Артем Кораблев - Кто съел кенгуру? Страница 6

— Откуда у тебя? — Я отдал Валерке фотографию.

— А-а… — протянул он, — это мой друг. Заезжал ко мне. Мы вместе в зоопарк ходили, там сфотографировались в террариуме. Я ему свою фотку отдал, он мне — свою.

Я и сам знал, что эта фотография сделана в террариуме. Мы там тоже со Светкой фотографировались, с этим же удавом. Фотограф там регулярно дежурит. Но меня удивило то, что Димка Кокошин знает Валерку. Правда, теперь получили подтверждения слова Димки, что он ездит на «Краснопресненскую» к другу. Ведь и Валерка тоже другом его назвал. Но почему Димка соврал мне, что в зоопарк не ходит? И Светка его видела, и я только что, с удавом на фотографии.

— Ну что, эту ставить? — прервал мои размышления Валерка.

— Эту, — лишь бы отвязаться, ответил я и отдал ему диск. Но мы так и не узнали тогда, что за музыку играет незнакомая мне группа. Потому что в тот же момент, как Валерка взял диск из моих рук, хлопнула входная дверь. Вернулись с работы его родители.

Валерка быстро сунул фотографию на прежнее место, так же быстро убрал диск в пакет, а пакет в ящик стола.

С приходом родителей веселье застопорилось окончательно, и мы все стали собираться на выход. Валеркина мамаша пыталась нас удержать, еще раз напоить чаем, но мы попрощались и ушли. Остался только Сережа, тот парень, который был не из КЮБЗа. Светка на улице мне объяснила, что он давнишний друг Валерки и живет по соседству.

Проводив Светку и вернувшись домой, я быстро съел приготовленный мамой ужин и нырнул в свою комнату. И все же я успел получить в спину ненавистное:

— Ты уроки сделал?

— Не сделал, — огрызнулся я, — щас сделаю.

Сегодня я не стал подкладывать Корецкого под учебник. Мне предстояло более серьезное занятие, чем чтение детективов. Но уроки готовить я тоже не стал, да и учить-то особенно было нечего. По химии у нас Дядя Химя, он редко двойки ставит, только ругается, но на это никто не обращает внимания, а если и поставит пару, так все равно сделает так, чтобы в четверти вышло четыре. По математике я все уже знаю, англичанка заболела, а остальное прочту на переменах.

Так что в тот вечер я не уроки делал. Я достал чистую тетрадь и написал на ее обложке: «№ 4. Дело о погибших кенгуру». Я всегда так делаю, когда занимаюсь расследованием, или почти всегда. Когда я разыскивал в Ворожееве Светкиного котенка, такой тетрадки я не вел. Во-первых, у меня ее с собой тогда не было, а во-вторых: какое же это дело — розыски пропавшего котенка! Откуда ж мне было знать, что я еще найду и пропавшую икону. Но, вернувшись из Ворожеева в Москву, я старательно записал все случившееся со мной в отдельную тетрадку. Так что с тех пор в одном из ящиков моего стола лежали три тетрадки: «№ 1. «Дело о велосипеде», «№ 2. «Дело об убийстве» и «№ 3. «Дело о пропавшей иконе». Сейчас к ним прибавилась еще одна, под номером 4, озаглавленная как «Дело о погибших кенгуру».

В эти тетрадки я подробно и последовательно записывал все факты, которые мне удавалось собрать по ходу расследования, строил на их основе гипотезы, которые заносил туда же, а затем и весь ход расследования. Короче, получалось, что я — и Шерлок Холмс и доктор Ватсон одновременно. Ну, да так ведь все сыщики делают, а я уже считал себя одним из их братии.

Записав в тетрадь все, что уже было известно, я задумался над тем, какие шаги мне следует предпринять, чтобы докопаться до истины. На тот момент у меня не было еще даже гипотез. Начальным посылом моего расследования было всего лишь желание Светки, переданное мне ее энергетическими флюидами, да еще странная уверенность Лешки и некоторых других сотрудников зоопарка, что убиение кенгуру было подстроено специально. Еще был Димка, скрывавший от меня факт копания в зоопарковском помойном баке. Не хватало не только улик, но и вообще сам состав преступления, как выражаются современные сыщики, был не очевиден. Я даже подумал, не рано ли завел эту тетрадку.

И все же я обозначил в ней свои будущие предполагаемые шаги. Во-первых, разыскать Лешку и выяснить, почему он считает, что гибель кенгуру не случайна; во-вторых, расспросить о том же седовласого сотрудника слоновника (как это половчее сделать, я тогда еще не придумал); в-третьих, разыскать Димку и выведать у него, что он искал в помойном баке и откуда знает Валерку.

