Синяя Рыба - Духовникова Евгения Страница 103

Ребята, затаив дыхание, слушали рассказ Парадокса.

— И что было потом?

— Потом? А ничего. Было много-много светлых и прекрасных дней, наполненных счастьем и наслаждением жизни. Меня называли Парадоксом, но я не расстраивался — потому что теперь ничто не могло испортить мне настроение. И не огорчался из-за того, что я не эльф и не энергет. Я — Парадокс, и я не променял бы свою сущность ни на какие сокровища. Я — лед, разжигающий огонь, я — слезы радости, я — память и забвение, я — гипотеза и теорема. Я — соль, которая кажется сладкой, и пух, который тяжелее свинца. Я — Парадокс.

— А существуют еще парадоксы, кроме тебя? Или ты единственный? — осторожно спросил Максим.

— Единственный? Ты это серьезно?! — Докси расхохотался так, что дети уже стали опасаться, что он лопнет от смеха, — И это говорит мне человек, которому доверили магический Жезл? Да будет вам известно, что нас великое множество. Мы, Парадоксы, так устроены, что можем обитать практически везде — там, где есть Время и Пространство, есть История, а, значит, обязательно будет какой-нибудь парадокс. Некоторые стараются не замечать нас, другие пытаются сделать вид, что мы — всего лишь недоразумение, и притянуть за уши какое-нибудь объяснение, состряпанное на скорую руку, третьи и вовсе сходят с ума, пытаясь докопаться до сути. Люди так устроены — они не переносят, если есть что-то, недоступное их пониманию, и пытаются вогнать это в рамки своего мировоззрения — упорядочить, классифицировать, разложить по полочкам, да еще и бирку наклеить с инвентарным номером. Только мы, парадоксы, это страсть как не любим — когда нас классифицируют.

— Значит, парадоксы есть и в нашем мире? — оживилась Вика.

— А я вам о чем толкую? — риторически заметил Докси. — И в вашем, и в любом другом. Посудите сами, сколько раз вы сталкивались с чем-то, что нельзя было объяснить логически. Но там почти для всех мы — невидимки, лишь очень немногие способны увидеть нас, и то, если мы сами этого захотим. А вот слышать нас могут все — вспомните, доводилось ли вам слышать звуки, природу которых вы не могли выяснить? То-то же.

— Не люблю слышать звуки, когда непонятно, откуда они происходят, — признался Максим.

— А я — люблю, — заявила Вика, — Наверное, мир без парадоксов был бы слишком правильным и скучным. Не хочу жить в скучном мире.

Оазис

Дорога пошла вниз, и вскоре путники увидели узенький каменный мостик, перекинутый через пустое русло. На дне, среди песка и засохшей грязи кое-где сиротливо лежали сморщенные веревочки водных растений.

— Это лето выдалось очень засушливое, — пожаловался Докси, для приличия несколько раз опечаленно вздохнув, — Здесь должна была быть река, но, как видите, от нее ничего не осталось.

— А там, впереди, еще будут реки? — обеспокоенно поинтересовался Максим. — Мы, в отличие от тебя, не можем без воды.

— Да, но они, должно быть, тоже все пересохли. Впрочем, — ободряюще заметил он, взглянув на вытянувшиеся лица ребят, — впереди есть оазис. Идемте!

Озорной ветер пустыни украшал песчаные барханы волнистыми кружевами оборок. Он работал неторопливо, со вкусом, как художник, который пишет холст, но окончательного результата добиться не мог — стремясь достичь совершенства, он то и дело находил в своей работе все новые и новые изъяны, и, без сожаления стирая предыдущие узоры, тут же создавал новые, что самое поразительное, умудряясь при этом не повторяться ни разу.

Солнце стояло в зените, беспощадно сжигая все вокруг своими лучами, не оставлявшими ни единого шанса тем, кто имел неосторожность не позаботиться вовремя о надежном укрытии. Только бутылочно-зеленые кактусы, ощетинившись, самым бессовестным образом торчали у всех на виду, всем своим видом говоря, что им решительно наплевать и на жару, и на засуху. Некоторые при этом еще и ехидно хихикали. Вскоре, однако, исчезли даже они, и Максим невольно подумал, что если бы не ослепительно-синее небо над головой, местность, по которой они шли, вполне сошла бы за декорацию к фантастическому фильму про марсиан в качестве ландшафта невзрачной, лишенной атмосферы планетки, затерянной в «далекой-предалекой Галактике».

Ноги по щиколотку увязали в песке, который неминуемо попадал в ботинки. Сначала Вика и Максим старательно вытряхивали его оттуда, но очень скоро бросили эту бессмысленную затею. Идти босиком же было невозможно — это было все равно что идти босиком по раскаленной докрасна жаровне. Пару раз впереди возникал оазис, чудесный пейзаж с пальмами и пышной зеленью, обрамлявшей синюю гладь воды. Но при ближайшем рассмотрении выяснялось, что это всего лишь миражи, на которые не скупилась пустыня, по-своему понимавшая гостеприимство, — с чувством юмора у нее явно были серьезные проблемы.

— Славится пустыня миражами, — сказал Докси тоном экскурсовода, показывающего иностранцам местные достопримечательности, — Миражи — дальние родственники парадоксов. Мы мало общаемся между собой, но нас объединяет одна цель — внести в жизнь разнообразие, сделать ее ярче, интенсивнее, колоритнее.

— Не знаю как ты, Вика, — простонал Максим, — но мне сейчас не до колорита. Еще немного — и я расплавлюсь от жары. А эти миражи… от них еще хуже. Думаешь: все, пришли, вот она, вода и привал — так нет же — мираж! Глядь — и нет ничего. Смотри-ка, еще один! Одурачить нас хочет. Надо же, как настоящий!

— Максим…

— И близко совсем, — продолжал сетовать он, — Пальмы, цветы, — все как положено. А ведь так даже и не скажешь, что это просто обман зрения, а на самом деле там ничего нет — только пески и кактусы. Конца-края нет этой разнесчастной пустыне!

— Максим…

Он обернулся и увидел, что Вика вот уже минуту настойчиво дергает его за рукав.

— Максим, это не мираж. Это Оазис. Он взаправдашний.

Словно кто-то гигантскими ножницами вырезал кусочек тропического пейзажа и поместил его посреди камней и песка на голую равнину, лишенную даже намека на какую-либо флору. Это казалось невероятным, но, тем не менее, все это великолепие было совершенно реальным — и пышная зелень экзотических растений, и шелест листьев, и ветер, принесший с собой влажную прохладу, пахнущую кокосовым молоком.

Ребята восхищенно ахнули. От зрелища, представшего их взору, захватывало дух. По берегам тесной толпой росли пальмы и фикусы с кожистыми, сочными темно-зелеными листьями. Каждый стремился подобраться к оазису как можно ближе, чтобы достать корнями до грунтовых вод, скрытых в толще земли, нисколько не заботясь о своих собратьях, — место под солнцем, вернее, место над водой было ограничено, и его хватало лишь самым удачливым. Проигрыш же был равносилен смерти — палящее солнце во мгновение ока испепеляло всех, кто был лишен возможности ежеминутно, ежесекундно поглощать бесценную влагу. От множества малюсеньких солнц, дробящихся в волнах, поверхность озерца казалась посыпанной алмазной крошкой.

А у самой кромки воды, гордо расправив резные, как у тысячелистника листья, росли крупные, похожие на орхидеи, цветы. Красота их не поддавалась описанию. Но самым необыкновенным было то, что…

— Среди них нет и двух одинаковых! — изумленно воскликнула Вика, — Нет, ты посмотри! Они все разные!

— Действительно, — вынужден был признать Максим, — Все до единого.

— Тише! — перебила его Вика, вскинув голову, — Не дыши! Ты слышишь?

— Как будто музыка, — неуверенно проговорил он, — Но откуда?..

— Орхидеи, — ответил Парадокс, от гордости чуть не завязавшись в узел, — Они поют. Это поющие цветы. Они растут в пустынях, там, где вода подходит достаточно близко к поверхности.

Вика приложила палец к губам, давая ему знак замолчать, и воцарившаяся было тишина мгновенно заполнилась нежной, журчащей мелодией. Она ходила по кругу, неустанно повторяясь, но не становилась от этого навязчивой — напротив, ее хотелось слушать еще и еще. Было что-то такое в этом мотиве, отчего у ребят вдруг возникло ощущение, что они уже где-то слышали эти звуки.