Алексей Биргер - Тайна знатных картежников Страница 2

Последние двадцать лет дом служил турбазой для «организованных» групп туристов. В то время автобусный туризм был очень популярен в наших краях, и народ валом валил на комфортабельных автобусах из Москвы, Санкт-Петербурга (тогда Ленинграда) и Вологды, чтобы полюбоваться природой и достопримечательностями наших мест. Дом снова переоборудовали внутри, поделили перегородками так, чтобы получилось как можно больше двухместных и трехместных номеров, в которых можно удобно переночевать перед тем, как двигаться дальше, на Кижи или в сторону Волги.

В последние годы автобусный туризм практически сошел на нет, и содержание дома стало непосильным для скудного местного бюджета, вот администрация и решила продать его любому желающему за символическую сумму, лишь бы переложить бремя содержания такой громадины в должном порядке на другие плечи. Первым делом, конечно, предложили отцу — как самому уважаемому человеку в наших краях, о котором знали, что он давно мечтает о собственном доме, но абы что брать не будет. Отец жадно ухватился за эту возможность, и в два дня были оформлены все документы, подписана и заверена у нотариуса сделка — и дом стал нашей собственностью.

Все это мы узнали из разговоров взрослых. Маму, как я уже сказал, сильно беспокоили размеры дома и его состояние.

— Ты понимаешь, в каком он виде, после того, как почти сто лет в нем хозяйничали люди, никогда не чувствовавшие себя его настоящими хозяевами и буквально измывавшиеся над ним? — спрашивала она у отца. — Как ты собираешься отремонтировать тридцать комнат двух этажей настолько, чтобы они стали пригодны для нормального проживания? Один ремонт будет несколько лет высасывать как пылесос все, что нам удается зарабатывать! И ты действительно считаешь, что нашей небольшой семье нужен такой безразмерный Ноев ковчег, в котором легко заблудиться, как в лабиринте? Не разумнее ли было бы подобрать что-то более соответствующее размерам и карману нашей семьи?

— Вот именно, Ноев ковчег, на котором мы все спасемся! — с улыбкой отвечал отец. — И не беспокойся о его состоянии. Он построен так основательно, что за все эти годы его не сумели сильно изранить, — да-да, отец сказал «изранить», будто говорил о живом существе. — Дома такого типа стряхивают с себя все попытки их изуродовать так же небрежно, как Топа отгоняет хвостом докучливую муху, — он кинул взгляд на нашего огромного, косматого и безухого «кавказца» — полностью, кавказскую овчарку, но Топа, как и многие «кавказцы», по воспитанию и складу характера был не пастухом, а феноменальным волкодавом — причем в его собственных жилах текла волчья кровь, потому что его прапрабабушка однажды сбежала в леса и вернулась «тяжелой», с щенками в брюхе, которые наполовину оказались волчатами. Топа, дремавший у камина (мы сидели в одном из гостевых домиков заповедника, в которых были сложены красивые камины — больше «для антуражу», как говорил отец, чем ради дополнительного тепла), поднял голову, услышав свое имя, и слабо вильнул хвостом — давая понять, что он всегда в распоряжении хозяев. — Я спорить готов, — продолжал отец, — что очень скоро ты просто влюбишься в этот дом! Поверь мне, это шанс, который подворачивается раз в жизни! Такой дом сотни лет простоит целым и невредимым, и наши внуки и правнуки будут чувствовать себя в нем ещё уютней, чем мы. Едва ты переступишь его порог — ты не сумеешь противиться его обаянию. Что до ремонта, то я сам все умею. Весной я сделаю все самое главное, а где-то к середине лета начну приводить в порядок подвалы, в которых можно обустроить дополнительный этаж — со столярной мастерской холодными погребами для долгого хранения продуктов, и всем остальным. Послушай, наш дом должен быть настоящим ДОМОМ, а не чем-то временным и невразумительным.

