Вадим Селин - Страхи из новой коллекции Страница 9

— Ну? Расхотелось отходы убирать? — усмехнулся он, внимательно следя за процессом жарения.

Отходы… На душе было гадко.

Но что делать? Есть хочется всем. В таких условиях выживает сильнейший, тот, кто может на время затолкать свою брезгливость куда-нибудь далеко-далеко.

Когда человек хочет выжить, он идет на все. Вон, Любка рассказывала, что книгу читала про моряков, потерпевших кораблекрушение, которые стали есть друг друга, чтобы выжить.

Я поджал под себя ноги. Меня знобило. Я бы, наверное, не смог съесть человека. Хотя кто знает… Рыба захочет жить — дышать на суше научится. Хм…

— Ну что? Все, шкура не мешает? — ехидно осведомился Женька, тыкая палочкой в тушку — прожарилась ли?

Я молчал, а Женя вот уже два раза цеплялся за мою фразу.

— Мешает.

— Так в чем проблема? Вон лопата, — указал он на самодельную лопату, которая напоминала палку-копалку первобытного человека. Впрочем, самой что ни на есть палкой-копалкой эта штука и была. Попав в такие условия, мы с другом вспомнили уроки истории, если точнее — историю Древнего мира, и сделали палки-копалки.

Я поднялся с большого холодного камня, который высосал из меня все тепло, взял в руки окровавленную шкурку, палку-копалку и пошел к выходу из пещеры.

— Смотри, аккуратно там, — забеспокоился Женька, — долго не задерживайся.

— Постараюсь… Жень, не могу я смотреть на этого зайца, хоть убей меня, — сказал я, словно оправдываясь. — Каждое мертвое тело должно быть предано земле. Или шкура…

— Ну, вперед, если у тебя не в порядке с головой, иди из пещеры и предай ее земле! — пожал плечами Женька. — Я до рассвета отсюда не выйду, мне жизнь дорога. И ты мог бы потерпеть — утром закопал бы эти отходы.

— И всю ночь ночевать с… этим? А вдруг они учуют запах крови?

— Да, ты прав, — легко согласился парень, — тогда и кишки захвати. Надо же, какие длинные. Интересно, сколько в них метров?

Я вышел из пещеры и сразу как будто очутился в другом мире. В пещере было светло за счет костра, тепло благодаря ему же и… безопасно. Снова благодаря костру. Эти мерзкие твари боялись огня, солнца, всего, что выделяет тепло и свет, только так можно было от них спастись. Еще они боялись просто дня. Дня как такового.

Здесь, за пределами пещеры, царил поздний вечер. Звезды украшали начинающее чернеть небо, луна среди неба и звезд выглядела величественно и красиво. Сюда бы художника… Я знал, что эта красота мнимая. Ночная жизнь таит в себе много опасностей.

Вдохнув полные легкие свежего воздуха, я отошел на два метра от пещеры (сюда еще доставали отсветы огня) и принялся копать самодельной лопатой яму для останков зайца. Да, забыл сказать — я хоронил не только шкуру, но еще и голову. Голова висела на клочке шкуры, длинные уши были мягкие и гладкие. Остекленевшие глаза зайца смотрели на меня, в них читался ужас.

Я чуть не заплакал. Я очень любил животных, раньше не мог бы себе и представить, что мне придется хоронить убитого мною же пушистого зайца, а теперь… Шерстка была заляпана кровью, свалялась и топорщилась, как иголки на еже. Останки длинноухого были еще теплые… Не могу поверить — я убил зайца.

Довольно быстро я выкопал небольшую ямку, опустил в нее шкуру вместе с головой и с длинными сизыми кишками (разило от них ужасно), засыпал могилку землей и положил сверху большой плоский камень.

— Заяц, прости нас за то, что мы тебя убили, у нас не было другого выхода, иначе мы умерли бы с голоду, — произнес я.

Я поднялся с колен и отошел еще на три метра от пещеры. Сюда отсветы костра уже не доставали, но я надеялся, что твари меня не заметят, тем более их время еще не наступило.

Здесь протекал небольшой ручеек. Я вымыл в нем руки от крови; вода, с приятным журчанием текущая в темноту, унесла кровь куда-то в камни.

Потом я умылся и попил.

Перед моим мысленным взором предстала шкура зайца с безвольно висящей головой. Меня передернуло.

— Все хорошо, все просто отлично, убитый заяц — это дурной сон, — внушал я себе.

Вдруг что-то шелохнулось в кустах. Треснула ветка. Света луны уже не хватало для того, чтобы рассмотреть источник звука. Впрочем, я и так знал, что это такое. Они пришли, пока что они в кустах, но скоро подберутся ближе.

Я вскочил на ноги, едва не свалившись в ручей, и побежал к пещере. Благо, отошел я недалеко.

— Закопал? — спросил Женька, подняв на меня свои зеленые глаза.

