Хью Лофтинг - Доктор Дулитл на Луне Страница 2

Теперь о Чи-Чи. Конечно, обезьянка нуждалась в более основательном питании. Но при любых обстоятельствах она умела снабдить себя всем необходимым сама. Я никогда не встречал столь ловкого интенданта. Если кто-то из нас чувствовал голод, она тут же отправлялась в совершенно незнакомый лес и находила там дикие плоды и орехи, определяя по запаху, годятся ли они в пищу. Как она это делала, не в силах был понять даже Джон Дулитл. Впрочем, и сама Чи-Чи этого не понимала.

Ну а я — я, хотя и не имел ученого звания, вполне успешно справлялся с обязанностями секретаря географической экспедиции и в достаточной степени освоил методы Доктора Дулитла.

Наконец, сам Доктор. Из всех ученых натуралистов, когда-либо стремившихся раскрыть тайны неизведанных стран, ни один не обладал качествами Джона Дулитла. Доктор никогда не позволял себе предвзятых, самоуверенных суждений. К любой научной проблеме он подходил по-младенчески непосредственно, и поэтому ему всегда было легко получать знания самому и передавать их другим.

Да, наш отряд выглядел очень странно. Большинство ученых, я думаю, подняли бы нас на смех. И тем не менее отряд этот обладал многими достоинствами, которыми не могла бы похвастать никакая другая экспедиция.

Как всегда, Доктор не стал тратить время на приготовления. Другие путешественники почти наверняка начали бы с подъема флага и исполнения государственного гимна. Но Джон Дулитл не был похож на других. Убедившись в общей готовности, он тут же отдал приказ к выступлению. И, не говоря ни слова, Чи-Чи и я (Полинезия уселась у меня на плече) построились за Доктором и тронулись с места.

Не помню, когда еще мне было так трудно избавиться от мысли, что я вижу сон, как в первые несколько часов, проведенных нами на Луне. Сознание, что, мы идем по незнакомому миру, где прежде не бывал ни один человек, соединявшееся с исключительным чувством легкости и свободного парения в воздухе, постоянно заставляло меня искать подтверждений, что я бодрствую и нахожусь в здравом уме. Поэтому я то и дело заговаривал с Доктором, Чи-Чи или Полинезией — даже когда мне нечего было им сказать. Но громовые раскаты моего собственного голоса, звучавшие всякий раз, как я забывал говорить шепотом, лишь усугубляли ощущение полной нереальности происходящего.

И все же постепенно, мало-помалу, мы привыкали к новой обстановке. Что и говорить, у нас не было недостатка в свежих впечатлениях и зрелищах, целиком поглощавших наше внимание. Причудливая, ежесекундно меняющаяся окраска ландшафта лишала нас ориентации в пространстве и полностью сбивала с толку. У Доктора был маленький карманный компас. Но, посмотрев на него, мы обнаружили, что компас находится в еще большей растерянности, чем мы сами. Стрелка, точно ополоумев, безостановочно вращалась на оси, и все попытки Джона Дулитла привести ее в спокойное состояние не имели успеха.

Оставив компас, он решил довериться своему лунному атласу, а также природному глазомеру и способности ориентироваться на местности. Доктор двигался в направлении замеченного им дерева: оно должно было находиться там, где кончался один из горных хребтов. Но в этом районе Луны все хребты выглядели почти одинаково. Атлас ничем не мог нам помочь. За спиной у нас высилось несколько вершин, которые мы вроде бы сумели найти на карте; но из тех, что виднелись впереди, нельзя было опознать ни одной. Это лишний раз подтверждало, что мы продвигаемся к обратной стороне Луны, которую еще не видел ни один земной человек.

— По всей вероятности, Стаббинс, — сказал Доктор (в то время как мы без усилий неслись большими скачками по рыхлому песку, в котором обычно так вязнут ноги), — вода есть только на другой стороне Луны. Может быть, из-за этого астрономы и думали, что на Луне вообще нет воды.

Что касается меня, то я с такой жадностью озирался по сторонам в ошеломлении от новых и новых зрелищ, что даже не заметил — пока Доктор не обратил на это мое внимание, — насколько мягким и приятным был лунный климат. Одно из опасений Джона Дулитла перед путешествием заключалось в том, что на Луне нас может встретить невыносимая жара или арктический мороз. Но, если не считать трудностей, вызванных непривычными качествами атмосферы, нельзя было и пожелать более прекрасных природных условий. Нас все время овевал легкий ровный ветерок, и температура воздуха оставалась практически одной и той же.

