Ростислав Кинжалов - Воин из Киригуа Страница 2

Майя создали обширную литературу. У них были подробные исторические хроники, замечательные эпические произведения, выразительные лирические стихотворения, легенды и сказки. От всего этого богатства до нашего времени дошли лишь жалкие остатки. Испанские завоеватели, захватившие Центральную Америку в XVI веке, беспощадно уничтожали нее древние книги индейцев. Из чудом сохранившихся отдельных произведений майяской литературы и взяты почти все эпиграфы в этой книге.

О тех, кто строил города, о том, как жили и трудились простые люди в те далекие времена, об их маленьких радостях и больших горестях и рассказывает эта повесть. Действие происходит в больших городах майя — Ололтуне, Тикале, Копане — и в селениях Цолчен и Чаламте в VIII веке нашей эры.

Глава первая

ОБЫЧНЫЙ ДЕНЬ

…И снова он возводитмаисзеленый,а потом добела раскаленный,и сам растетрядом с маисом,растет,оберегаетпервые всходызари,присужденный к труду своих рук,своих собственных рук,вечно собственных рук!

Лучше всего спится ранним утром.

Свежий предрассветный ветерок приятно холодит разгоряченное сном тело. Утихли насекомые, жаждавшие крови спящих; даже злые демоны, духи ночи, тревожащие сон, удалились на покой.

— Пора вставать, сынок!

Голос матери — самый родной на свете голос — и то не сразу выводит из забвения; в голове еще проносятся разрозненные видения. Хун-Ахау*[1] приподнимается, протирая глаза и потягиваясь. Как хочется спать! Но при взгляде на отца сразу вспыхивает воспоминание: ведь скоро он, Хун-Ахау, будет взрослым! Скорее, скорее, ведь он уже не маленький!

Отец сидит у пылающего очага, поджидая своего первенца. Завтрак уже готов. Несколько пригоршней воды, брошенных в лицо, окончательно приводят в себя юношу. Он почтительно приветствует отца и усаживается около него.

Трапеза продолжается недолго. Отец проглатывает несколько еще горячих кукурузных лепешек, зачерпывает из горшка вареную фасоль. Хун-Ахау медленно жует одну-единственную лепешку — он еще получает порцию подростка. Скоро, после праздника совершеннолетия, он будет считаться взрослым, и тогда его порция изменится. А пока он стойко отводит глаза от тайком подсунутой матерью половинки другой лепешки: хороший юноша всегда воздержан во всем!

— Пошли!

Хун-Ахау поднимается вслед за отцом, бросив мимолетный взгляд на лежащую половину лепешки. Маленькие брат и сестра еще спят, ровно посапывая. Мать осторожно выбирает из большого глиняного горшка размоченные в известковой поде кукурузные зерна и кладет их на зернотерку — большой плоский камень. Чтобы приготовить обед, ей придется работать много часов. Надо тщательно растереть разбухшие зерна, превратив их в тесто, испечь лепешки, сварить два горшка фасоли и огненный суп из перца… Мясо — редкий гость на столе земледельца!

Отец и сын выходят из хижины. Их дом, как и все соседние жилища, невелик и прост по устройству: по углам вбивают четыре столба, их соединяют плетенкой из гибких ветвей, обмазывают глиной — и стены готовы. Крышу настилают из больших сочных пальмовых листьев. Семье помогают все соседи, ведь постройка нового дома — радостное событие в жизни всего поселения.

Ах-Чамаль и Хун-Ахау миновали несколько соседних хижин и вышли на центральную площадь Цолчена. Проходя мимо «искусственной горы» — невысокой пирамиды, на которой стояло святилище, — отец пробормотал две молитвы: о хорошем урожае и о мирной благополучной жизни. Хун-Ахау вторил ему звонким голосом. Белый гребень храма наверху заметно порозовел — животворящий Кинич-Как-Мо* — «Солнечноглазый попугай» — бог солнца, уже начал свой ежедневный полет по небу. Неподалеку от храма стояли два дома из камня — жилища старейшины селения, батаба*, и жреца. В них было совсем тихо — там все еще спали.

Поле, на котором находились их посевы, было расположено довольно далеко. Хун-Ахау очень любил, когда по пути отец, Ах-Чамаль, что-нибудь ему рассказывал: он знал много интересных и страшных историй. Но чтобы отец начал рассказывать, надо его о чем-то спросить. Хун-Ахау вспоминает о доме батаба.

— Отец мой, почему ты не батаб? Тогда бы мы еще спали так же, как он сейчас! И почему мы должны отдавать ему часть своего урожая? Ведь он не работает на нашем поле, да и на его участке за него трудятся другие.

Ах-Чамаль поворачивает голову, смотрит на сына.

