Анжелина Мелкумова - Тайна графа Эдельмута Страница 53

— Шантажировать? — взглянул Бартоломеус. — Но каким образом?

Эдельмут пожал плечами.

— Позвольте мне, ваше сиятельство, прочесть письмо, — Бартоломеус снова протянул руку.

Отдав послание, граф отошел к своему коню. Конь, доставшийся ему от Шлавино, был действительно хорош: тонкие ноги, длинная белоснежная грива, черные бархатные глаза… Граф ласково гладил по холке коня, достойного носить только аристократа.

— Пауль?

Мальчик подбежал.

— Возьми Марион к себе в седло. До Шлосбурга недалеко, скоро мы будем…

— Однако, ваше сиятельство! — Бартоломеус опустил руку с прочтенным посланием. — В записке Шлавино требует вашего немедленного приезда к нему в замок. В противном случае Эвелине грозит смерть!

Граф со вздохом обернулся.

— Эвелине грозит смерть в любом случае, дорогой. А для меня эта поездка — явная ловушка. Разве ты не видишь, как Шлавино все проделал? Нужна ли ему эта девчушка? Да нет, конечно. Ему нужна моя — моя! — жизнь. Наверняка он пытался нас догнать. Наверняка он увидел меня в обществе двух вооруженных рыцарей. Само собой, струсил и… — Улыбаясь, граф развел руками. — Самое легкое было — захватить девочку. А потом настрочить послание: дескать, приходите, ваше сиятельство, в мой замок Наводе, заберите свою дочку, а заодно и потолкуем. Далее он нападет на меня со всеми своими оборотнями… заставит проглотить одну из своих колдовских конфет… Или подсыплет мне в вино свой соглашательный порошок — и предложит согласиться на такой расклад: он остается графом, а я становлюсь слугой для подтирания полов. Ну нет! На эту его удочку я не попадусь!

Граф решительно направился к своему коню.

— Пауль, ты готов? Вот проворный слуга. Я подарю тебе три гульдена, когда мы приедем в Шлосбург, и ты сможешь купить себе…

— Ваше сиятельство!

— Да? Что еще, Бартоломеус? — Взгляд Эдельмута был холоден.

— В послании говорится, что если ваше сиятельство не прибудет в замок Наводе в пятницу… — Голос Бартоломеуса прерывался от волнения, лицо было бледно. — В пятницу до наступления темноты… вашу дочь убьют!

— Если она к тому времени сама не умрет, дорогой мой Бартоломеус, — растянул губы в улыбке Эдельмут. — Ты ведь знаешь: она страшно слаба — а тут бедняжку посадили в седло и везут через болота, через реки, под дождем… Удивлюсь, если она вообще еще жива.

— Ваше сиятельство! — Глаза Бартоломеуса сверкнули гневом. — Это ваша дочь!

— Правда? А ты в этом уверен? — Граф улыбнулся еще шире. — У меня лично есть серьезные подозрения, что это не так. Умирающий слуга в бреду наговорил сам не зная что. После чего из сиротского приюта и забрали одну из девочек, имя которой — Эвелина — и возраст случайно совпали с таковыми моей пропавшей десять лет назад дочери. Подумаем здраво: куда более вероятно, что эта девчонка — просто дочь грязной нищей, подбросившей своего выродка на порог монастыря. Да и если посмотреть, — граф криво усмехнулся, — она и держится-то не по-графски: тихий голос, взгляд долу…

На какое-то время между говорившими воцарилось молчание.

Пауль и Марион, слыхавшие разговор, сидели в седле притихшие, не смея пошевельнуться.

Рука графа нервно постукивала рукояткой хлыста по колену, губы продолжали дергаться в презрительной усмешке.

Бартоломеус пристально смотрел на лес.

С опушки леса прокуковала кукушка.

— Осмелюсь напомнить вашему сиятельству… — прорезал тишину голос Бартоломеуса. Он выглядел спокойным, лишь руки были сжаты в кулаки до синевы. — Эвелина все еще считается вашей дочерью. А значит, долг вашего сиятельства как отца и рыцаря… — Бартоломеус поднял глаза, — и рыцаря… — вызволить вашу дочь из рук колдуна и убийцы. Иначе Шлавино, а также эти господа, — проговорил он со значением, кивнув он на спутников графа, — сочтут вас трусом.

Последние слова Бартоломеуса произвели необычное действие. Улыбка сбежала с уст Эдельмута, он выпрямился и с тревогой оглянулся на спутников, расположившихся в ожидании на полянке под деревом. Йоханн фон Танненбаум тотчас же помахал рукой. Мартин фон Берг улыбнулся.