— Закопал…

— Тогда давай есть. — Он снял с двух рогатин «вертел» и положил зайца на жалкое подобие тарелок — несколько крупных виноградных листьев.

Я смотрел на поджаристую тушку, и неожиданно мне показалось, что грудь зайца поднялась, будто он глубоко вздохнул. Я помотал головой, отгоняя от себя видение.

Мы разломали зайца и принялись его жевать. Я старался не думать о том, что только что хоронил его шкуру, пытался не вспоминать и остекленевшие глаза, норовил побыстрее съесть мясо. Я даже не замечал вкуса.

— Смотри, сколько кровищи натекло, — сказал Женька, ткнув блестящим от жира пальцем в угол пещеры. — Но ничего, мы здесь ненадолго.

Я оглянулся и увидел лужу густой крови с матовым налетом. Из-за большого объема она еще не запеклась, но стала покрываться мутной пленкой.

— Надо было его в лесу разделывать, — проговорил я, проглатывая кусок, не жуя его.

— Ага, — Женька постучал пальцем по лбу. — Чтобы потом разделали нас?

Я промолчал.

Вскоре ужин закончился, и мы выбросили из пещеры кости, стараясь добросить их до кустов, чтобы эти твари хоть немного утолили голод и не тронули нас. Кости я не хоронил. Во-первых, уже было опасно выходить из пещеры, во-вторых, кости на время отвлекут тварей, пускай обгладывают их и смакуют, пусть подавятся и задохнутся.

— Ладно, давай спать, — зевнул Женя, злорадно мне напомнив: — Сегодня твоя очередь следить за костром.

— Я знаю, — усмехнулся я, наблюдая за довольным лицом друга. Конечно, он будет дрыхнуть всю ночь, а мне придется в это время охранять его покой и подбрасывать в костер дрова. Не дай бог потухнет! Мне даже страшно представить, что может случиться! Чем больше костер, тем лучше, тем дальше разносится жар, отпугивающий их. Самое главное, дожить до утра. Утро — некоторая гарантия того, что мы проживем еще один день. Эти существа боялись не только жара и света, но и, как я уже сказал, просто дня. Почему — не знаю.

Женька лег на вереск и укрылся пластом сухой травы. Он уже привык к подобному образу жизни, да и я тоже… Через несколько минут из-под травы послышалось сопение. Заснул.

А мне спать было нельзя.

Я уже сбился со счета, сколько дней мы старались вот так выжить. Три? Четыре? Или больше? Я не помнил.

Женька спал, а я то и дело подбрасывал в огонь хворост. Когда мои руки были свободны, я затыкал пальцами уши, чтобы не слышать эти жуткие звуки, раздающиеся за пределами пещеры. Если бы я вышел наружу, то увидел бы, что они облепили все вокруг, сидят один на другом, рычат, шуршат, из их пастей капают слюни; они очень хотели попасть в пещеру и разорвать нас на куски, но не могли этого сделать, потому что в пещере горел костер. Здесь было тепло, даже жарко, очень жарко, как в духовке. И светло. Воздух сухой, в горле и носу тоже все сухо, так сухо, что начинало жечь. Но это не проблема, это хорошо… Костер горел, освещал все вокруг, и это главное.

Женька по-прежнему сопел. Если бы не эти существа, обстановку можно было бы назвать романтичной: пещера, костер, потрескивают дрова, из пламени иногда вылетают искры. Мои брови и ресницы, должно быть, обгорели…

Мама с папой рассказывали, что время пионерии было чуть ли не самое лучшее в их жизни. Ночные костры, печеная картошка, сбор урожая, а просыпаться на рассвете под звуки горна! — в этом, говорили они, была своя неповторимая романтика, которая безвозвратно исчезла…

Но только вся разница в том, что на природе делать: в домиках ночевать, а утром под звуки горна просыпаться или сидеть в пещере, всю ночь слушая, как снаружи рычат существа, и трястись от страха…

Эта ночь прошла благополучно. Я не заснул, хотя несколько раз чуть не отключился, они ушли ни с чем до следующей ночи. Лужа крови за ночь засохла и теперь была похожа на коричневое зеркало. Зря мы вчера оставили лужу в пещере. Нужно было как-то от нее избавиться. Запах крови, должно быть, только раздразнил тварей.

Я, опасливо озираясь, вышел из пещеры и осмотрел землю. Заячьих костей не было. Съели, значит, наши объедки.

Над головой — ослепительно-голубое небо с редкими белыми облаками-перышками, природа только пробуждалась. Было свежо, спокойно и… страшно. На траве искрилась изумрудами роса.

— Владик, ты где? — Потягиваясь, Женька вышел из пещеры. — Я так хорошо отдохнул! Владик! Где ты? Все-таки у тебя очень неудобное имя… Тебе нужно срочно его сменить.