Жорж Байяр - Мишель в «Хижине шерифа» Страница 6

– Теперь, поскольку все в сборе, – вновь заговорил скотовод, – хочу сообщить вам важную новость. Как вы, наверное, знаете, в следующее воскресенье состоятся королевские скачки. На них выставляется шесть самых лучших быков. Файан– он должен был обеспечить животных – отказался от участия, у них заболел фаворит. Так что обратились ко мне. Я согласился, решив, что это отличный случай восстановить традицию нашей камарганской «корриды».

– Вот здорово! Я тоже хочу поучаствовать! – воскликнула Галлин.

Господин Сегональ снисходительно усмехнулся.

– Чтобы зрелище было действительно роскошным, надо набрать побольше наездников. Будут Рейне с Марселем, мои «ковбои», Галлин, надеюсь, ты, Жан, и твой брат, естественно…

– Мы всегда с удовольствием, господин Фредерик, – откликнулся Жан.

– Ребята, можно на вас рассчитывать? – спросил скотовод, поворачиваясь к троим друзьям.

Те переглянулись.

– Хм… Я бы, конечно, не прочь… а… вы думаете… – промямлил Артур.

– Чего там, соглашайтесь, – подбодрила его Галлин. – Хорошая лошадь, камарганское седло – все будет отлично! Я сама этим займусь. Вместе съездим на хутор, я вам дам Оливетту, это самая смирная кобыла в округе!

– Ну, раз такое дело…

– Если вы считаете, что мы справимся, – сказал Мишель, – мы с братом согласны.

– Великолепно! Значит, на том и порешили. Да, кстати… ты, Жан, поведешь команду «разетеров». Надо, чтобы праздник стал главным событием сезона!

Происходящее вдруг показалось Мишелю каким-то нереальным. Господин Сегональ так разволновался, будто уже сидел на трибуне и болел за своих быков. Вчерашние неприятности почти выветрились из головы Мишеля, настолько необычной казалась ему атмосфера собрания, протекавшего на открытом воздухе, в загоне для лошадей. Теперь, глядя на Сегоналя, который так увлекался разведением боевых быков и был страстным поклонником «корриды», он лучше понимал смысл когда-то услышанного выражения «быть фанатиком своей веры». Мишель с интересом наблюдал за переменой, которая произошла в Жане. При последних словах господина Сегоналя вся его неуклюжесть мигом испарилась, он словно стал выше ростом и гордо сиял как начищенный пятак: он будет выступать на арене в Санте, станет звездой королевских скачек! Однако фанатизм – штука заразная, и при мысли о празднике Мишель тоже почувствовал какой-то зуд и страшно разволновался. Внезапно вспомнив о сером конверте, он пошел в контору. А когда вернулся, господин Сегональ был уже в седле.

Мишель протянул ему деньги. Возле конюшни Галлин болтала с Жаном. Затем она вспрыгнула на лошадь и догнала деда.

– Счастливо оставаться, ребятки! Готовьтесь как следует, в ваших руках честь Сегоналя!

Скотовод говорил насмешливым тоном, но лишь для видимости. Он высказал то, что думал на самом деле.

Двое всадников направились в сторону Санта.

Первые клиенты явно не спешили, хотя день выдался на диво погожий. Свежий ветерок умерял солнечный зной. Мишель подошел к Жану.

– Слушай, Жан, совсем забыл… Ты что-нибудь понимаешь в путевых знаках, которые цыгане оставляют вдоль дороги?

– Путевых знаках?

– Ну да, мелом на стене!

– Ясно… Кое-что понимаю. А зачем тебе? «Если Жан, прямо или косвенно, виновен в краже, – думал Мишель, – то он должен быть законченным лицемером, чтобы после подобного вопроса с таким простодушием смотреть мне в глаза».

– Ты случайно не знаешь этот символ?

Он начертил на земле рисунок, который Артур обнаружил на дверях дома. Жан долго не колебался. Не проявив ничего, кроме обычного любопытства, он нагнулся, немного подумал и сказал:

– Знаю.

– И что же он означает?

– Кажется, этим знаком пользуются, когда какая-нибудь кибитка отрывается от каравана и застревает в пути. Тогда остальные, указывая, куда ей ехать, рисуют такой кружок; если кончик стрелки изогнут вправо, это значит – «первый поворот направо», если налево – «первый поворот налево». А почему ты меня об этом спрашиваешь?

Мишель не сразу ответил. Он только что осознал, что его вопрос по самой своей сути несет в себе недоверие. Порядочнее было не выведывать про цыганские значки, а просто-напросто рассказать об их находке. Теперь давать задний ход было уже поздно.

– Такой знак кто-то нарисовал на моих дверях!