— Не будем говорить этим господам, — поспешно проговорил граф, — не будем говорить этим господам. Я все равно им ничего не рассказывал про дочь. И… кроме того, Бартоломеус… — Граф вымученно улыбнулся. — Бартоломеус, ты прямо выводишь меня из себя. Пожалуй, я погорячился. Пожалуй… я даже возьму свои слова обратно. Просто давай подумаем здраво, что можно предпринять при сложившихся обстоятельствах. Лично я предлагаю следующее. Вон там, недалеко — город Шлосбург, в нем сейчас находится герцог фон Бёзе. Я являюсь к его светлости и прошу выделить мне отряд ландскнехтов. Далее во главе отряда я прибываю к замку Наводе — и штурмую его по всем правилам военного искусства. Ты знаешь, я хороший воин…

— Ваше сиятельство забывает одну вещь. На сбор отряда уйдет по меньшей мере неделя, на поход пеших воинов к замку — еще одна. Тогда как в послании сказано: не позднее, чем в пятницу до наступления темноты… Не позднее, чем в пятницу. А сегодня понедельник.

— Но что я могу сделать? — развел руками граф. — Не идти же одному — с тобой и с этими… — он обернулся на Марион и Пауля, — двумя сопляками!

Впервые за много лет, а может быть, и за всю жизнь Бартоломеус посмотрел на своего господина особым взглядом: не улыбаясь и в упор — как будто выискивая в его глазах ответ на незаданный вопрос.

Взгляд был долгий. Мало того, что долгий — еще и, по мнению графа, на удивление наглый.

— Чего ты хочешь? — Граф невольно опустил глаза.

Бартоломеус улыбнулся.

(Что за наглая улыбка!)

— Да, конечно, — кивнул он — так, как будто прочел в глазах Эдельмута ответ на незаданный вопрос. — Ваше сиятельство не сможет ничего сделать. Я предлагаю отпустить в замок Наводе меня самого.

— Тебя? К Шлавино? Но при чем тут ты? В послании о тебе ничего не говорилось.

— Ваше сиятельство будете так любезны посмотреть на одну вещь. — Странная улыбка не покидала Бартоломеуса.

Он подошел к своей лошади и, обернувшись, поманил графа.

Теряясь в догадках, Эдельмут приблизился.

— Взгляните, ваше сиятельство. — Бартоломеус развязал седельную сумку. То была обычная дорожная сумка из грубо выделанной кожи, затягивавшаяся наверху шнуром.

— Не понимаю, что у тебя на уме… — С этими словами Эдельмут заглянул в сумку.

А заглянув, невольно вскрикнул.

— Что это? — граф попятился, побледнев. — Что это?! Бога ради…

Он чуть не упал, споткнувшись о кочку. Вовремя подскочивший Пауль под держал его.

Странная улыбка продолжала играть на губах у Бартоломеуса.

— Непривычно, не правда ли, видеть свою собственную голову лежащей, как мертвая, в мешке? Но ваше сиятельство может не беспокоиться: едва я ее надену, она откроет глаза и заговорит. Голосом вашего сиятельства, будьте покойны…

— Откуда?.. Откуда?., — задыхался, выпучив глаза, граф.

— Я вырастил ее на днях, — объяснил Бартоломеус, — из волоса вашего сиятельства, который нашел совершенно случайно. Голова выросла быстро — за те три дня, что мы провели в трактире «У золотой мельницы». Ваше сиятельство может рассмотреть ее со всем вниманием — она точь-в-точь повторяет вашу собственную. — Шагнув к коню, Бартоломеус сунул руку в сумку.

— Не надо! Оставь. Что за ужас… Зачем, зачем ты это сделал?

— Зачем? — повторил Бартоломеус. — Трудный вопрос. Скорее, привычка… А может быть, предвидел. Что она мне понадобится… Ведь ваше сиятельство все еще не желает ехать к Шлавино?

— Конечно, нет!

— Тогда поеду я.

Некоторое время граф смотрел на слугу.

Затем лицо его начало понемногу проясняться.

— Ты хочешь сказать… ты поедешь с моей… — он ткнул в сторону седельной сумки, — с этой головой?

— Конечно. — Бартоломеус улыбнулся краем рта.

— Ну что ж, мой верный Бартоломеус, желаю тебе удачи. Покажи этому Шлавино. Ха-ха! — Похлопав по крупу белоснежного коня (жаль, но пришлось отдать), граф Эдельмут рассмеялся. — Только не вздумай менять головы, пока не исчезнешь из поля зрения этих господ. — Граф обернулся на ожидавших его фон Берга и фон Танненбаума. — Прощай, мой верный Бартоломеус. Я буду молить Господа, чтобы все закончилось удачно. И, само собой, собирать отряд.

— Позвольте, позвольте мне ехать с ним! — подпрыгивая на месте, просился Пауль.

— Нет-нет, — замотал головой Бартоломеус, — ты остаешься. Прощай, Пауль, будь хорошим оруженосцем.

— Но вы ведь не навсегда, господин Бартоломеус? — заморгал мальчик.

— О нет! Четыре дня туда, четыре обратно, недельку в гостях у Шлавино… — Рассмеявшись, Бартоломеус потрепал рыжие вихры начинающего оруженосца. — Береги Марион.