Дорогие мои мальчишки - Кассиль Лев Абрамович Страница 24

- Одни вы тут? - спросил Капка, чувствуя себя виноватым перед сестрами.

- Зачем одни? - раздался голос из темноты, и Капка разглядел верного Валерку Черепашкина.

- Ты здесь откуда?

- А я видел, что ты к мастеру пошел, значит, думаю, дома девчонки совсем одни. Ну и все!..

- Ясно! - отозвался голос, густой, как тьма, из которой он шел. Это был Тимсон. - За мной Валерка еще давеча прибежал, когда к тебе флотский этот приперся. Мало ли что... Отбрил ты его?

- Тихо ты... Вот, познакомьтесь,-пробормотал Капка.

- Сташук! - сказал юнга, наугад протягивая в темноте руку.

Тут какая-то вспышка на минуту ослепила всех. И потом Валерка и Тимсон долго трясли друг другу руки в кромешной тьме: каждый был убежден, что он жмет руку юнге Сташуку...

Тревога уходила на юг, за Волгу, как уходит гроза, не сразу угомонившись, еще погромыхивая вдалеке, напоминая о себе вздрагивающими зарницами. Отбоя не давали. И, пока тянулись эти ночные часы в щели под нависшим сухим бурьяном обо всем договорились.

Виктор Сташук обещал завтра же узнать у своего командования, какие должны быть у баркаса, сообразно возможностям, ходовые качества, оснастка,вместимость, а может быть, даже и вооружение. Капка решил, не теряя времени, наутро же переговорить со своими ребятами в Затоне и в случае чего нажать на их сознательность и местную гордость: пусть ребята чувствуют, что балтийцы обратились к ним за подмогой. "Кроме того, - сказал Капка, - будут у нас еще работники... Ну, уж это моя забота". И он незаметно толкнул локтем в бок Тимку. Тимсон, уже задремавший, воспрянул, промычал что-то несообразное, но потом вспомнил, о чем идет речь, и, будучи человеком практичным, осведомился, сколько пассажиров может влезть на баркас за один раз, а также как будет насчет коек и кухни, если, например, случится идти в далекий поход. Сташук не преминул на это заметить, что на судах бывает не кухня, а камбуз, по койкам же судят о госпиталях, а не о кораблях, и приличные люди в плавании спят на рундуках. Что касается пассажиров, то они вообще тут не предвидятся, а вот каков будет экипаж судна, это он выяснит у начальства.

Валерка - тот сразу погрузился в мечты. Корабль, настоящий корабль, собственный корабль будет теперь у них! Уж раз тут дело не обошлось без Капки, значит, может пригодиться и он, Валерка Черепашкин. Первым делом он стал прикидывать в своем воображении, как будет выглядеть корабль, в какой цвет его лучше бы окрасить. Потом фантазия бедного Валерки забушевала, готовая разорваться на части. Ему хотелось, чтобы маленький корабль мог идти под парусами. Белогрудый и молчаливый, будет выплывать он из-за острова на стрежень, на простор речной волны... Но, с другой стороны, на паруснике нельзя командовать машине "Ти-ха-ай!" и "Вперед до полного!.." Поэтому следовало бы сделать корабль и с машиной и с парусами, ведь были же такие... Ну хорошо, а как же будет называться корабль?

Все задумались. Действительно, какое же имя дать кораблю?

И тогда Капка сказал:

- Знаешь, как пусть называется?.. "Арсений Гай". Можно так?

- Ну, это уж как начальник наш решит, - отозвался Сташук.

- Нет, пусть так и зовется: "Арсений Гай", - упрямо и решительно повторил Капка, сам вслушиваясь в звучание этого имени, которое ему показалось в эту минуту особенно прекрасным и значительным.

- А кто это такой Арсений Гай? - поинтересовался юнга.

- Это... - Капка остановился, подыскивая слова.

Валерка горестно покачал головой, Тимсон вздохнул в темноте.

- Он наш руководитель был в Доме пионеров... Мы ему всем обязаны, мы ему клятву дали, когда он уезжал,- проговорил Капка. - Эх, Виктор, вот хороший был!.. Его на фронте убили...

- Он вместе с нами сам и синегорцев надумал, - выпалил вдруг Валерка, решив, что скрывать больше уже нечего. - Ой, ты! Тимка, чего ты меня дергаешь?..

- Ничего.

Но было уже поздно.

- Так это вы и есть те самые, что записочку мне на первый день писали? догадался Сташук.

