина.

— Что-о-о? — Ика чуть не задохнулась. — А в «бутылочку» не хочешь?

— Н-не хочу… — беззвучно пролепетала покрасневшая на этот раз как мак Катажина.

Ика сочувственно покачала головой, перевела взгляд с Катажины на Влодека и обратно, после чего тяжело вздохнула.

— Говорят, даже Эйнштейну с его премудрыми мозгами случалось пару раз в жизни сморозить ужасную глупость, — сказала она и, чтобы переменить тему, добавила, обращаясь к Брошеку: — И ты ничего не придумал?

Брошек, собравшись с духом, уже готов был честно признаться, что, к сожалению, сколько ни обдумывал этот вопрос, ничего путного придумать не смог, как вдруг все — за исключением Пацулки — подскочили так, словно в крышу веранды ударила ослепительно яркая молния, сопровождаемая мощным ударом грома.

Однако то был не гром, а всего-навсего хриплый крик. Крик большой старой птицы.

— Пацулка! — хором воскликнули четыре разных голоса.

А дело было в том, что Пацулка, закончив свой труд, поставил на стол старого пеликана и, дабы подтвердить реальность его существования, издал двукратный хриплый вопль от имени деревянной птицы, и прозвучал этот вопль в точности так, будто вырвался из глотки настоящего голодного пеликана.

— В чем дело? — прогремел с неба, а вернее, из расположенного над крышей веранды окна грозный баритон.

Все, даже Пацулка, втянули головы в плечи, а пеликан, мгновенно заткнувшись, повалился на левый бок.