Николай Мизийски - Желтая маска Страница 7

Длинная и сложная речь профессора требовала большого напряжения. Я устал, как при чтении.

— Я не понимаю вас, — высказался я с надеждой на то, что он внесет ясность.

Он широко раскрыл рот:

— Кроме этих двух золотых коронок плюс одного обручального кольца я не располагаю никакими предметами, изготовленными из драгоценных или же редких металлов.

— Но я совершенно отчетливо слышал звон металла, когда он сматывал удочки…

Старик выпрямился и, задумчиво погладив усы, сказал:

— Если не возражаете и если это вас не слишком затруднит, пройдемте со мной.

Он переставил чемодан к кухонному буфету, провел меня в холл и зажег свет.

— Не отсюда ли доносился звук металла до вашего молодого тонкого слуха?

Я молчал. На большом полированном столе стояла начищенная сковорода из красной меди, а в ней лежал бланк для заявлений.

Десять минут назад, когда я входил сюда, ничего этого не было.

Профессор тоже заметил сковороду с листом.

— О! — сказал он и протянул мне бумагу. — Будьте любезны, прочтите, что здесь написано, ибо мне все никак не удается восстановить в памяти, где именно я оставил свои очки.

Я прочитал кривые строчки, нацарапанные бледным химическим карандашом:

«Профессор, Ваше звание теперь — одно название, а Вы бедней студента на тридцать три процента!

Без почтенья — Джерри Блейк».

— Быстро! — крикнул старик тоже достаточно быстро, потому что на этот раз не было времени для его профессорского многословия. — Выключите плиту и дайте чистого воздуха.

Я выполнил и эти команды. Через открытую дверь балкона дым устремился на улицу.

— На нашу с вами долю выпало вполне реальное счастье, что в этот предобеденный час моя жена отсутствует. Она органически не выносит запаха от сожжения каких-либо органических соединений, а кроме того, она вообще категорически против непроизводительного расходования кухонных припасов.

— Моя бабушка Мария — тоже, — успокоил я его.

Он вынул из буфета фарфоровую банку с сахаром-рафинадом.

— Прежде чем с вами расстаться, мне хотелось бы угостить вас. Сахар — это не только приятное питательное вещество с отличными вкусовыми качествами, но и весьма полезное химическое соединение: сто граммов его содержат девяносто калорий! Как вам это нравится?

— Я этого не знаю. Мы этого еще не проходили.

Профессор положил мне в ладони два куска сахару, еще десять высыпал в мой карман и сказал своим писклявым голоском:

— Я необычайно доволен тем, что вернулся из Будапешта на сутки раньше, чем было предусмотрено программой, предложенной нашими венгерскими коллегами, и что благодаря этому без особого напряжения воли и сознания смог вызволить вас из-под кухонного ареста!

— Я тоже рад.

— Может быть, вы соизволите посетить меня еще раз, так сказать, соблаговолите нанести вторичный визит?

— Если вы приглашаете…

— Но только с одним непременным условием: когда вам будет известно, что мое местопребывание точно дома, не так ли?

— Да.

— Не найдете ли вы возможным прийти сегодня в 18 часов?

— Найду.

— И без… гм… него… Не правда ли?

— Без.

— Любого другого спутника вы можете привести свободно, сообразуясь только с вашим собственным выбором и исходя исключительно из ваших собственных симпатий. Ведь у вас так много соучеников!

— Много.

— А сочтем ли мы необходимым сообщить в милицию об этом э… инциденте, который здесь возник так внезапно и который, к общей нашей радости, не повлек за собой никаких необратимых процессов?

Я сунул в рот кусок сахару и решительно сказал:

— Я обещаю поймать преступника сам! Вас он ограбить не успел, но меня обидел страшно! Даром ему это не пройдет! Он еще и не подозревает, что судьба столкнула его с детективом высшего разряда!

— Браво! Ваша целеустремленность внушает мне глубочайшее и притом совершенно искреннее уважение. И все же будем благоразумны: если в течение трех дней вам не удастся осуществить ваш благородный замысел, мы с вами обязаны проявить гражданскую сознательность и посетить соответствующий отдел внутренних дел.

— Принято, профессор!

