Кусатель ворон - Эдуард Николаевич Веркин Страница 17

— Лермонтов?

— Это как Пушкин, его тоже убили.

— Может, его к врачу? — Александра кивнула на Пятахина, который так и стоял с высунутым языком, раскачиваясь на ухабах, но рта не затворяя.

— Его к ветеринару хорошо бы, — сказал я. — А к врачу его уже возили неоднократно, ничего не помогло, такой уж уродился.

Александра поглядела на Пятахина уже с опаской.

— Да ты не переживай, ему язык совсем не нужен, — сказал я. — То есть если он станет чуть короче, то для Пятахина это только благо, некоторым людям язык только во вред.

Пятахин застонал.

— Ничего, — сказал я. — Грязью замажет, и все.

Александра округлила глаза.

— Это традиция, — пояснил я. — Иван Сусанин-стайл. Ты знаешь, кто такой Иван Сусанин?

— Нет…

— О, значит, ты ничего не знаешь о загадочной русской душе. Вот про Гагарина, наверное, слышала?

— Конечно.

— Сусанин — это Гагарин наоборот. Кстати, тут недалеко все это происходило, буквально вот-вот…

Я указал пальцем в окно, на пробегающие поля.

— Кстати, может, к Сусанину и заедем. Сейчас спрошу.

Я поднялся и снова призвал Лауру Петровну:

— Лаура Петровна, а правда, что мы на могилу Ивана Сусанина заедем? В программе, кстати, предусмотрено. Вот немецкие граждане очень интересуются могилой Сусанина.

— Значит, мы будем там в соответствии с расписанием, — ответила Лаура Петровна не оглядываясь. — А вообще, Виктор, подойди, пожалуйста, ко мне. На пару слов.

И так пальцами прищелкнула.

— Яволь, кнедиге фройляйн! — я щелкнул каблуками и направился к начальнице.

Толкнул Пятахина, ну, чтобы не торчал возле немцев со своим кровавым языком, могут неправильно понять.

А вообще, конечно, путь открыт, и пятки горят, и вообще. И надо какую-нибудь запись, что ли, сделать. Возвышенным языком Ломоносова.

Отверзся путь, как чистый лист, и я в пути. Я оптимист.

Тег «Оптимизм».

Глава 7

ЗРД и другие сумрачные гении

«Именно здесь, в Щелыково, в дремучих лесах северного края, сумрачный гений Островского произвел…»

Я узнал много нового про Островского.

Александра прослезилась от пересказа скорбной баллады про Снегурочку, Леля и Мизгиря.

Болен долго изучал пруд под горкой, наверное, думал, можно ли нырнуть.

Дубина запрыгнул на памятник Островского и самонадеянно сфотографировался на коленях у классика. Лаурыч тоже хотел залезть, но мама не допустила.

Жмуркин оставил длинную запись в журнале посещений.

Иустинья Жохова идти не хотела, а когда Жмуркин все-таки ее уговорил прошвырнуться по тенистым аллеям, была атакована клещом. Клещ не успел впиться в юное тело наследницы пресвитера Жохова, Жмуркин, как настоящий рыцарь, сшиб носителя энцефалита бесстрашным щелчком.

Лаура Петровна отметила, что жил великий русский драматург не шибко, у начальника Департамента культуры дачи и поосанистее встречаются. И посмотрела на Пятахина.

Пятахин украл из музея мельхиоровую ложку и очень этому радовался. Я думаю, это специальная ложка была, для ворья, вряд ли они выложили бы сюда настоящую, но разубеждать Пятахина не стал, пусть радуется.

А вообще у классика было неплохо. Музей, дом-музей, конюшня, немцы фотографировали и дивились, Дитер нарисовал Снегурочку, похожую на Анджелину Джоли, Леля, похожего на Шварценеггера в пике формы, и Мизгиря, похожего на моего любимого актера Брэда Дуриффа.

Кража ложки Пятахину не сошла: спускаясь по барской лестнице, он поскользнулся и потянул ногу.

