Ирина Христолюбова - Топало Страница 17

— Ни-никого, — неуверенно произнесла мама-Капелькина и подумала: что же случилось? Неужели Топало вышел из каюты и что-то натворил?

— А кого нам везти? — спросила Зойка и сделала круглые глаза, как бы очень удивилась.

— Вот я и спрашиваю — кого?

Капитан стоял, сложив руки за спину, и молчал.

— Никого мы не везем! — шмыгнула Зойка острым носиком. — Идите, посмотрите.

— Здесь старшие разговаривают! — строго сказал лейтенант Горгулько. — А посмотреть мы посмотрим. Пойдемте в вашу каюту!

Мама с Зойкой пошли впереди, милиционер за ними, а капитан — замыкающим.

Павел Михайлович Федулин взад и вперед прохаживался по коридору.

— Все в порядке, — отрапортовал он милиционеру. — Из каюты никто не выходил.

Мама достала ключ, но от волнения никак не могла вставить его в замочную скважину.

— Пожалуйста, посмотрите, никого у нас нет, — нарочно громко, чтоб услышал Топало, сказала Зойка.

— Не волнуйтесь, — сказал Капелькиной милиционер и взял у нее ключ.

Он открыл дверь, и Зойка тут же прошмыгнула первая.

— Вот видите, никого нет!

Все зашли в каюту.

— А ты выйди, — сказала мама Зойке, потому что в каюте было очень тесно. К тому же прибежал Коля Сопин, чтоб посмотреть на «зайца».

Но «зайца» не было. Лейтенант Горгулько был в недоумении. Он заглянул в шкап, под стол, под кровать, осмотрел иллюминатор, который был надежно закрыт.

— Клянусь, никто не выходил! — прошептал не менее пораженный Федулин.

— Я сам слышал голос, — произнес милиционер озадаченно.

— Он и песню пел «Люли-люли стояла»! — добавил Федулин.

— Вот и «люли-люли»! — усмехнулся капитан. — Может быть, у вас был включен репродуктор? — спросил он хозяйку.

— Да, включен! — обрадовалась она догадливости капитана.

Репродуктор был действительно включен. Милиционер подергал шнур.

— Почему же он не работает?

— Право, не знаю, все время работал. — Она не могла признаться, что репродуктор неисправен.

— Я что — дурак: не разбираюсь, репродуктор работал или что-то другое говорило? — подал голос Коля Сопин.

— А что другое? — повернулся к нему капитан.

— А черт его знает! — Коля почесал затылок.

— Если не знаете, надо поменьше болтать! — вдруг рассердился капитан. — Идите и выполняйте свои обязанности! Много без дела шляетесь, да еще у чужих дверей!

— Слушаюсь! — опешил Коля. — Я бегу!

И действительно побежал.

— А чьи это тапочки? — заинтересовался лейтенант Горгулько. И вытащил из-под подушки тапочки. Топало почему-то их решил туда упрятать, чтоб не выбросили.

Мама-Капелькина растерялась, не знала, что и ответить.

— Мы их в каюте нашли, — высунулась из коридора Зойка. — Кто-то их оставил. Кому они нужны, дырявые?

— Почему под подушкой лежат? — подозрительно спросил лейтенант. — Почему прячете?

— Не прячем, — сказала мама. — Это Зоя играла, вот и засунула под подушку, я даже не заметила.

— Странные игры у вашей Зои, — проворчал Горгулько.

— Сегодня же мы их выбросим…

Федулин смотрел на тапочки и готов был поклясться, что именно они самостоятельно двигались по коридору. Но об этом он не мог сказать. Не поверят. Да и сам себе он поверить не мог, иначе посчитал бы себя явно нездоровым.

Лейтенант бросил тапочки, обтер пыль — рука об руку. Тапочки еще не доказательство, если никого в каюте не обнаружили. Странно все…

— Осмотр закончен? — спросил капитан.

— Так точно. Прошу прощения за беспокойство. — Лейтенант Горгулько отдал честь, но вид у него при этом был растерянный. — Рад, что сигнал не подтвердился. Желаю вам приятного путешествия!

Лейтенант пошел. Ему очень хотелось оглянуться, как будто за его спиной что-то в этот миг могло произойти, но он стерпел, не оглянулся. Горгулько чувствовал: что-то он упустил, до чего-то не додумался. Но до чего?

Федулин поплелся в свою каюту совершенно разбитый.

В голове у него не осталось ни одной мысли.

Капитан Петров чувствовал себя перед Капелькиными виноватым.

— Я очень огорчен этим недоразумением, — сказал он и осекся: ему послышалось, что верхняя полка заскрипела, как будто на ней кто-то заворочался. Петров поднял голову, но, разумеется, никого не увидел. Зойка, видимо, перехватила его настороженный взгляд и тут же залезла на полку и улеглась. Капитан почувствовал себя совсем неловко.