Дед вздохнул, снял красную бабочку, стягивавшую ему шею, и встал, чтобы меня проводить. Уже стоя на лестнице, он признался мне, что в моем чистом и ясном лице он наконец-то открыл преемника своих идеалов. И заключил:

— Придя сегодня вечером, вы застанете, вероятно, мою супругу. Я жду ее с послеобеденным поездом. Должен вам откровенно признаться: в отличие от меня она любит строжайшую дисциплину, а гостей предпочитает принимать на безукоризненном немецком языке. Да, представьте себе, она упорно говорит по-немецки даже с теми гостями, которые не знают ни слова из языка Гете, Шиллера и Роберта Коха. Но в порядке компенсации она угощает их превосходным ореховым вареньем, которое, как известно, повышает жизненный тонус. Я и сейчас вас угостил бы им, но мне совершенно не известно, куда она его спрятала.

— Спасибо, товарищ профессор. До свиданья! — сказал я, совершенно усталый.

— До свиданья, товарищ пионер!

Через несколько секунд я был на тротуаре, а через несколько минут — в школе. Учительница геометрии Минкова уже шла по коридору в направлении нашего класса. Я помог ей донести треугольник и большой деревянный циркуль.

— Берите все пример с Саши! — похвалила она меня перед всем классом.

Урок начался, постепенно заглушая беспокойство, овладевшее мною пятьдесят минут назад.

Глава VI. Без происшествий

Время в школе прошло благополучно: меня ни разу не спросили. Мои знания по географии и геометрии, оказывается, никому кроме меня не были нужны. А так как последний урок был уроком труда в столярной мастерской у преподавателя Миронова, то напряжение совсем спало. Я только старался не отрезать себе пальцы из боязни, что, когда вырасту, меня не возьмут в армию.

«Удачное утро! — думал я. — И не только утро, а целые сутки: вчера был в гостях у Калинки, сегодня познакомился с профессором Стремским, заслужил похвалу учительницы Минковой. Только две встречи с Джерри Блейком отравили эти сутки, но, в конце концов, и они принесут мне радость и славу!»

Одна стружка пролетела над ухом, ударилась о стену и рикошетом отскочила к спине Крума. Там она, если говорить по-современному, совершила мягкую посадку без каких-либо тяжких последствий. Все же мой друг не остался к этому безразличным и закричал:

— О-о! Мое ребро!

Таким образом, оторвав товарища Миронова от газеты для осмотра ушибленного места, Крум выкроил для себя семь минут отдыха. Для нас — тоже.

— Ничего страшного! — сказал учитель, дружелюбно хлопнув Крума по голой спине. — Но следует быть более осторожным!

— Да, следует! — подчеркнул Валентин, который делает во всех случаях то же, что и хозяйки, добавляющие под конец в приготовленную пищу необходимую приправу. — Безопасность труда — мерило нашей культуры. Так говорит дядя Петя из профсоюза.

А я стоял, облокотившись на столб в середине мастерской, и думал: «Если бы вчера такая же стружка упала бы сверху на наглого Джерри и ударила бы сзади по голове, где натянута резинка от маски, то резинка бы оборвалась, маска бы упала, я бы увидел лицо вора, и мне не пришлось бы сейчас в полном неведении развивать свою детективную деятельность».

«Чук, трак! Скрип, трак!» — пели вокруг меня рубанки и топоры.

Из-за газеты я услышал голос товарища Миронова:

— Эй, Саша, предашься мечтам в перерыве!

Наверное, он вырезал в газете одну из букв «о» и тайно наблюдал за мною, как сквозь замочную скважину. Иначе как бы он мог видеть сквозь газету?

— Прими меры! — шепнул мне Лало Мышка.

Я спрятался за столб. Дырки в нем не проделаешь! Одновременно я продолжал думать: «Как жаль, что именно сейчас дядя Владимир на курорте! Просто не с кем посоветоваться! Если пойду к отцу и расскажу ему про свое приключение, он сразу высмеет: глупости, мол. А мама испугается и начнет водить в школу за ручку».

Зазвенел звонок. Мы убрали инструменты, очистились от опилок и стружек, товарищ Миронов сложил свою газету, и все разошлись по домам, усталые, с повышенным аппетитом.

— На обед мама приготовила котлеты в соусе! — сказал мне Крум так доверительно, как будто бы делился мировой тайной. — А у вас что сегодня?»

— Не знаю, — ответил я.

— Ты не интересовался?

— Нет.

— О чем же ты думал целое утро?

— О других вещах.

— А на десерт будет кислое молоко. Я люблю его с сахаром. Положу грамм сто, не меньше.

— Положи. Сто граммов сахара содержат девяносто калорий.

— Не девяносто, а четыреста девять.

— Ошибаешься, Крум.

— Это ты ошибаешься. Может быть, в других вещах мне не все ясно, а вот что касается калорий — это по моей части. Сто граммов чистого масла, например, содержат 781 калорию, одно яйцо — 160, один стакан овечьего молока — 246…