- А кто же еще?

И Валерка, пересев на всякий случай подальше от Тимки, стал рассказывать Сташуку об Арсении Петровиче, и как они с ним начали играть в синегорцев и придумали Синегорию, и какой он был веселый, и как на рыбалке он поймал сома прямо в руки, и как, спасая ребят в бурю, не испугался, а выгреб против течения на самом быстряке, сколько он знал книжек, и что за дивные песни складывал сам, и какие сочинял смешные слова.

- Эх, Арсений Петрович!

- Этому, бывало, уж не соврешь, - заметил Тимка.

- Ему и врать незачем было, - сказал Капка, - он был свой... Сам все понимал. Ты еще придумать только собрался, а он уже наперед знает.

- И почему это так, что людей, как Арсений Петрович был, раньше всех убивают... Эх! - вслух подумал Валерка.

И замолкли мальчишки, вспоминая своего воспитателя, его веселую мудрость, душевную дружбу с ним. Нет его больше на свете, пусть тогда хоть имя ходит по Волге, чтобы отмахивали ему встречные пароходы, чтобы читали с берега надпись на борту и спрашивали, что за человек такой был на свете - Арсений Гай... Потом потолковали о войне: "Говорят, немцы двинулись на Дон и Волгу... Сколько же везде народу мучается и не спит сейчас ночью!"

Мальчики снова смолкли в суровом раздумье. Уже часа три, как не стреляли. Хотелось спать. Кругом было очень тихо. Даже собаки притаились по дворам и не лаяли. Начинало светать. Потянуло сыроватым холодком. Ползучий туман заплывал в окопчик. А когда он растаял, зазябший Капка встал, чтобы размяться, и увидел, что Рима, держа на руках давно уже спавшую Нюшку, сама прикорнула на плече у Сташука. Юнга сидел в одной холщовой матросской рубашке. Фланелькой его была укрыта Рима.

Сташук сидел неестественно прямо и напряженно. Не поворачивая головы, поглядывал он одним глазом на Римину макушку с гребенкой, готовой выпасть из спутанных волос, и старался дышать в другую сторону. Капка ревниво нахмурился.

- Ты бы отсел, а я на твое место, - великодушно предложил он. - Чай, уморился так?

- Ничего, пускай... спит она... разбудишь еще, - шепотом ответил Сташук. Гребешок вот как бы не потерялся, - добавил он еще тише, не решаясь сам тронуть гребешок у спящей.

Капка подобрался к ним и тихонько поправил на голове сестры гребенку.

Вскоре колокола на пристанях ударили отбой. В Затоне громко, во весь дух, с шумным облегчением взревел гудок. И сразу стало как будто светлее, словно и солнце дожидалось отбоя, а теперь быстро вылезло из своего укрытия за горизонтом. Пески на Волге стали розовыми, как пастила. На траве, у щели, в которой сидели ребята, радужными искрами загорелись капельки росы. Захлопали калитки. Послышались везде голоса.

- Васька-а-а! - звал кто-то. - Васька-а-а! Вылазь, отбой был!..

Где-то заводили грузовик. Мотор нехотя затарахтел, натужно постреливая, видно, остыл за ночь. Громогласно перекликались петухи. Отбой, отбой!..

Все кругом бурно оживало, светлело, переговаривалось, кукарекало. Утренний ветер прошелся по реке, ероша сонную гладь воды. Дым над загашенным пожаром в Свищевке был уже не розовым, а бурым.

Валерка, спавший спиной к спине с Тимкой, проснулся:

- Ой, будет мне дома от мамы! - и принялся ожесточенно трясти Тимсона.

Тот вскочил, испуганно оглядываясь вокруг:

- Что? Бомбят? А?.. Отбой?

Рима тоже проснулась, одернула платье, зябко повела плечами и только тут заметила, что укрыта краснофлотской фланелькой. Она подозрительно взглянула на быстро отодвинувшегося Сташука.

- Ну, и я пошел, - сказал юнга, - счастливо вам. Ох, будет мне надрайка от мичмана! Уж пять дневальств- это в лучшем случае.

- Что ж ты раньше не ушел? Побоялся в тревогу идти? - Рима хитренько прищурилась и, сняв с плеч фланельку, протянула ее Сташуку.

Юнга посмотрел на нее со снисходительной укоризной:

- Вот именно что боялся. Оно и заметно.

Он почти вырвал из ее рук фланельку. Натянул на себя, выпустил поверх синий воротник и пошел не оглядываясь.