Мы внимательно оглядывали местность, стараясь найти чьи-либо следы: ведь было все еще непонятно, какие животные водятся на Луне. Но сухой песок под нашими ногами ничего не мог сказать даже такому искушенному следопыту, как Чи-Чи.

Воздух был напоен множеством разнообразных запахов. В большинстве своем это были сладчайшие цветочные ароматы: ими дышал ветер, который дул из-за видневшихся впереди горных хребтов. Лишь время от времени к общему благоуханию примешивалась струя острого смрада. Однако ни один из всех этих запахов, кроме запаха колокольчиков, которыми снабдил нас мотылек, не был нам знаком.

Мы шли и шли, одолевая милю за милей, хребет за хребтом, но дерева, которое заметил Доктор, все не было видно. Конечно, идти по здешним горам было далеко не так трудно, как по земным. Мы с удивительной легкостью вспрыгивали на большие камни и так же легко соскакивали вниз. Но поскольку мы взяли с собой изрядное количество клади и каждый из нас нес довольно тяжелую ношу, спустя два с половиной часа после начала пути все мы несколько приуныли. Полинезия вызвалась слетать на разведку, но Доктор решительно против этого возразил. Он считал, что нам нужно держаться вместе.

Впрочем, после очередного получасового перехода он разрешил птице подняться в небо — с условием, что та не будет теряться из виду, — и поискать дерево с более высокой точки обзора.

ГЛАВА 3

ВОДЫ!

Итак, какое-то время мы сидели на узелках и смотрели, как Полинезия, подобно парящему ястребу, поднимается все выше и выше над нашими головами. На высоте примерно в тысячу футов она прекратила подъем и описала круг. Потом начала медленно спускаться. Следивший за ее полетом Джон Дулитл проявлял все более очевидное нетерпение. Я не понимал, почему Доктору так не хотелось отпускать от себя попугая, но ни о чем не спрашивал.

Да, сообщила Полинезия, она видела дерево, но идти до него ещё очень долго. Доктор поинтересовался, отчего она так медленно спускалась вниз; Полинезия ответила, что хотела твердо запомнить курс, чтобы повести нас верной дорогой. Затем она с предельной точностью, свойственной одним лишь птицам, указала направление, в котором надо было двигаться. И мы, чувствуя себя более спокойно и уверенно, снова пустились в путь.

Конечно, при взгляде с высоты, откуда мы впервые видели дерево, расстояние до него казалось намного меньшим, чем было на самом деле. Ввели нас в заблуждение и два других обстоятельства. Во-первых, лунный воздух, как стало уже ясно, приближал все предметы (хотя освещение было очень мягким и неярким). Во-вторых, мы думали, что дерево имеет обычную земную величину и, оценивая его удаленность, бессознательно исходили из размеров рослого дуба или вяза. Когда же мы увидели его вблизи, то поняли, что такого гиганта нельзя было и вообразить.

Я никогда не забуду этого дерева — то была первая наша встреча с живым миром Луны, Вокруг уже сгущалась темнота, когда мы наконец подошли к нему вплотную. Темнотой я называю тот странный полумрак, который более всего из виденного нами на Луне, напоминал земную ночь. В высоту дерево имело, по-моему, не меньше трехсот футов, а в поперечнике добрых сорок или пятьдесят. В целом же его облик производил невыразимо жуткое впечатление. Оно ничем не напоминало ни одно из деревьев, которые мне доводилось видеть прежде. И в то же время было понятно, что это именно дерево… Оно казалось — найду ли точное слово? — живым существом. У бедной Чи-Чи от страха поднялись дыбом волосы на затылке, и прошло немало времени, пока мы с Доктором уговорили ее помочь нам разбить под этим деревом лагерь.

Скажу откровенно: наш отряд, готовившийся к своему первому ночлегу на Луне, чувствовал глубокую подавленность. Никто не понимал, что же нас так сильно угнетает, но всеми без исключения овладело неодолимое беспокойство. По-прежнему дул легкий, ровный ветерок — такой, какими всегда бывают лунные ветры. Было достаточно светло, чтобы различать очертания предметов (хотя Земля большую часть ночи оставалась невидимой и совсем не давала света).

Помню, как Доктор — пока мы распаковывали вещи и доставали для ужина шоколад, оставшийся от дневной нормы, — с тревогой вглядывался в причудливо изогнутые сучья, нависавшие над нашими головами.