Словом, мы переехали в наш новый дом в начале мая, когда установилась теплая погода и целое лето было впереди на то, чтобы привести в порядок, прочистить — а кое-где и переложить заново — застоявшиеся старые печи и вообще основательно подготовить дом к холодам, устранив все возможные неполадки. Отец уехал туда намного раньше, в начале марта, когда лед все ещё был крепкий, и знакомый шофер грузовика перевез отцу по этому льду несколько ящиков гвоздей, «вагонку», тес, другие пиломатериалы, электроплиту, холодильник — все то, что лучше было по льду доставить к самому дому, чем летом сновать на катерке, сгружая вещи и потом на тележке перетаскивая их от берега. Ко времени, когда мы приехали из нашего домика в заповеднике, чтобы обосноваться в собственном доме раз и навсегда, отец полностью отремонтировал три комнаты, в которых теперь можно было жить не хуже, чем прежде. К началу июля шесть комнат первого этажа были «отвоеваны у упадка и разорения», как это называл отец, и все они так чудесно пахли сухим и свежим деревом, их так чудесно заливало солнце — или по утрам, как нашу гостиную и спальни, или по вечерам, как кухню и кабинет отца. То есть, мы освоили приблизительно одну треть первого этажа. Даже не знаю «первым» или «вторым» его было бы правильней называть, потому что каменный фундамент поднимал его над землей больше чем на рост отца, а отец был совсем не маленьким. Настолько же, если не на большее расстояние, стены фундамента уходили под землю — так что легко можете себе представить, какими огромными были своды наших подвалов. «Если бы мы вздумали устроить здесь гараж, — шутливо говорил отец, — то могли бы поставить в него две дюжины междугородних автобусов и открыть собственную туристскую фирму!» Вместе с отцом мы несколько раз поднимали большой люк, ведущий в подвалы, и видели, что от самого основания ведущей вниз лестницы они забиты всякой рухлядью и старым барахлом — среди которого могли, конечно, найтись и очень интересные вещи! Мы с Ванькой не меньше отца мечтали заняться подвалами и поэтому, когда шесть жилых комнат были приведены в полный порядок (и мы надеялись, что пока что отец не станет приводить в порядок другие комнаты, особенно второго этажа, ведь в их бесконечном, запутанном и запущенном, пространстве, так здорово было играть в путешествие хоббитов и в поиски сокровищ, прислушиваясь к скрипу старых половиц и ступенек), мы вслед за отцом решительно засучили рукава и с самого утра спустились в подвалы.

Воздух подвалов оказался на удивление сухим и свежим. Разумеется, там было прохладней, чем на улице, и сначала нам сделалось немного зябко после жаркого июльского солнца, которое в те дни начинало припекать чуть не с семи утра, но буквально через несколько секунд озноб прошел и нам, наоборот, стало удивительно хорошо и легко. Словно где-то глубоко внутри меня поднялся освежающий ветерок и потихоньку достиг кожи — вот как, наверно, можно описать это ощущение.

— Мастера старых времен были очень разумными и знающими людьми, сказал отец, включив большой переносной фонарь. — Я бы сказал, они были мудры, потому что умели наблюдать природу и учиться у нее. Они умели точно рассчитать, где расположить отдушины для вентиляции, и не менее точно знали, насколько глубоко нужно копать погреба, чтобы они постоянно хранили прохладную свежесть, одинаковую и летом и зимой, но не промерзали и не отсыревали. Высоту сводов они тоже принимали во внимание. Я сначала подумывал забетонировать пол, чтобы лучше держался холод, но теперь не знаю, правильно ли это будет. Бетон может нарушить тонкое равновесие, которое создали здесь старые мастера, и подвалы начнут отсыревать, появится гниль, которая может поползти кверху и поразить весь дом. М-да, это тот случай, когда лучше всего семь раз отмерить, прежде чем отрезать… Эгей, что это такое?

Он направил луч фонарика на место приблизительно в двух метрах от нас, шагнул туда, наклонился выпрямился — и показал нам очень старую монету, которая была намного больше и массивнее современных.

— Дай поглядеть! — мой братец рванулся вперед, зацепился джинсами за старую поломанную раму, из которой торчал к тому же скрюченный гвоздь, и чуть не полетел кувырком, но в последний момент успел ухватиться за опорный столб ближайшего свода.

— Поосторожней! — сказал отец, помогая Ваньке отцепить штанину от ржавого гвоздя. — В этих подвалах можно нарваться на что угодно!

— Ух ты! — мы с трепетным восторгом изучали монету. — Интересно, какого она времени?

Отец старался разобрать надпись на монете.

— Занятная вещица! — сказал он. — Странно, что я не заметил её раньше. Возможно, она была скрыта под горой опилок, которые я перетаскал отсюда, заполняя ими клеть вокруг верхнего бака нашего парового котла. Задел её лопатой — вот она откуда-то и выскочила, а мне недосуг было вглядываться… В любом случае, очень любопытно, что эта монета — времен Екатерины Великой, то есть, она не могла быть отчеканена позднее конца восемнадцатого века, приблизительно за полвека до того, когда, согласно имеющимся документам, был построен наш дом.