– Ясно… – задумчиво произнес Жан. Затем он вскинул голову; в глазах его горел вызов – или возмущение; голос дрожал. – Ты думаешь, это мы? Ты, может, думаешь, кто-то из наших навел на тебя воров?

– Да нет… Но…

Жан расхохотался, возможно, чересчур хрипло.

– Слушай, Мишель, я тебе вот что скажу. Этот рисунок – символ! Его нарисовал какой-то гаджо, совершенно не понимая его смысла!

– Гаджо, который…

– Вот именно! Чем не способ потом все свалить на нас! Разумеется, не имея никаких доказательств… но… ведь ты сам поступил не лучше, даже ты!

Последние слова были произнесены таким тоном, что у Мишеля внутри что-то дрогнуло. Ему стало понятно, что Жан его уважает и очень болезненно переносит ту настороженность, которая вкралась в их отношения.

– Я вас ни в чем не обвинял… – запротестовал Мишель.

– Ну вдумайся сам, зачем кому-нибудь из наших оставлять такую улику против себя!

Мишель был бы несказанно рад, если бы этот аргумент мог его полностью убедить. Но в этой истории оставалась еще куча неясного. Почему воры заявились к ним именно в тот момент, когда в доме хранилась выручка, хотя это случилось впервые за все время работы?

А главное… главное… почему двое беглецов, которых якобы преследовали Жан с Нуром, спрятались в цыганском лагере?

Мишель был готов честно все объяснить Жану. Но его терзало сомнение: не ранит ли он еще сильнее самолюбие друга, ничего не добившись взамен?

«Мы обязательно узнаем правду», – пообещал он себе.

У него родилась одна мысль…

Тем же вечером, не дожидаясь ужина, Мишель решил осуществить свой план, с тем и направился в полицейский участок. Завидев его на пороге, офицер воздел руки к небу.

– Надеюсь, вы пришли не за. новостями! – воскликнул он.

– Нет, конечно.

– Уж не собираетесь ли вы сказать, что вас опять обокрали?

– Да нет…

Мишель уже усомнился, дадут ли ему когда-нибудь открыть рот.

– Тогда чем могу служить?

– Мне хотелось бы получить два-три адреса последних потерпевших. Это возможно?

Полицейский поднял брови.

– Возможно? Хм… в общем, да… а зачем? Эти нескончаемые вопросы понемногу начинали выводить мальчика из себя.

– Я хочу выяснить, не видели ли они некий знак.

Полицейский вперил в него подозрительный взгляд.

– Надеюсь, вы не намерены самостоятельно проводить следствие? Это вам не детские игрушки!

– У меня на это нет ни времени, ни желания. Я просто собираюсь проверить пару соображений насчет способа ограбления.

– Тогда другое дело…

Полистав журнал, полицейский выписал три адреса.

– Вот, – сказал он, протягивая Мишелю листок. – Это все?

– Большое спасибо.

Выйдя из комиссариата, парень тут же уткнулся в список. Не сделав и десяти шагов, он чуть было не сшиб какого-то прохожего. Мишель поднял глаза и остановился, с трудом сдерживая раздражение.

КАРУМ СТАРШИЙ

Субъект, на которого в рассеянности налетел Мишель, был не кем иным, как человеком с петицией, тем, который накануне выжимал из него подпись, чтобы выслать цыган из лагеря Святой Сары.

В следующий миг он тоже узнал Мишеля.

– Ага!… Вы из полицейского участка! Похоже, вы тоже в числе пострадавших? Я вас предупреждал!… – воскликнул он.

На его расплывшемся в улыбке лице отражалось такое злорадство, что Мишеля захлестнуло отвращение. Приняв его молчание за согласие, человек осмелел.

– Ну что, теперь подпишете петицию?

– Разумеется, нет. Пока нет формальных доказательств, я не собираюсь обвинять кого бы то ни было.

– Но вас об этом никто и не просит!

– Глубоко сожалею, но среди тех, кому вы собираетесь причинить неприятности, двое моих хороших друзей. Я никогда не поступлю им во вред.

Уверенный тон и твердый взгляд Мишеля привели мужчину в такое бешенство, что он весь побагровел. Казалось, еще чуть-чуть – и последует взрыв. Но, справившись с собой, он сухо кивнул и зашагал своей дорогой.

А Мишель отправился домой. Но по пути решил сделать небольшой крюк и заглянуть по одному из значившихся на листке адресов. Его встретила молодая женщина лет тридцати. Узнав о причине его визита, она ответила:

– Я сожалею, но интересующий вас господин уехал два дня назад. Я новая жиличка и… – Она умолкла, заметив, что Мишель внимательно изучает створку дверей. – Вы что-то ищете?

– Да, вот это. – Мишель указал на след от рисунка мелом.

Тот был стерт, но смутно просматривался на краске. Это был круг с загнутой вправо стрелой.

– Что это может значить? – встревожилась женщина.