Анна Дубчак - Такси заказывали? Страница 3

— Наверно любовь с нежностью, — боясь опять сказать что-то не так, прошептала Света, наблюдая, как ее подружка выуживает из кармана шубы деньги и, облизывая ярко накрашенные губы, тихонечко пересчитывает их.

— Девушка, мне вот эти розовые розы, двадцать семь штук…

Девушка, которая с явным интересом разглядывала обеих подружек, казалось, даже не удивилась, услышав, сколько роз собираются у нее купить.

«Двадцать семь! Да она с ума сошла! Это же целое состояние!»

— Вам упаковать как всегда? — спросила она с понимающей улыбкой, как будто Маша каждый день покупала у нее такое невероятное количество цветов.

— Нет, сегодня пусть будут белые ленты. Хотя нет, лучше золотые… — и она снова вздохнула, покачивая головой, на которой красовалась явно не ее размера роскошная велюровая шляпа с бархатными цветами сбоку.

С букетом они вышли на улицу, и Света, уже не выдержав, накинулась на Машу:

— Тебя надо лечить… Двадцать семь роз! Ты соображаешь, сколько денег только что выбросила на ветер?

— Это мои деньги, я продала все свои драгоценности… — холодно произнесла Маша, не удостаивая подругу взглядом. — И вообще, деньги у нас есть, можешь спросить у моего брата, откуда они взялись… Мы в свое время нашли клад Фаберже, и мать моего немецкого друга Соломона, которой мы доверили наши сокровища, высылает нам регулярно проценты. Из Германии. Напомни как-нибудь, я тебе расскажу…

Но Света уже знала эту историю от Горностаева, поскольку он собирался ввести ее в штат своего частного детективного агентства. И хотя все это сильно попахивало авантюрой или просто игрой, в которую поверили те, кто это придумал, агентство существовало и действовало, следовательно, история про найденный клад Фаберже могла быть и правдой. Кроме того, у ребят водились деньги, на которые покупалось все необходимое для штаба: компьютеры, радиоаппаратура, видеомагнитофон… Света слышала, что каждому сотруднику детективного агентства «Фосса» (название придумал сам организатор и вдохновитель — Горностаев, который бредил Мадагаскаром и поэтому сделал символом агентства дикую мадагаскарскую кошку — фоссу) вскоре будет вручен сотовый телефон.

— Какие еще драгоценности ты продала и зачем?

— Золотое колечко продала. Майке Зайцевой из параллельного класса.

У Светы не было слов. Между тем время подходило к семи — скоро должен начаться спектакль.

— У нас третий ряд, центр, билеты по шестьсот рублей, но это того стоит. Я уже видела спектакль три раза. Боюсь, что ты тоже заболеешь, когда посмотришь…

С толпой разодетого в пух и прах люда они влились в теплый и залитый светом вестибюль, Маша уверенно прокладывала себе дорогу к гардеробу.

— Сейчас еще и бинокль возьмем, тогда можно будет рассмотреть каждую морщинку, каждую ресничку…

— Он что, старый? И вообще, кого ты имеешь в виду?

Они разделись, взяли бинокль, и Маша купила программку. Открыла ее и, ткнув пальцем, прошептала:

— Вот смотри, кто сегодня играет. Видишь?

Света взглянула и обомлела: главную роль в сегодняшнем спектакле исполняет известный и любимый всеми артист. Ее даже пот прошиб от ужаса и удивления одновременно — Маша Пузырева влюбилась в самого Юрия Могилевского!

— Послушай, но это же кумир моей мамы, она им просто бредит… Но ты-то, Маша! Ты же годишься ему в дочери, если не во внучки!

— Вот поэтому и приходится пользоваться мамиными платьями…

И только сейчас Света, оглушенная театром, огромным количеством людей в фойе и всем тем, что она только что узнала, рассмотрела подружку. На Маше было черное до пят вечернее платье с блестками. На шее болтались агатовые бусы, а в ушах — длинные, почти до плеч, сверкающие серьги. На голове — начес, намертво схваченный лаком для волос.

— Ты чего меня так разглядываешь?

— А что, прикажешь подниматься на сцену в джинсах и свитере? А на ногах — навороченные ботинки на платформе? Да я просто чувствую, что ему нравятся женственные девушки, с серьгами в ушах, с бусами, черт бы их побрал, гремят, как цепи… Все, пойдем, а то, как в прошлый раз, займут мое место… Представляешь, с галерки прискакали, уселись на мое место да еще и сходить не собираются… Уф, жарко…

Свете начало казаться, что все, что с ней сейчас происходит, — сон. Что так не бывает — Машка влюбилась в известного актера, кумира многих взрослых женщин, красавца мужчину Юрия Могилевского.