Пообедали бутербродами, сидя на скамейках у косогора, глядя на просторы. Все молчали, впечатленные настоящей русской красотой, только Пятахин все никак не мог заткнуться, его впечатлила конюшня, и он рассказывал Жоховой про конюшни. Про то, как предки Пятахина безжалостнейше секли предков Жоховой на конюшнях, потому что Пятахины старинный род, а Жоховы, как всем известно, из сиволапых…

— Об этом же все знают! — разглагольствовал Пятахин. — Ее предки разводили собак в Дорофеево и шили из них шапки…

— А у меня была шапка из собаки, — вставил Лаурыч. — Из овчарки!

В конце концов, Пятахин так увлекся, что задел даже Лауру Петровну, указав, что такую фамилию давали только всяким отщепенцам…

На этом месте Жмуркин рассмеялся и ткнул Пятахина в бок двумя пальцами, видимо, джиу-джитсу изучают на курсах управления. Пятахин закашлялся. Со стороны стоянки послышался сигнал автобуса, Штрудельмахер созывал нас в свою колесницу.

В Щелыково мне понравилось, немного мрачновато, а так что надо.

Мы загрузились в машину и отправились путешествовать дальше. Автобус катил плавно, лишь иногда подбрасываясь на ухабах. Вместе с ухабами подбрасывалась фундаментальная прическа Лауры Петровны, а я думал, что в мире много несправедливости. Еще думал, что про «сумрачного гения» я где-то уже слышал, или читал, или по телевизору, ну и ладно, кто бросит в меня камень?

А история про Снегурочку была хороша, тетенька, которая ее рассказывала, просто лучилась, люблю таких людей, ну, которые с энтузиазмом. Александра, кажется, растрогалась даже. Заинтересовалась, записывала в тетрадь.

Я пристроил ноутбук поудобнее и продолжил:

«Сумрачный гений Островского произвел на свет прекрасную Снегурочку. Наши немецкие друзья впервые услышали эту чудесную русскую балладу…»

— Смотри чего!

Меня потрогали за плечо. Опять. В проходе опять стоял Пятахин и выглядел особенно отвратительно.

— Я тут придумал, смотри.

Пятахин сунул руку в карман и вывернул из него прозрачную банку, в которой копошилось что-то зоологическое.

— Быдлеска, — пояснил Пятахин. — Я сеструхе показал, ее два раза стошнило. Как?

— Впечатляет, — согласился я.

Пятахин скрутил крышку и вытряхнул на ладонь лягушку. Самую настоящую, зеленую, пучеглазую, себе на уме лягушку, с прищуром.

— Возле памятника поймал, — пояснил Пятахин. — Этому, Островскому. Там их много.

— Молодец, — похвалил я.

— Сандра! — позвал Пятахин. — Сандра, смотри! Культура! Достоевский!

Александра повернулась, помахала рукой.

— А эта Сандра ничего, — подмигнул мне Пятахин. — Даже очень. Такая…

Пятахин прищелкнул языком, затем облизнулся и закинул лягушку в рот.

— И что? — спросил я. — И что, Пятахин? В чем тут культура?

Пятахин выплюнул лягушку на ладонь.

— Не пойдет разве? — спросил он разочарованно.

— Для чего?

— Как для чего, для ютюба. Народу понравится, а? Быдлеска?

— Не знаю. Попробуй. Хотя мне кажется, что тебе еще надо много трудиться. Знаешь, как-то не совсем убедительно. Ты, Пятахин, работаешь над собой?

— Я работаю, — сказал Пятахин. — Вот смотри, могу сразу две. Или одну большую.

Пятахин вытряхнул из банки большую лягушку.

— Большую гораздо сложнее, — сообщил Пятахин. — Просто так не получится, нужно искусство иметь…

— Не в этом дело, — я пытался пресечь представление, но Пятахина, видимо, было не остановить — он выставил язык, красный и широкий, как лопата, и посадил на него лягушку.

Лягушка поглядела на нас с обреченностью.

Мне вспомнилась Баба-яга. И Ивашка, которого она собиралась