— Быть батабом не так-то просто, — отвечает он, — для этого надо происходить из знатного рода, изучить священные письмена, уметь управлять людьми, быть опытным в военных делах. Батаб собирает подати не для себя; он отправляет их ко двору нашего правителя; только благодаря молитвам великого «владетеля циновки»* и жрецов боги посылают нам хорошие урожаи. А если будет война? Кто, кроме батаба, соберет войско, раздаст вооружение из «Дома оружия», защитит наш урожай от жадного врага, дома от пожара, наши семьи от плена?

Хун-Ахау молчит. В самом деле, кто будет делать все эти важные дела, кроме батаба?

— Правда, — неожиданно добавляет отец, — когда я был мальчиком вроде тебя, мой отец рассказывал мне со слов его прадеда, что в давние-давние времена было по-другому. Батаба назначал не великий правитель. Тогда все жители поселения собирались на большую площадь и выбирали батабом любого из тех, кто им больше нравился, того, кто в бою показал свою храбрость, кто был умнее и опытнее всех. Тогда не было никаких податей, все помогали друг другу при работе, а весь урожай оставался в доме. Батаб работал в поле, как и все остальные.

— Отец мой, расскажи о путешествиях нашего предка, — просит Хун-Ахау. Он знает, что его прапрадед совершил большое путешествие, видел много чудесного; юноша очень гордился им и всегда был готов слушать о его приключениях. А отец, когда рассказывает о предке, каждый раз неизменно добавляет что-то новое и неизвестное.

— Твой прапрадед, Ах-Балам, был знаменитым охотником, — начинает отец. — Родители и братья его умерли во время великого голода. Когда же в его селении начались междоусобицы, он, юноша, только что отпраздновавший праздник совершеннолетия, ушел оттуда, взяв с собой лишь оружие и треть кукурузных зерен. Как он пришел в наше селение и стал жить здесь, ты уже знаешь.

Хун-Ахау кивает головой. Да, эту историю он знает.

— Но до того как прийти сюда, он много путешествовал, много повидал. И вот однажды, на четвертом году своих странствий, — продолжает Ах-Чамаль, глядя прямо перед собой, — твой прапрадед попал в дремучий лес. Много дней он и юл по этому лесу, не видя ни одной человеческой души, и временами ему казалось, что он приближается к Шибальбе — царству мертвых — так таинственны и страшны были на росли. Он ползком пересекал огромные болота, духи которых старались утащить его вглубь. Много раз Ах-Балам встречал владыку лесов, почтенного ягуара, но наш предок становился на колени, и владыка проходил мимо, не трогая скитальца. Наверное, ягуар знал, что встретившийся ему, носит его имя*. Питался Ах-Балам водяными лилиями и птицами, которых ловил силками из своих волос.

И вот однажды, ранним утром, он вышел на небольшую поляну, посредине которой стояла огромная человеческая голова, высеченная из камня. Такие каменные головы иногда встречаются и в лесных чащах, и среди полей. Но никто не знает, чьи руки вытесали их и когда. Велико было искусство мастеров, сделавших эту голову, потому что она казалась живой, и нашему предку почудилось, что глаза ее следят за ним. Но твой прапрадед был бесстрашным человеком; он смело подошел к голове вплотную и, потрясая боевой палицей, воскликнул: «Я тебя не боюсь! Кто ты?»

— И голова ему ответила? — спросил Хун-Ахау, сгорая от любопытства. Никогда еще отец не рассказывал ему этой удивительной истории.

Ах-Чамаль укоризненно посмотрел на сына.

— Разве может юноша прерывать речь старшего? — строго спросил он, но, видя смущение и раскаяние на лице сына, добавил: — Смотри, чтобы больше этого не было! Нет, голова оставалась безмолвной. Наш предок внимательно осмотрел ее и увидал, что губы изваяния вымазаны свежей кровью, а неподалеку стоит погасшая курильница. «Значит, это изображение божества, — подумал он, — и ему приносят жертвы».

И желание увидеть человека после долгих дней одиночества было так сильно, что наш предок решил остаться на этой поляне, пока не встретится с приносившими жертву.

На следующий день твой прапрадед увидал его: это был человек средних лет, и лицо его походило на эту каменную голову, как будто они были родные братья. Наш предок смело подошел к нему, когда тот, вымазав губы изваяния свежей птичьей кровью, начал разжигать огонь для воскурения помом* — смолой одного дерева. Ее, ты знаешь, употребляют при богослужении. Незнакомец страшно испугался и, упав на колени, просил не убивать его; он принял нашего предка за лесного духа. Речь приносившего жертву показалась Ах-Баламу необычной, но все же понятной. И вот что рассказал нашему предку человек, приносивший жертву каменной голове.