Владислав Крапивин - Дети синего фламинго Страница 14

А прокурор? О, господин прокурор, где вы научились так ловко нырять под стол?

Отчаянно дыша, я повернулся к палачу. Он смотрел на меня вытаращенными глазами и держал перед собой поднятый меч. Двумя руками.

Меч палача – это инструмент для убийства, а не оружие. Драться им нельзя. Да и палач – не солдат, он привык рубить беззащитных. Правда, с перепугу он попытался ударить меня, но, конечно, промазал, и тяжелое лезвие глубоко врезалось в доски. А я сделал длинный выпад. Я достал врага лишь самым кончиком, но он тонко завопил, вскинул руки и спиной назад полетел с площадки.

Я остался наверху один. Быстро оглянулся.

И сразу вспомнил, что это лишь секундная передышка.

Выставив двупалые зазубренные копья, с четырех сторон лезла по ступеням стража. Почему-то вспомнилось совсем не к месту, как меня маленького бабушка шутя пугала “козой”: выставляла растопыренные пальцы, и я визжал от веселья и страха перед щекоткой…

В толпе что-то перепуганно верещал Крикунчик Чарли.

Копья приближались.

“Все”, – подумал я. Но честное слово, в этот миг я не боялся. Бой так бой! Надо половчее нырнуть под копья, чтобы оказаться в самой гуще врагов…

Я уже примерился для прыжка… и в этот миг большая серая тень прошла над площадью. Колыхнулся воздух. Мне показалось, что я услышал общий испуганный вздох, и стало тихо-тихо.

Закрыв громадными перьями солнце, на перекладину эшафота села голубая птица.

Моя Птица!

Стража обалдело замерла на ступенях.

Птица не сворачивала крылья и, оглянувшись, смотрела на меня выжидающе и тревожно.

Я понял. Я рывком вытер кинжал о плюшевую скатерть, сунул за пояс, прыгнул к Птице и ухватил ее за ноги.

– Лети, Птица!

И она рванулась в небо.

Крылья

Птицы не могут взлетать прямо по вертикали. Моя Птица ринулась вверх и вперед. И я крепко ударился о перекладину – сначала грудью, потом коленками. Твердое дерево сбило с колен старые болячки и кожу. Я почувствовал, как по моим ногам побежали тонкие струйки. Однако ветер тут же высушил их.

Птица несла меня в высоту. Мои пальцы плотно сжимали птичьи ноги повыше громадных полусогнутых когтей. Держаться было удобно, я не боялся, что руки соскользнут. Скорость была большая, встречный воздух откидывал мое тело назад. Я словно лежал на упругой воздушной подушке. Мне даже показалось, что если отпущусь, то не упаду, а буду продолжать полет, медленно снижаясь в тугих потоках воздуха.

Но, конечно, я не собирался отпускаться! Мои ладони припаялись к бугристой коже, которая обтягивала твердые птичьи ноги.

Струи воздуха выжимали из глаз у меня слезы и тут же высушивали их. Ну, если по правде говорить, слезы были не только от ветра. Еще от радости и свободы. Я посмотрел вниз: что, взяли, гады? Но внизу уже не было площади, не было города. Подо мной расстилался лес. Он густой темно-зеленой шубой покрывал пологие холмы.

Из-за холмов мне навстречу двигались большие облака. Они похожи были на белых слонов, которые стадом вышли на синие поля. Синева неба, чистая и громадная, раскидывалась во все стороны, а за холмами она сливалась постепенно с какой-то темной, почти лиловой завесой. Эта завеса закрывала горизонт…

В первые минуты я совсем не боялся. Я был свободный, счастливый. Я был победитель! Земля с ее коварством, с ее опасностями была не страшна мне. Я посмотрел на эту землю – прямо вниз. На зеленой шкуре леса лежали темные заплаты – тени облаков. Они казались совсем небольшими. И я вдруг понял, как до них далеко, какая подо мной глубина и пустота.

И вся эта пустота словно ухнула и жутко загудела. У меня чуть не остановилось сердце. Я хотел крикнуть, но едва открыл рот – и захлебнулся от ветра. Я отяжелел от прихлынувшего страха, и, кажется, ослабели руки.

Я отчаянно глянул вверх, на Птицу. Ее распахнутые крылья были неподвижны, лишь концы маховых перьев чуть вибрировали в потоках воздуха.

Длинная шея Птицы была далеко вытянута, и клюв устремлен вперед. Но когда я посмотрел, Птица словно ощутила мой взгляд: изогнула шею, повернула ко мне голову и рассыпчато застрекотала клювом. Будто сказала: “Не бойся, потерпи”.

Нет, она не даст мне погибнуть. Не затем же она примчалась и унесла меня с площади! И не надо бояться. Руки еще не устали, а высота… Ну не буду смотреть вниз, вот и все.