Погас свет. Начался спектакль. На сцене, украшенной рождественской елкой, появилась главная героиня — ее играла красивая рыженькая, как белочка, Пименова. Могилевский называл ее птичкой и был очень нежен с ней. Внезапно Света услышала всхлипывания. Повернувшись, она увидела рыдающую Машу. Бинокль лежал у нее на коленях поверх хрусткого целлофана, под которым доживали свои последние часы двадцать семь розовых роз… «Господи, как же ей повезло, что она играет с ним в одном спектакле», — хлюпала она, содрогаясь всем телом. «Бедняжка, ее надо спасать, — подумала Света, до которой постепенно начал доходить весь абсурд ситуации. — И без Горностаева тут не обойтись». Но самое невероятное ожидало ее в конце спектакля, когда, выбрав наиболее удобный момент, под бурные аплодисменты зрителей Маша кинулась вручать своему «любимому» огромный букет роз. Нелепая в длинном мамином платье, подол которого волочился по полу, несмотря на высокие каблуки, цокая неимоверно громко металлическими набойками, Маша кинулась к Юрию Могилевскому с букетом и чуть не сбила его с ног. Свете было стыдно за подругу и одновременно жалко: ну и угораздило же ее так влюбиться! Вдруг зал притих — знаменитый артист, трогательно приобняв Машу, поцеловал ее в щеку. Раскрасневшаяся Маша вернулась на место, а зал еще долго хлопал — зрители восприняли ее жест как достойное продолжение спектакля.

— Теперь ты понимаешь, что он тоже немного любит меня, — услышала она прерывистый от волнения голос Маши. — А ты говоришь…

Глава 2

Авитаминоз, или Любовь — страшная сила

Сергей Горностаев несколько раз порывался подняться к Маше и поговорить по душам. Но время шло, в подъезде, где он мерз уже почти два часа, стало совсем темно, а он так и не решился на выяснение отношений. С каждой минутой ему становилось все более не по себе, когда он спрашивал, зачем он здесь и что может дать ему это «дежурство». Получалось, что ничего. Во-первых, он изначально, как оказалось, выбрал неудачный пост наблюдения — надо было устроить засаду непосредственно перед квартирой Пузыревых. Во-вторых, до конца выяснить, кого именно он видел тогда возле лифта — Свету или похожую на нее девочку. Но звонить Дронову второй раз он тоже не решился («Подумает еще, что меня заинтересовала его Светка!»). Вот и получалось, что его план не сработал и что он попусту потратил время, да еще и замерз.

Как только он пришел к такому выводу (а на часах было уже почти десять!), внизу хлопнула дверь, и к лифту подбежала та самая «норковая дама» в черной шляпе. Только теперь в ее руках было два торта. Во всяком случае, он видел две поставленные одна на другую и перетянутые бечевкой коробки, в которых продаются торты. Послышался характерный утробный гул — дама вызвала лифт. Минута — и она вместе со своими тортами стала подниматься наверх. «Вот жизнь, — подумал не без зависти продрогший до костей Сергей, — одно сплошное удовольствие!»

Понимая, что в такой поздний час уж тем более ничего не добьется, если будет и дальше сидеть в своем укрытии, дожидаясь неизвестно чего, он вышел из подъезда и тут же, к своему удивлению, увидел такси. Желтая машина стояла прямо перед ним. Пассажирка показалась ему знакомой — неужели начались галлюцинации и он повсюду теперь будет видеть Свету Конобееву? Что за наваждение? Между тем водитель такси осматривал колеса. Сергей, пользуясь моментом, достал из кармана тулупа блокнот, карандаш и быстро записал номер машины. На всякий случай. «Показалось», — услышал он голос водителя, после чего тот вернулся на свое место, завел мотор, и машина выехала со двора. Горностаев, который все это время стоял в тени и наблюдал за пассажиркой, готов был поклясться, что это была все же Светка. «Ну и денек, — думал он, перебегая пустынный в этот поздний час двор и направляясь уже к своему дому. — Если так пойдет и дальше, то я или схвачу воспаление легких, или вынужден буду пойти на крайние меры, чтобы выяснить все, что творится с Машкой». Под крайними мерами он подразумевал прямой, пусть и с унижениями для себя, разговор с ней.

Вернувшись домой, Сергей застал отца мрачнее тучи. Думая, что недовольство это вызвано его долгим отсутствием, он успокоился, как только услышал:

— Привет, как дела?

— Да никак, — честно признался он.

— Вот и у меня никак, — ответил ему отец.

— Что-нибудь случилось?

Горностаев-старший шумно вздохнул: