Мария Некрасова - Толстый на кладбище дикарей Страница 6

Глава IV

Детский сад

Сухие ветки, чинары на земле, конечно, колются, зато ты в тени, не на солнце. Если устроиться поудобнее, да умеючи вытянуть ноги, то и на колючках полежать можно. Ветки здесь растут низко-низко, в заросли чинар даже ползком не пробраться. Но если их выломать и постелить, получится маленькая палатка в тени сухих чинар с подстилкой из веток. И никакого тебе солнцепека.

Петруха вытянулся, отломал шипастую веточку, нависшую над лицом, подсунул под голову свернутую майку. Только ноги оставались на солнце, ну и пускай. Ноги не голова, им солнечный удар не страшен, а ожоги деревенских не берут.

Под локтем хрустнул панцирь виноградной улитки. Здесь в зарослях этих панцирей полно: улитки тоже не дуры, любят, где тенек. Петруха набрал горсть и прижал ко лбу – красота! Где-то здесь была бутылочка воды…

Дотянувшись через ветки, Петруха достал пятилитровую баклажку, отвернул крышечку и с удовольствием глотнул. Потом еще глотнул. Потом вспомнил, что он все-таки не крыса и рявкнул:

– Пацаны! Пить нате!

Работа на поле разом прекратилась, по ногам затопталось пацанье:

– Я первый!

– Нет, я, ты недавно пришел!

– А я ваще здесь с ночи!

Пацаны рвали друг у друга бутылку, пили и сразу убегали назад в поле. Мелкие, что им сделается! Детский организм крепкий, может по пять часов на солнцепеке впахивать, а потом прийти домой и еще столько же гонять в футбол. А вот Петрухе здоровье надо поберечь, вон уже круги перед глазами. Семеныч-буржуй еще покрикивает: «Ты работаешь хуже всех, мне про тебя рассказали! Выгоню на будущий год, так и знай!»

А что нам будущий год? На будущий год Петрухи уже здесь не будет, он в колледж поедет в Керчь. На первый год учебы он себе заработал, а там…

Шеф, он ведь только сейчас такой смелый, пока Петруха в деревне живет! А как за ворота, так и кончено! Сразу забегает, засуетится: «Петенька, у меня здесь клиент, ты не поможешь?».

Только фиг ему, шефу. Не такой Петруха дурак, свою шею под статью подставлять. Травки нарвать – одно, если тебе к тому же четырнадцати еще нет, а вот торговля-распространение – это уже серьезно. Из колледжа попрут. Отцу скажут.

Отцу пришлось соврать, что Петруха работает в керченском шиномонтаже. А Федька-брат, дурак мелкий, нет бы что поинтереснее придумать, сбрехал отцу, что тоже в город ездит, только почту разносить. Так отец его теперь в ночь не отпускает! «Нечего, – говорит, – ночью в городе делать, ночью почта не работает!» Раньше-то Федька в любое время гулял, где хотел, не докладывая. А как работать начал, так уже и нельзя.

Город. Город, город, там хорошо. Работы хватает без всякого шефа. Машины мыть всех берут или на заправку можно. Там толстомясые на «меринах», говорят, по десятке отстегивают только за то, чтобы ты вставил пистолет в бак. Лень им, видите ли, из машины выходить. А Петруха разве работы боится?! Он пока машина заправляется, может запросто колесо поменять! Нет, подольше, конечно… А все равно! Петруха и неполадку какую устранить может, батя его многому научил, а колледж еще добавит… Так через годик можно и в автосервис устроиться. Ну или хоть в шиномонтаж, они ж все рядом: где заправляют, там и чинят. Глядишь, и заметит Петруху мастер какой…

– Петя, Петя! – Егорка соседский подскочил, приплясывает, за штаны держится. Оболтус, только сегодня его взяли. А пацанье и радо поиздеваться над молодым! Армия, блин, для школьников! А Петруха командир.

– Петя, они говорят, на травку нельзя!

– Тебе что чинар мало?

– А там тоже травка!

– Ну и фиг с ней. – Подмигнул Петруха. Надо ж приободрить пацана. Егорка соседский с бабкой живет. Один. Вдвоем, то есть: он и бабка. Его мать еще в коляске сюда привезла и в город укатила. Навещает, конечно. В запрошлом году приезжала, вся такая мелированная…

Петруха плюнул и понял что зря: неблагодарное это дело плевать там, где лежишь. Пришлось выламывать веточки, отодвигаться, а тут еще Егор.

– Ты это… Отойди от меня, слышишь!

Егорка отошел, на сколько успел: на два шага, ну что ты будешь делать!

Петруха чертыхнулся и выскочил из належенного местечка и тут же врезался в Аленку:

– И мне подержи ширмочку, а?

Что делать: взял куртку, развернул, чтобы Аленку закрыть, сам отвернулся.

Ах сад мой, ах детский сад мой!

Аленку шеф долго не хотел брать. «Девчонка, – говорит, – разболтает всем». Хорошо, что здесь ее братья второй год работают: и Толян и Колька, они и попросили за нее. А как иначе-то? Бабка их, дура старая, второй год на пенсии, а все туда же: печень свою не жалеет. Про родителей Петруха не спрашивал: всю жизнь в деревне живет, ни разу не видел, чтобы к Аленке с братьями кто-то приезжал. Хотя, говорят, есть где-то.

Пацаны напились, бросили бутылку под ноги – и теперь гоняли в футбол. Мальки несознательные!

– Траву не мять! – рявкнул Петруха.

Санек пискнул:

– Это все они! – За что получил от кого-то подзатыльник. Санек у нас особенный. У него отец шофер и мать парикмахерша, братьев-сестер – ноль. А Саньку, видите ли, компьютер охота. «Чтобы, – говорит, – самому заработать, а то неудобно мне клянчить у отца, я плохо себя вел». Вот так, значит.

А кто-то получит сейчас… Петруха рявкнул:

– Васек, завязывай драться!

Васек – Петрухин братец, вот уже третий год. Его взяли из областного детдома. Мать тогда сказала: «Очень уж на меня похож». Правда похож. Сейчас Петруха это особенно замечал, а, может, просто скучал по матери. На Васька иногда было жутко смотреть: те же глаза, те же волосы… Только мелкое все, потому что сам он мелкий.

Драться Васек не завязал. Петруха уже подумывал подойти, но быстро раздумал: Ванька ему сам такого отвесил! Правильно, не будет задираться!

Ванька, вообще-то, добряк, но в обиду себя не даст. Из любой воды сухим выйдет и тебя вытащит. Семеныч на Ваньку молится, даром, что парню уже девятнадцать: «Ну и что, что переросток, посмотрел бы я на того, кто тебя тронет».

Это правда. В драке Ваньке равных нет, он от любого удара увернется, и со спины кто подойдет – услышит. Особенно если кто не знакомый с Ванькой, так он во время драки еще и ругается! Сам дурак, это ж такой ориентир! Ван ему с ноги прямо в ругало! Наш человек. Петруха однажды с Ванькой в пещере заблудился. Фонарик разбил – и все, ни зги не видать, куда идти – не понятно. Так Ван его за минуту вывел, еще ворчал: «Тоже мне заблудились». Вану легко говорить, он в темноте ориентируется как бог. Он там живет.

Петруха сложил куртку, крикнул убегающей Аленке: «Штаны подтяни!» и пошел выламывать себе новое место в тени. Сбегать, что ли, за пивком? У Петрухи в кармане на этот случай всегда есть записочка отца. Прошлогодняя еще, ну ведь даты там не проставлено. Только продавщица вякнет: «Какой тебе годик?» Петруха ей раз – под нос записочку. Толян иногда ее одалживает, говорит, что для бабки.

Глава V

Ловушка для пещерных жителей

Проснулся Тонкий, как водится, от криков:

– Елена! Подойди сюда! Ты выходила ночью?

– Нет, – соврала Ленка.

– А если подумать?

– Нет!

За что Тонкий уважал сестру, так это за умение настоять на своем. Только пока уважал, не заметил, как подошла его очередь получать на орехи.

– Александр! Вставай, хватит притворяться.

Сашка честно разлепил глаза и высунулся из палатки. Интересно, ему удалось проспать хотя бы час? Вернулись они с Ленкой не то чтобы поздно, а скорее рано. Тетя тоже рано встает, вот и считай…

– Ты ночью выходил?

– Нет, – отчеканил Тонкий.

– А кто же выходил?

– Никто.

– А кто выходил и опрокинул канистру? Пятьдесят литров, племянники, тут ночью слон гулял! Елена в любом случае хороша – никогда не завинчивает крышку как следует. Ночью канистру кто-то задел, она и опрокинулась. Это вся наша пресная вода, племянники!

– Мы не выходили! – честно соврала Ленка.

Тетя оценивающе оглядела сперва Сашку, потом ее. …А у кого-то волосы мокрые! Не успели высохнуть после ночного купания! «Значит, мы и часа не проспали», – грустно подумал Тонкий.

– Елена, а ты врешь.

– Нет.

– Нет? Значит, ты не врешь? – Тетя заложила руки за спину и принялась расхаживать мимо Ленки туда-сюда. – Ты не врешь, значит, врут твои волосы? Это они ночью оставили тебя и пошли купаться одни, по дороге опрокинув канистру. А ты спала, ни о чем не подозревая, лысая и невинная…

– Не знаю, – сдержанно ответила Ленка.

И тетя сдалась! Сдалась, не как опер, а как тетя, которую за две недели, наверное, уже достали эти двое недисциплинированных рядовых. Врут, ноют, в самоволку бегают, да еще и отпираются потом… А может быть, она сдалась из уважения к Ленкиному таланту отпираться несмотря ни на что.

– Ладно, диверсанты, – вздохнула она. – Я поеду в деревню за пресной водой. А вам, чтобы жизнь медом не казалась, поручаю вычистить до блеска котелок. – Он пнула ногой походный котелок, почерневший от нагара давно и навсегда. – Считайте, что это наказание вам обоим. Я сегодня добрая.