Алексей Биргер - Тайна неудачного выстрела Страница 25

— Давай!.. — покрикивал Степан Артёмович. — Давай!.. Ещё чуток!..

Он налёг своим могучим плечом, машина дрогнула и как-то совсем легко пошла по доскам из канавы. УАЗик рванул — и через несколько секунд машина стояла на дороге, совершенно целёхонькая (если, разумеется, не считать сломанного замка багажника, но ведь это не было заметно).

— Вот так-то! — министр поглядел на свои кулачищи, расправил плечи и глубоко, всей грудью, вдохнул морозный воздух. — Учитесь, пока я жив!

У полковника Юрия лицо слегка скривилось, будто он хотел сказать «Типун вам на язык, Степан Артёмович!» — но сдержался. Похоже, на любой намёк, что министр может когда-нибудь умереть, охрана реагировала очень болезненно. И неудивительно.

— Здорово, ребятки! — замахал нам рукой Михаил, заметивший нас первым. — Как видите, мы спасли вашу честь!

— А, наши герои! — пробасил министр. — Что ж, долг платежом красен! Теперь спасайте честь взрослых — найдите ружья и исправьте то, что напортачили эти разини! — он добродушно рассмеялся и хлопнул отца по плечу. Думаю, менее крепкий человек, чем отец, присел бы от этого дружеского хлопка. — Вы ж понимаете, что это шутка? Так что не обижайтесь на «разиню»!

Вряд ли министр так деликатничает со всеми подряд, подумал я. Характер министра был мне теперь понятен намного больше чем раньше, когда он приезжал в прошлые разы — ведь тогда я был младше и не замечал многого, на что обращал внимание сейчас. И то, что он счёл нужным попросить отца не обижаться, говорило о многом. Да, отец с кем угодно умел себя поставить — при том, что его все любили.

— Ну, не знаю, насколько это шутка, — весело откликнулся отец.

— То есть? — министр слегка нахмурился.

— Я насчёт того, что эти хлопцы и эта гарна девица вполне могут взять да найти вора — и утереть нам всем нос! Они ещё те проныры!

— Хорошо, — серьёзно сказал министр. — Будем считать, что веру в их способности я выразил совсем не в шутку! Так что вы уж не подкачайте меня! — подмигнул он нам.

Мы прямо растерялись — то есть, мы, конечно, понимали, несмотря на все торжественные заверения, что с нами шутят, но всё равно было очень приятно и немного страшновато: раз на нас возлагают такие надежды, то теперь мы просто не имеем права ударить в грязь лицом!

Все взгляды были теперь обращены на нас, и мы почувствовали лёгкое замешательство, не зная, что говорить, и что делать. Нас спас шум приближающейся машины. Из-за поворота дороги на тихой скорости появился УАЗик отца Василия. Священника спасло то, что ехал он очень медленно, потому что, вынырнув из-за поворота, он — как вчера министр — оказался в двух метрах от людей на дороге, и ему пришлось резко крутануть руль, чтобы никого не сбить. УАЗик понесло к обочине…

«Неужели и он?..» — мелькнуло у меня в голове.

Видно, остальные подумали о том же самом — судя по напряжённому выражению их лиц и отвисшим челюстям, с которыми они, оцепенев на месте, следили, как отец Василий сражается с управлением. Ему повезло больше, чем министру — он умудрился остановить машину на дороге, лишь краем колеса задев обочину. Когда УАЗик замер, раздался общий оглушительный хохот.

— Не обижайтесь батюшка! — крикнул министр растерянно выглянувшему из машины священнику. — Мы над собой смеёмся!.. Оказывается, вы водите машину получше, чем мы!

Отец Василий взглянул на глубокую яму в снегу, на доски, на трос, которым машина министра до сих пор была прицеплена к фээсбешной машине — и разом все понял. Он открыл рот, собираясь что-то сказать — но тут вмешался Топа, о котором все подзабыли. Он вдруг бросился к машине священника с таким бешеным лаем, что отец Василий, собиравшийся было вылезти, поспешно захлопнул дверцу.

— Топа! — гаркнул отец. — Сидеть! Ты, что, с ума сошёл? Своих не узнаешь!

«Как же мы не обратили внимание, что Топа подозрительно притих? — подумал я. — Когда „кавказец“ притихает — это не к добру, это значит, что ему что-то не нравится и он готов к атаке… Но отец Василий?..»

— Простите, батюшка, — сказал отец. — И что ему в башку взбрело, ума не приложу…

Мы с Ванькой и Фантиком обменялись понимающими — и одновременно донельзя растерянными — взглядами. Да, Топа в чём-то обвинял отца Василия. Да, отец Василий был из тех людей, кто вполне мог ехать к нам в гости вчера вечером… Но представить его взламывающим багажник и похищающим ружья?.. Невозможно!.. И, однако…

Я почувствовал себя так, будто до одури накатался на карусели — когда в голове все вращается и звенит, и ноги заплетаются так, что шагу по твёрдой земле ступить не можешь. По-моему, и Ванька с Фантиком испытывали то же самое. Глаза у них были «поплывшими» — то, что отец называл «состоянием грогги».