Однако куда мы летим? И долгий ли будет путь? По правде говоря, пальцы начинают неметь. И еще одна неприятность: тугие струи воздуха медленно, но упрямо стаскивают с меня шорты. То ли резинка на поясе ослабла, то ли я сам отощал. Не хватало еще потерять в полете штаны! Впрочем, совсем они не слетят, но кинжал вывалится. А его никак нельзя терять!

Я изо всех сил надул живот. Пояс, конечно, стал туже, но сколько времени так продержишься?

Только я подумал об этом, как почувствовал, что опускаемся. Нет, дело не в том, что Птица угадала мои мысли. Просто она, видимо, прилетела куда хотела. Лес впереди обрывался на краю громадной темной синевы, пересыпанной солнечными блестками. Ветер бросил в меня запах соли, как мокрые охапки водорослей. Я понял наконец, что мы подлетели к морю…

У моря поднимались очень высокие скалы. Их вершины были плоские и сливались в одну площадку. Или даже площадь. На этой каменистой желтой площади я разглядел жидкие кучки зелени и какие-то круглые постройки. Увидеть все как следует я не мог: мы снижались все быстрее, ветер засвистел в крыльях Птицы и так хлестнул меня по глазам, что я зажмурился.

Потом скорость упала. Я глянул вниз. Земля приближалась. Она крепко ударила меня по ногам, я пробежал три шага, выпустил птичьи ноги, не удержался и покатился по мелким камням. Сел.

Птица стояла недалеко от меня. И мне показалось, что смотрит она встревоженно и вопросительно.

– Ничего, Птица, – сказал я. – Спасибо, Птица!

Она весело протарахтела клювом. И вдруг взмыла в высоту и пошла, пошла вдаль, больше не посмотрев на меня.

А я… Что теперь будет со мной? Куда я попал? Зачем она меня сюда принесла?

Я сидел на каменистой земле. Из земли пробивались редкие травинки с очень маленькими синими цветами. Недалеко от себя я увидел несколько больших старых пушек на покривившихся лафетах. А из кустов на краю площадки поднимались желтые каменные стены с двумя рядами узких окон. Это был полукруглый бастион с разрушенным верхним карнизом.

Сзади захрустел щебень. Я вздрогнул и вскочил.

Ко мне подходили трое ребят: девочка и два мальчика чуть поменьше меня ростом. Они совсем не похожи были на ребят из города – лохматые, босые, в отрепьях…

Но зато какие живые и ясные были у них лица!

Девочка оглядела меня, покачала головой и со вздохом сказала:

– Ободрался-то как… Ну-ка, пойдем.

Бастионы

Девочку звали Соти. Она смыла кровь с моих рук и ног, дала глотнуть из жестяной кружки горького отвара, залепила ссадины прохладным пластырем. Тихонько спросила:

– Больно?

– Нет… – смущенно сказал я.

У Соти были серые спокойные глаза, белые прямые волосы и тонкие умелые пальцы. На худенькой шее у нее висело ожерелье из крошечных ракушек и мелких синих цветов, которые росли здесь повсюду. Оно качалось и задевало мою щеку, когда Соти наклонялась…

Девчонки в нашем классе разом скривились бы, увидя ее пыльные босые ноги, облезлую от загара переносицу и разлохмаченное внизу платьице из серой дерюжки (вернее, не платьице, а маленький мешок с дырами для головы и рук). Но Соти была славная, несмотря на свой наряд из мешковины…

Дерюжные мешки разной длины и ширины носили и другие здешние ребята. А кое-кто был в таком тряпье, что сразу и не разобрать, что это: штаны с рубахой, остатки халата или просто лоскутки, связанные тесемками. Лишь на одном из мальчиков я увидел нормальную одежду – старенькую, но приличную.

Мы расположились в тени квадратной башни на траве. Пока Соти лечила меня, ребята стояли в сторонке. Ни о чем не спрашивали. Потом смуглый тощий мальчишка лет восьми притащил еду в большом лопухе: две вареные рыбины и крошечный кусочек хлеба.

Я сидел, прислонившись к теплым камням башни, и мальчик положил шероховатый лопух мне на колени. Заботливо сказал:

– Ешь осторожней, не подавись. В рыбе кости. – И добавил доверительно: – Я все время давлюсь…

– Потому что жадничаешь, – заметила Соти.

Остальные засмеялись, но не обидно. Мальчик тоже засмеялся. У него был веселый рот с засохшей ранкой на верхней губе и редкие зубы. Он объяснил:

– Я не жадничаю, а тороплюсь… Ты смотри, не торопись.

– Не буду, – пообещал я и проглотил первый кусок. И спросил, глядя в озорные глаза мальчишки: – Тебя как зовут?

– Уголек… А правда, что ты прилетел на птице? Все говорят, а я не видел. Я в башне котелок чистил.

– Правда.

– А это твоя птица? Ручная?

– Нет, не ручная. Просто мы подружились…

– А как? Ты расскажешь?

– Дай человеку поесть! – прикрикнул светловолосый паренек лет четырнадцати (ребята звали его Галь). – Расскажет, когда придет время.