Константин Сергиенко - Белый рондель Страница 13

— Томас, — пробормотала она, — меня бросили в ад.

Я глянул вверх на отверстие колодца. Если Мари просто бросили, она непременно получила увечья. Я осторожно провёл рукой по её телу.

— О! — простонала она. — Жгут на костре.

— Тебе больно, Мари?

— Жгут и душат…

И я увидел, что кости её перебиты, всё платье было в крови. Лоб мой похолодел.

— Томас… — сказала она, — там в башне мой амулет. Я не успела взять. Они пришли и схватили, а другую оставили в башне.

— О какой башне ты говоришь, Мари?

— Белая, белая… И они пришли, чтоб её заточить, а меня бросили в ад. Принеси амулет, Томас.

— Хорошо, Мари, — сказал я, — принесу.

— Там стена и Святая Магдалена, а за ней темно. Я положила амулет на железный ящик.

— Надо выбраться отсюда, Мари, — сказал я.

Вдруг она привстала, порывисто дёрнулась телом.

— Проклятый, — сказала она. — Проклятый рыцарь. Томас, отомсти рыцарю.

— Отомщу, — сказал я. — Как его имя?

— Гуго.

— Трампедах? — спросил я.

Но она упала без сил.

Как же отсюда выбраться? Я стал осматривать стенки колодца. Чуть выше моего роста там и сям торчали корневища деревьев. Ловкости мне не занимать, но как вытащить Мари?

Я схватился за корни, но они оборвались. Тогда я вынул кинжал и стал резать выступы. По ним я добрался до более толстых корней и ещё через несколько минут оказался наверху в зарослях вереска.

Тут я нарезал жердей и стал ладить нечто вроде носилок, а потом и лестницу. На это ушло два часа. Время от времени я заглядывал в провал и слышал тихие стоны Мари.

Старания мои оказались напрасны. Когда я спустился вниз, Мари уже умерла. Я выкопал нишу в стенке колодца и оставил навеки там бедную Мари.

В город я добрался почти без сил.

Я долго спал, а потом что-то толкнуло меня, и, быстро поднявшись, я бесшумно выбрался на лестницу. Отчего-то мне показалось, что Трампедах не спит. Так и есть. Он сидел в каминном зале и что-то писал. Иногда он поднимал голову и долго смотрел в стену, а потом снова писал. Наконец он встал, закрыл тетрадь и отодвинул один изразец над камином. Открылся тайник. Трампедах спрятал тетрадь и ушёл, тихо ступая. Всё это я видел, притаившись на верхней лестнице.

Убедившись, что в доме всё стихло, я тотчас нашёл изразец и, зная секреты таких тайников, легко его отодвинул. Здесь лежала коричневая сафьяновая тетрадь, и, пораздумав, я решил познакомиться с ней в своей комнате. Вряд ли до утра она понадобится Трампедаху.

Бумага добротная, голландская, и пишет Трампедах разборчиво.

«Я, Гуго Трампедах, рыцарь, поведаю о своей многотрудной жизни, в особенности же о нынешних днях её, когда некому доверить мне мыслей, кроме как свече, перу да бумаге, переплетённой в сафьян по просьбе моей мастером Тунземаном».

Что ж, вполне торжественное начало.

«Род Трампедахов идёт от славной линии рыцаря Крозе, огнём и мечом воевавшего вместе с Рорбахом сии варварские земли много столетий назад. И владело семейство Трампедахов доброй частью дорпатских земель, пока не пришли в упадок дела Ливонского ордена, пока не дрогнул меч в руке рыцаря и воители с разных сторон не прибежали в поисках добычи, а то и так, просто по дикости желая всё разрушать и предавать сожжению. Дед мой, Родерик Трампедах, пал на войне с московитами, отец же, Трампедах Готфрид, умер от рубленой раны в схватке со шведами. И благословен был этот край, пока властвовала рука рыцаря, ныне же, в год 1625-й после рождества Христова, пришло всё вокруг в запустение, и не знаешь, какой будет завтра день, откуда станут палить пушки и с кем нужно биться, чтоб сохранить покой».

Я перелистал несколько страниц, ища то, что мне нужно. Вот!

«…и любил её, как дочь, всегда баловал, дарил украшения, одежду давал не простую, а добротную, так что на улицах принимали её за богатую горожанку, и, видно, в том допустил ошибку, поскольку излишним пользовалась она вниманием, от чего происходили разные нехорошие вещи, а я пришёл к заключению, что не простую девушку приблизил к себе, как мыслил раньше…»

Так. Так. И всё это об Анне.

«Я уже знал, что все они возжелали Анну. Сначала покусился на неё начальник гарнизона Ла Тробе, но я намекнул ему, что, может, и вправду Анна мне дочь, и Ла Тробе поверил, ведь в городе нашем случалось такое, и незаконнорождённые жили в домах под видом служанок. А потом безумный поляк, юнец, вообразил себе, что хочет взять Анну в жёны, и целыми днями сидел в моём доме, дожидаясь, когда она принесёт еду. А тут ещё обручённый с ней юноша вернулся из обучения в Германии с подаренным клавесином и сразу стал говорить об Анне и добиваться свидания с ней, но я сразу принял свои меры, ибо знал о его жизни много нелепого, будто пользовался он вниманием высоких особ и одной графини, так отчего ж ему добиваться Анны, коль, смутив её, он вернётся к своей графине, которая, сказывали, весьма богата, красива и молода. А что до Анны, так я стал понимать, что многим жителям города нету другого дела, как глазеть на неё, куда бы ни шла, ходить за ней толпами и поодиночке, забросив всякое ремесло, отчего дела приходили в упадок, и город стал плохо торговать, и мало талеров прибывало в городскую казну. Польские же гусары, прослышав про увлечение своего товарища, все обратили внимание на Анну и стали биться между собой на саблях, отчего военное дело страдало сильно и не было у города никакой защиты от шведов. И вот я стал выводить из всего, что Анна есть средоточие нехороших желаний и, пока она ходит средь нас свободно, разные несчастья могут произойти. И тогда я сказал ей: “Анна, смотри, как неладно вокруг тебя, молись же без устали и думай о боге”. Но она не послушалась. И что же, чем же неправ я, господи, что решил постричь Анну в монашенки, но и того не вышло, потому что бежала она из монастыря, чтоб увидеться с женихом, но я успел предупредить несчастье и так всё устроил, что Анна попала в место более тайное, чтоб никого уж не мучить своей красотой и не манить дьявольским светом».

Исповедь Трампедаха произвела на меня впечатление. Никак не мог предположить, что в этом суровом человеке бушуют такие страсти. Разум его, без сомнения, помутился, оставлять Анну в его власти опасно.

Я вспомнил слова Мари и пришёл к выводу, что Анна заточена в Белом ронделе, одной из башен епископата. Во всяком случае, именно в Белом ронделе томилась Мари, и она же просила меня отомстить рыцарю Гуго.

Утром я отправился в епископат. Меня пустили через Домские ворота, я всего лишь показал письмо к епископу от друга моего Хуана де Эспина. А были они меж собой знакомы, обменивались эпистолами, и я, зная об этом, попросил де Эспина снабдить меня рекомендацией, как делал при каждом удобном случае. Этим письмом я не воспользовался раньше, поскольку не было надобности, да и не мог бы воспользоваться, ведь епископ отсутствовал с визитом в Варшаву.

Передав письмо с просьбой вручить его епископу, как только вернётся, я попросил разрешения осмотреть епископский замок, на что получил согласие, так как выглядел в глазах монахов важной персоной.

В сопровождение мне дали монашка, он водил меня по замку и форбургу, обстоятельно всё рассказывая. О Белом ронделе он пытался умолчать, а потом всё же сообщил, что башня пользуется нехорошей славой. Сначала тут жил некий кудесник, добывавший золото из простых металлов, хозяин ему поначалу был гессенский курфюрст, а потом епископат, перекупивший кудесника за порядочную цену. Но кудесник тот не много успел произвести золота, поскольку стал навещать его дьявол и уговорил продать душу. Золото по этой причине обратилось в обыкновенную медь, а кудесник исчез бесследно, растворившись в воздухе на глазах у монахов.

И был там ещё один астролог, составлявший гороскопы, но и он пробыл в башне недолго, о том же дьяволе говоря, и больше не пожелал оставаться в епископате, а уехал в италийские земли.

С тех пор башня отведена для заточения виновных в сношении с дьяволом. Долго они не живут и в скорости помирают, таких уже было пять человек.

— Кто же теперь заточён? — спросил я монашка.

— Мари-торговка, — ответил тот. — Совсем уж зачахла.

Я убедил монашка, что хочу побродить по замку один. Тот удалился, а я, удостоверившись, что за мной не следят, поднялся на прогулочную галерею, а оттуда с помощью всё той же «миланской кошки» забрался в открытое окно Белого ронделя. Так я увидел Анну.

— Зачем вы пришли? — испуганно шепчет она, прижимая к груди руки.

— Послушайте, Анна, — говорю я, — коли вам нравится жить в заточении, я преспокойно уйду. Но бьюсь об заклад, что доблестный рыцарь засадил вас сюда против воли.

Анна молчала.

— Я вас приметил ещё прошлым летом, и вы, без сомнения, меня помните. Чего же вы так боитесь, Анна? Я пришёл избавить вас от заточения.