Владислав Крапивин - Бриг «Артемида» Страница 18

Ну, Виктор Юг одержал громкую победу, завладел обоими островами и стал насаждать республиканские нравы. Первым делом отменил рабство…

Гардемарин Невзоров нервно шевельнулся, словно хотел спросить: „Что же здесь плохого?“ Но смолчал. Доктор понимающе глянул на него.

– В самом этом факте нет ничего худого. Однако же надо знать, какая там была жизнь. Небольшое количество белых богатых плантаторов, а основное население – толпы невежественных, крайне бедных, измученных непосильной работой людей разных рас. Множество привезенных из Африки для рабского труда негров. Остатки племен индейцев-караибов. Выходцы из Индии. Всякие авантюристы из Европы… Юг торжественно объявил гражданами республиканской Франции всех, кроме сторонников монархии и священников – республиканцы, как вы знаете, тогда отвергли религию…

Конечно, вся нищая масса с восторгом приняла известие о свалившейся на них свободе. Стали формироваться негритянские полки. Бывшие рабовладельцы искали случая бежать с острова. Их ловили. Начались расправы и пожары в поместьях… Ну и все прочее.

Видите, господа, свобода свободой, но ведь ею одною сыт не будешь, нужен хлеб. Нужно, чтобы кто-то по-прежнему возделывал и убирал поля, выращивал сахарный тростник и бананы. А бывшие рабы заявляли, что они теперь люди свободные и работать на плантациях не обязаны. Так происходило повсеместно…

„Ах, не обязаны? – сказал комиссар Юг. – Месье Анс у, приготовьте вашу машину…“

– Вот здесь, как это ни печально, я не могу обойти тему гильотины, – вздохнул Петр Афанасьевич и слегка отодвинулся от Гриши. – Это зловещее сооружение прибыло на Антильские острова вместе с комиссаром Югом. Когда его эскадра подходила к архипелагу, эта – собранная заранее – машина стояла на носовой палубе флагманского корабля и угрожающе чернела на очень синем небе (так пишут очевидцы). Она как бы давала понять, какие именно времена скоро наступят на Антилах… И они наступили.

У Виктора Юга был верный помощник. Именно он заведовал, если можно так сказать, гильотиной. Чудовищная и странная личность. О нем встречаются разные сведения, и упоминается он под разными именами. Но я для краткости остановлюсь на одном – месье Ансу. Мулат, уроженец Гваделупы, он каким-то образом в детстве попал в Париж, получил недурное воспитание. Его иногда именовали даже „шевалье Ансу“, как бы намекая на его принадлежность к благородным сословиям… Говорят, он восхищался искусством, собирал коллекции тропических бабочек, кораллов, причудливых корней. Недурно играл на скрипке и похоже, что одно время даже выступал с концертами. Любил порассуждать на философские темы… Был месье Ансу изящен в манерах и обходителен с жертвами. Есть анекдот, будто бы одной даме, приговоренной к отсечению головы, он перед этой процедурой предложил станцевать с ним менуэт. Дама влепила палачу оплеуху. Он раскланялся…

К рычагу гильотины он привязал длинный шнур и, перед тем как дернуть, отходил подальше, чтобы брызги из-под ножа не испачкали его блестящие светлые чулки… Брызги были досадным неудобством, но, несмотря на это, Ансу любил свою „машину“ как живое существо. Берег ее и лелеял. Однажды он поссорился с Югом из-за того, что комиссар заставил гильотину работать с чрезмерной нагрузкой. Захвативши остров Бас-Тер, Юг взял в плен около тысячи английских солдат. То есть это оказались даже не англичане, а французы, ненавидевшие республику и потому вставшие под британские знамена. С точки зрения комиссара они были изменники! Он всех приговорил к казни. Но гильотина в назначенные сроки – одна ночь! – не могла справиться с такой толпою жертв. В конце концов пленных пришлось расстрелять, а месье Ансу с негодованием объяснял Югу, что „машина“ не может работать в таком ритме. Это деликатный инструмент, и ритм ее должен быть сдержанным и музыкальным. „Вы же не стали бы рубить виолончелью дрова, гражданин комиссар!“

„Нормальная“ работа гильотины и ее хозяина была – несколько человек в день. Сначала казнили сторонников монархии, участников всяких заговоров против республики, священников, а затем стали расправляться и с личностями помельче: с не желавшими работать неграми, со всякими несчастными, арестованными по соседскому доносу; с теми, кто при свидетелях сказал неосторожное слово. Виноватые находились по всему острову. Месье Ансу „работал“ не только в городах – в Пуэнт-а-Питре и Бас-Тере – но и в разных поселках. Он ездил по Гваделупе, будто с гастролями, и его сопровождали несколько человек с громадными барабанами. Вообще, казни порой напоминали ярмарочные представления… Что поделаешь, господа, толпа есть толпа, она жаждет развлечений. И когда человек толпы знает, что нож гильотины грозит не ему, а кому-то совсем другому, он готов видеть в этом забаву, он готов плясать с приятелями, пить ром и прятать за весельем подкравшийся страх… Барабаны ухали, несчастные покорно подымались по ступеням, толпа орала и пела, по краям площади шла торговля фруктами, жареным мясом, выпивкой, безделушками…