И было от чего «поплыть»…

ПИСЬМО ДВЕНАДЦАТОЕ. РАЗГОВОР НА ЛЬДУ РЕКИ

— Ничего страшного!.. — живо откликнулся отец Василий. — Я сам должен был сообразить. Я ведь знаю, как он реагирует на запах грязного тряпья. А я как раз собирал одного славного парнишку… Его старая одежда у меня в мешке. Хочу найти место, где можно сжечь всю эту пакость.

Эти слова прояснили многое — хотя мне, в моём ошеломлении, ещё понадобилось дополнительное время, чтобы их осмыслить. Отец Василий постоянно занимался спасением детей из «трудных» семей — попросту говоря, у которых родители были алкоголиками — хлопотал об устройстве их в школы-пансионаты, переодевал перед отправлением во все чистое… А у Топы был «пунктик» — он терпеть не мог людей в грязной и пропитанной запахом алкоголя одежде, и даже сам запах подобных обносок, пусть и не надетых в данный момент на владельца, мог свести его с ума. Он рвал и метал — и тут его надо было только держать, потому что человека, от которого пахло спиртным и немытостью, он готов был разорвать на куски. Разумеется, он учуял в машине отца Василия вонючее тряпьё, как бы плотно они не было запаковано в полиэтиленовый мешок, и решил сделать священнику возмущённый выговор: зачем, мол, он таскает с собой эту гадость?

— Спокойней, Топа! — ещё раз сказал отец, сразу все понявший из коротких объяснений отца Василия. — Ах ты, олух царя небесного, неужели ты не понимаешь, что отец Василий всего лишь хочет побыстрее избавиться от шмотья?

Топа внимательно слушал и наблюдал, наполовину виновато, наполовину недоверчиво. Он, конечно, понимал, что опростоволосился, обвинив отца Василия в том, что тот давно бросил мыться и шляется по окрестным самогонщикам — но, с другой стороны, какой разумный человек станет таскать в своей машине такое, что у любого порядочного пса в голове помутится?

— Ничего, ничего, — живо откликнулся отец Василий. — Генерал Топтыгин своё дело знает. Хуже было бы, если бы он не отреагировал… Верно, Топа?

Топа, окончательно признавший священника, подошёл к нему и осторожно обнюхал его протянутую руку, а потом вильнул хвостом.

Я заметил, что полковник Юрий что-то шёпотом спросил у Михаила, и Михаил ему таким же шёпотом ответил. Очень мне это не понравилось! Если мы пришли к выводу, что Топа может обвинить своим лаем похитителя ружей — то опытному полковнику это тем более в голову пришло! Он, разумеется, наводил у Михаила справки, что за человек этот местный поп, и насколько можно ему доверять. Михаил, конечно, его успокоит — но все равно полковник будет приглядываться к отцу Василию с большим подозрением, и мало ли что может из этого выйти…

— Я вижу, вы тут справлялись с небольшой неприятностью, — сказал отец Василий, созерцая извлечённую машину.

— И справились! — бодро ответил министр. — Теперь бы чайку горячего… Не откажетесь, батюшка? Жаль, что вас с нами не было! Кучу удовольствия получили бы.

— Не откажусь, — согласился отец Василий. — Вот только избавлюсь от этого барахла.

— Лучше всего сжечь его за рекой, во впадине между барсучьими холмами, — сказал отец.

— А доберусь я туда? — с сомнением спросил отец Василий.

— Мы проводим! — сразу вызвался Ванька. — Там снег плотный, хороший, и мы знаем, как можно пройти!

— Я бы, пожалуй, тоже прогулялся с вами, — сказал Михаил. — Вот только не знаю, не случится ли чего с машиной.

— Можно Топу оставить охранять, — предложил я.

— А что, ещё что-то стряслось, кроме того, что машину в канаву занесло? — полюбопытствовал отец Василий.

— Ружья у Степана Артёмовича свинтили из багажника, пока машина без присмотра оставалась! — объяснил отец.

— Надо же!.. — отец Василий покачал головой, удивлённо и неодобрительно. — Ну, что за народ! И как только успевает прибрать всё, что плохо лежит?.. А что ж вы ружья-то оставили?

— Сами знаете, как бывает, — сказал министр. — Я ружья никогда не оставляю, но ведь обо всём забудешь, когда машина в обочину кувыркнётся!

— Оно понятно, — задумчиво кивнул отец Василий. — Я бы и сам в такой момент все на свете забыл. Странно, что в заповедник забрались, и вскрыть машину успели… Может, следили за вами?