Большая книга ужасов – 91 - Елена Арсеньева Страница 25

потом все лучше и лучше; про то, как занимался фехтованием, какие книжки читал и какие фильмы смотрел; про торт «Наполеон», селедку под шубой и пельмени; про каток зимой и рыбалку летом; про погоду, про всякие политические дела – ну, словом, там было полно новостей! К ранним письмам иногда прилагались мои рисунки, и я вспомнил, что да, иногда рисовал по маминой просьбе себя рядом с каким-то мальчишкой. Я, кстати, неплохо рисую, но про эти рисунки совершенно забыл.

Открыв последний конверт и просмотрев письмо, я вдруг сообразил, что посланий этих пятнадцать, а не шестнадцать. Ну да, точно, последнее же письмо у меня дерево стащило! И куда дело? Древолазу передало? Он же почтальон, тварь зеленомордая! А вдруг решит прямо сюда доставить?!

И стоило мне так подумать, как внизу хлопнула калитка, а потом скрипнула дверь. И я вспомнил, что даже и не подумал запереться, когда убежал Пепел. И у Коринки, измученной нынешними приключениями, это из головы тоже вылетело,

Ну вот что я буду делать, если сейчас дверь распахнется и, стремительно взлетев по лестнице, в комнату ворвется Древолаз, помахивая конвертом?!

Дверь распахнулась и, стремительно взлетев по лестнице, в комнату ворвался Пепел, помахивая конвертом.

Я обмер.

– Прочитал?! – рявкнул было Пепел.

Я отмер и, приложив палец к губам, мотнул головой в сторону комнаты, где спала Коринка.

Пепел мгновенно сообразил, в чем дело, и зашептал:

– Я принес еще одно письмо! Еще одно письмо для тебя! В смысле для Алексея Лесникова…

И я мгновенно узнал это письмо. Штука в том, что мама отправляла свои письма в красивых конвертах с видами нашего города, а это последнее, которое должен был бросить в почтовый ящик я сам, лежало в простом конверте, без всяких картинок.

Я протянул руку, но Пепел продолжал смотреть на конверт.

– Там написано «Алексею Васильевичу Лесникову». Васильевичу! Я только сейчас понял… тот мальчик, тетрадку которого мы нашли, тот самый Вася Лесников – это твой отец? Твой – и этого деревянного?..

Я отвел глаза:

– Знаешь, Пепел, давай я прочитаю это письмо, ладно? А потом отвечу на все вопросы.

Он кивнул:

– Ладно. А я опять пойду иголку искать. А то получил письмо и решил поскорей принести его тебе.

– От кого получил?! – чуть не заорал я.

– Ты не поверишь, – хмыкнул Пепел. – На меня его какое-то дерево сбросило.

Дерево! Значит, когда я драпал от почтальона, деревья отобрали у меня письмо, чтобы я с перепугу не отдал его деревяшке по имени Леха Лесников?!

Я сидел и думал.

Пепел молча вышел.

Я подождал, пока щелкнули все наши засовы и захлопнулась калитка, а потом открыл конверт и прочел то, что не должен был прочесть Леха:

Мой дорогой Лешенька, я никогда не сомневалась: ты жив! Эту надежду мне внушила Агния Алексеевна, твоя прабабушка. Ее отец был учителем, но они происходили из старинной ведемовской, то есть ведьмовской семьи. По деревне всегда о них такие слухи ходили, но Агния Алексеевна только смеялась. В ту ночь, когда родились вы с Санькой, она это подтвердила, поставив Древолазу одно условие…

Еще шестнадцать лет назад, когда мы прощались навсегда, она велела ежегодно писать тебе письма, среди которых главным будет последнее – шестнадцатое. Как только ты получишь его, тебе придется исполнить то, что завещала Агния Алексеевна. Ты должен подняться на второй этаж нашего дома в Ведеме и найти на нижней полке стеллажа, за книгами твоего отца, несколько разрозненных листков. Агния Алексеевна сказала на прощанье, что она опишет для тебя все случившееся и попытается объяснить, почему все произошло именно так. Ты должен это прочитать. И поступить так, как она велит.

А еще она сказала тогда, что опустить это письмо в почтовый ящик на трассе должен именно твой брат, а не я. Не знаю почему.

Может быть… нет, я боюсь даже думать об этом, боюсь даже надеяться, но все же… Я всегда буду ждать твоего возвращения. Всегда буду верить в чудо!

Так вот почему мама почти не спорила, когда я предложил опустить письмо!

Я сидел неподвижно, будто тоже стал деревянным чурбаком, как Леха, и думал о том, что в поисках истины забрел в какие-то очень далекие дали и забрался в какие-то очень высокие выси, но так ничего и не узнал.

Но, кажется, сейчас узнаю: например, о том, что смерть Кощея – на конце иглы, игла в яйце, яйцо в утке, утка в зайце, заяц в сундуке, сундук висит в цепях на дубу, и этот дуб Кощей бережет пуще глаза.

Я выбрался из-под пледа, встал с кресла, подошел к книжным полкам, опустился на корточки и уставился на книги, стоящие в самом низу, запыленные и заплесневелые до того, что даже названия трудно прочитать. Одно кое-как разобрал: «Аллелопатия как фактор экологической среды».

Ну я вам скажу! Думал, что бабулин «Синдром диссеминированного внутрисосудистого свертывания крови в акушерской практике» – предел мудрености, но аллелопатия, пожалуй, похлеще! А отец это понимал, читал это…

Уважаю!

Я дал себе слово непременно заглянуть в его книжки, но только потом, когда прочитаю письмо Агнии Алексеевны.

Сдвинул замшелые тома – и в самом деле обнаружил несколько листков, исписанных мелким, но необычайно аккуратным почерком. Говорят, почерк врачей почти невозможно разобрать, они, мол, нарочно так пишут, чтобы пациенты не смогли прочесть их диагнозы и рекомендации. Его так и называют – врачебный почерк. Но почерк нашей прабабушки был бы понятен даже первачку, едва научившемуся читать!

Я достал листки, поставил книги на место и развернул прабабушкино письмо.

Дорогой Сашенька, дорогой мой правнук!

* * *

Когда первый приступ смертельного изумления прошел и я с помощью дрожащих пальцев вернул на место вылезшие на лоб глаза, то назвал себя круглым, квадратным, треугольным, ромбовидным, пятиугольным и трапециевидным дураком. Чего-то в этом роде, наверное, следовало ожидать. Ведь я знал, что в прабабкин дом не сможет попасть никакая нечисть. Может, потому, что она сама ведьмой была? И если даже Древолазу путь закрыт, то такой мелочи пузатой, как эта поганая деревяшка, тем более сюда не пробраться. Нечисти нет ходу дальше двора! Леха Лесников никак не мог попасть в дом прабабки и прочесть ее спрятанное письмо! И если она в самом деле написала его шестнадцать лет назад, заранее знала, что все случится именно так, как случилось, и что сюда приду именно я!

Александр Лесников.

Санька, а не Леха.

Тот, кого она оставила в живых…

Или этим распорядилась все-таки