Последнее мне казалось наиболее быстро осуществимым, ведь учимся мы с ним в одной школе. Стало быть, я могу сделать это уже завтра. А потом — два выходных дня, я обязательно пойду в зоопарк встречаться со Светкой и уж поговорю с Лешкой и седовласым сотрудником. Кстати, надо узнать у Светки, кто это, и как его зовут, она ведь тоже к слоновнику приписана.

Итак, начать я решил с Кокошина.

Первая перемена у нас в школе короткая — всего-то пять минут дают роздыха. Дойдешь до того класса, где у тебя следующий урок, и уж музыка играет — все, конец перемены. Папа говорит, у них звонки были. Вторым уроком у нас была химия, и я получил «два», Дядя Химя пребывал в дурном настроении и лепил пары налево и направо. Настроение и у меня испортилось, поэтому Димку после второго урока я тоже не искал. Да еще надо было почитать биологию, чтобы не получить еще одну проклятую отметку. Так что я отправился на поиски Димки только после третьего урока, когда у нас перемена в целых двадцать пять минут, мы в это время обедаем. Правда, я в школе не ем. Димка наверняка тоже, я никогда его возле столовой не видел.

Я пошел к стенду с расписанием уроков и вычитал, что у седьмого «Б» класса, в котором учился Димка, четвертым уроком литература в триста шестом кабинете. Туда я и пошел.

Класс в кабинете присутствовал, но Димки не было. Тогда я все-таки сбегал в столовую — не было его и там. Пришлось опять возвращаться в триста шестой кабинет. Ну, нет там Димки! Что было делать?

Я поймал за шиворот пробегавшего мимо мелкого паренька из Димкиного класса.

— Чего? — начал было он отбиваться, да, увидев, с кем имеет дело, оставил попытки освободиться и замер в ожидании моих последующих действий.

— Димку Кокошина где найти? — спросил я, отпуская пленного.

— Кокона? Не знаю, — ответил мне паренек.

— А где он может быть?

— Да он вообще с начала года в школе только два раза был, — ошарашил меня паренек.

— То есть как — два раза? — удивился я. На такой подвиг мало кто у нас был способен.

— Правда, правда, — подтвердил приятель моего вынужденного собеседника, который весело улепетывал от него, пока я не поймал паренька за шкирку. — Он в школу давно не ходит.

— А куда ж он ходит? — не сдавался я.

— Не знаю, — сказали в один голос Димкины одноклассники, для убедительности пожимая плечами.

— Я его на холмах видел, — встрял в нашу беседу еще один, — он там на снегокате гоняет. Наверное, и сейчас там.

Холмы у нас обширные, и найти там кого-либо не так уж просто. Мне надо было уточнить место, где мог кататься Димка, чтобы поиски мои увенчались успехом, и еще один день не пропал даром. На мои расспросы пареньки сказали, что скорее всего прогульщика можно найти на самом большом насыпном холме, где проходила, так сказать, официальная трасса горнолыжников. Только не с той стороны, где эта трасса, а на другом склоне, который двумя уступами спускается в овраг почти к самому источнику.

Я прогуливать оставшиеся уроки не стал, одной двойки в день с меня было достаточно, тем более что Дядя Химя, изменив своим обычаям, проставил мне оценку не только в журнал, но и в дневник. Лишь на классный час я не пошел, а сразу же после звонка отправился на Крылатские холмы.

Это замечательное место, таких в Москве немного, и я рад, что здесь живу. Все Крылатское стоит над Москвой, недаром у него такое название. Район будто и правда имеет крылья. Выйдешь на край какого-нибудь высокого холма, и всю столицу видать. Прекрасная и очень даже величественная панорама перед тобой откроется.

По правую руку высится здание университета. Оно тоже стоит на возвышенности, и по вечерам, когда из сгустившейся тьмы светят огни окон и реклам, университет, как летучая гора или волшебный замок, зависает в воздухе. По левую руку, уже почти за огромным городом, пронзает небо и ночью и днем силуэт шпиля Останкинской башни. А между этой башней и университетом, за глубоким оврагом с изрезанными склонами и за голубыми лентами гребного канала и Москвы-реки, раскинулся весь город.

В хорошую погоду с Крылатских холмов среди скопища коробок домов хорошо видны все высотные здания Москвы, образующие кольцо. Горит золотом на солнце купол строящегося собора Христа Спасителя. Справа и слева через реку к центру города перекинулись мосты. Справа прямой, слева — в Строгино — горбатый.

Здесь красиво и в ясный солнечный день, и темной ночью, когда Москва загорается тысячами, нет, миллионами разноцветных огней. И тогда все высотные здания, подсвеченные снизу, становятся похожими на горящие айсберги. Яркими пятнами отражаясь в мутных ночных небесах, светятся арены стадионов. Даже церетелевский пик победы на месте бывшей Поклонной горы смотрится тогда неплохо, гораздо лучше, чем днем. А когда над Москвой салют, по всему небу распускаются букеты цветного огня.