Кстати, сделав свое дело, месье Ансу любил пройтись по лавкам в поисках изящных вещиц, которые были конфискованы в богатых поместьях или привезены из Европы. С ним, конечно, не торговались… Кстати, среди мелкого товара в лавках стали появляться новомодные игрушки – маленькие гильотины. Ими удобно было обрубать кончики сигар. Суровые мамаши и папаши пугали детишек: „Будешь баловаться – суну туда твой палец!“ Детей тоже не обошла эта забава. Мальчишки мастерили самодельные гильотины и пробовали их на кошках…

Увы, господа, среди детей, как бы ни были они милы, тоже встречаются случаи злодейства. Возможно, это следствие детского недомыслия, а возможно, и проявление склонностей, которые потом превращают взрослого человека в „Ансу“…

Гриша беспокойно шевельнулся:

– Петр Афанасьевич, можно я скажу?

– Да, голубчик?

– Прошлым летом у нас в Турени городищенские мальчишки, с ихним атаманом Сёмкой Хряком, поймали бесприютного пса и хотели повесить на краю лога. Мы… то есть Илюшка Маков, я, Ефимка Грач, Саня Пашенцев и еще несколько загнали их в речку и перемазали глиной от макушки до пяток, чтоб неповадно было… А собаку взял Илюшка, она и сейчас у него живет…

– Совершенно правильно сделали, – серьезно сказал Петр Афанасьевич. – Кстати, и на Гваделупе не все дети одобряли жестокие забавы. Был случай, когда месье Ансу, приятно улыбаясь, начал помогать уличным сорванцам правильно наладить маленькую гильотину. В это время со стороны какой-то мальчик выпалил в него из громадного пистолета. Сшиб с палача шляпу. Не знаю, что стало с мальчиком. Надеюсь, ему удалось скрыться. И я ничуть не осуждаю этого ребенка за такой выстрел…

– Жаль, что не попал, – сказал Митя.

– И, кстати, когда я читал про этого храброго стрелка, – продолжал доктор, – я вспомнил парижского мальчика, отдавшего мне карту. Его лицо, его глаза. Уверен, что этот мальчик никогда бы не стал причинять страдания беззащитному существу… Я вообще уверен, что детей с добрыми сердцами на свете больше, чем злых… – И вдруг шепотом спросил у Гриши: – Как локоть? Не болит?

– Не-а…

– Ну а при чем здесь все-таки Бонапарт? – слегка капризно напомнил Митя.

– Сейчас, сейчас… Я привык все излагать по порядку, простите меня…

Офицеры уже курили. Их лица за синим дымом были спокойны и доброжелательны. Никто не собирался упрекать доктора за неторопливость. Запах сигар был сладковатым, и Грише думалось, что так, наверно, пахнут цветущие заросли на Гваделупе. Но…виделось и нехорошее. Будто в зарослях прячется тощий человек в розовом атласном камзоле, с тонкой улыбкой под черными усиками и стальными глазами. И ждет, когда Гриша подойдет поближе.

Может, и хорошо, что не будем заходить на Гваделупу, подумал Гриша.

3

– Времена менялись, – сказал Петр Афанасьевич. – Как известно, беззаветный борец за республику Робеспьер сам в конце концов попал под нож гильотины. Революция безостановочно уничтожала тех, кто ее породил. Виктор Юг был потрясен страшной судьбой своего кумира. Но… в конце концов он заявил: „Я политик и солдат. Я буду делать все, что от меня требует моя страна. Раз Робеспьер оказался плох, я буду бороться с его сторонниками…“

Во Франции возникли новые веяния, возрождалась вера в Бога. Перестали разрушать церкви и разрешили службы. И Юг на Гваделупе стал защищать священников. Не потому, что стал верующим, а потому, что „значит, так надо“… Затем его вызвали во Францию, и многие думали: тут-то ему и конец! Ответит за прежние злодейства. Но Юг вернулся на Гваделупу в новом высоком звании и с новыми полномочиями. Теперь он был уже не республиканцем, а сторонником Бонапарта.

Бонапарт, как известно, произвел переворот и еще до того, как объявил себя императором, он сделался диктатором Франции – ее генеральным консулом. Он не был уже республиканским генералом. Новая роль требовала нового поведения. Бонапарту стало известно, что белые плантаторы на Гваделупе и других островах архипелага страдают от бесчинств негритянской армии, от освободившихся рабов, от невозможности нормально вести хозяйство, и он вполне логично (со своей точки зрения) решил: все должно стать как прежде.