— Вы простите нас, столько хлопот вам доставили, — сказала мама-Капелькина.

— Это вы нас простите! — улыбнулся капитан. А улыбка его, как известно, вызывала доверие. Мама тоже улыбнулась.

Сон Федулина

Федулину редко снились сны. А если и снились, то очень примитивные: то ему зарплату недодали, то он сто рублей потерял, то собака укусила.

А тут вдруг стали сниться Павлу Михайловичу какие-то другие сны. Утром он не мог вспомнить — какие, засыпал, но знал, что другие: смутные, неясные картины еще держались в голове и беспокоили его. Он стал думать об этих снах, что-то выискивать позабытое.

И приснился Павлу Михайловичу сон уже совсем четкий, который он не заспал. Как будто бежит ему навстречу мальчик. Падает, встает и снова бежит. А он зовет его: «Па-а-ша! Па-аша!»

А потом понимает: да это же он сам маленький! И коленка поцарапана, и штанишки порваны. Добежал мальчик до взрослого Федулина и не взглянул даже. «Да куда же ты?»

От этого переживания Павел Михайлович проснулся. Отчего то тревожно было на душе. Он встал и прямо в пижаме вышел в коридор. Постоял, слушая привычный гул машины. Захотелось подышать воздухом.

Он поднялся на палубу. Темнота кругом. Темное небо, темная вода, берега тонут в темноте. И вдруг ему захотелось, чтоб из этой темноты кто-то его позвал: «Па-аша!» Но никто не звал.

Соображать надо!

Жарким летним днем только у воды и дышится легко. Теплоход весело плывет по течению реки. Трепещет на ветру бело-синий флаг. Кружатся чайки. Там и тут покачиваются на волнах парусники.

Папа, глядя на эту умиротворяющую картину, не удержался и произнес:

— Белеет парус одинокий в тумане моря голубом…

Родька стоял и смотрел на воду, которая белой пеной бурлила внизу. Он поджидал Зойку, но что-то долго ее не было. После экскурсии в город они еще не виделись. Вчера Капелькины не приходили ужинать, сегодня — завтракать. Может, заболели?

О событиях, которые произошли в каюте номер сто два, Мельниковы ничего не знали. Даже Федулин молчал, похвастаться ему было нечем. Мама сразу заметила перемену в его настроении и спросила:

— Случилось что-то? Вы такой подавленный. На вас это не похоже.

— Меланхолия посещает и меня, — ответил он.

Но почему его посетила меланхолия, Федулин так и не сказал.

Был уже полдень, а Зойка все не появлялась, Родька начинал сердиться: ведь они договорились обсудить план высадки Топало в Ключах. Он кое-что придумал, а их все нет.

— Я схожу к Зойке, — не выдержал он. — Вдруг отравились и лежат больные.

Но все Капелькины были здоровы. Зойка обрадовалась Родьке.

— Можно, я погуляю только минуточку? — спросила Зойка маму.

— Нет уж, посиди в каюте. А я схожу прогуляюсь. — Мама причесала перед зеркальцем светлые волосы, помазала кремом от загара нос, остренький, как у Зойки.

«Она такая молодая, — подумал Родька, — как будто Зойкина сестра, а не мама».

— Смотри у меня! — погрозила она дочери.

Когда мама ушла, Родька спросил:

— Чего она сегодня такая строгая?

— По делу, — вздохнула Зойка.

В углу зашевелился Топало, тоже завздыхал.

— Чего это вы вздыхаете?

— Тут такое творилось! — И Зойка рассказала все, что произошло.

Родька страшно жалел, что в этот момент его не было.

— Сейчас Топало должен все время сидеть в каюте, — сказала Зойка. — Под моим наблюдением. И помалкивать. Мама говорит: «Вот взяла его с собой, так расхлебывай».

— Во всем виноват кот Филимон, — проворчал Топало. — Когда мы уезжали, он нам дорогу перебежал и еще имел наглость заявить: «Плюньте через левое плечо, а то не повезет!» Вот приедем, так я ему покажу!

— Все это предрассудки! — уверенно сказал Родька.

— Предрассудки, предрассудки! А я вот сейчас сиди и молчи из-за этого кота! Я с другом Думало не повидаюсь! Зачем я поехал! — заревел Топало (а когда он ревел, что случалось чрезвычайно редко, то уж как медведь).

— Надо немного соображать, и тогда все в порядке! — сказал Родька. — Я кое-что придумал!

Домовой тут же замолчал, вылез из своего угла.

— Топало должен проникнуть в рубку! — прошептал Родька.