Заколдованные сокровища - Пятрас Фёдорович Тарасенка Страница 2

Антакальнис — небольшой городок. На горе, рядом с костелом, дом настоятеля и шпитоляа ниже сбились в кучу жалкие, ободранные домишки. Посреди городка — большая базарная площадь, и ни деревца нет на ней, ни кустика, только огромная лужа, которая не высыхает даже в самое жаркое лето. Домишки теснятся вокруг базарной площади и у дорог, ведущих в город. У базара с давних времен живут евреи; здесь они содержат чайные, пекарни, ведут всевозможную мелкую торговлю. Прочие жители построили свои домишки возле дорог. Их называют «десятинниками», потому что земли у них не больше десятины. Здесь, возле этих домишек, кое-где зеленеют небольшие сады или одно-другое деревце.

Кроме простого люда — десятинников и евреев, в нашем городе было и образованное общество: два ксендза, доктор, аптекарь, учитель и местная власть. Местной властью называли старшину, писаря и урядника. Образованное общество и представители власти почти не общались с простым людом.

А десятинники и евреи считали себя одной семьей: ведь уже не один век они прожили вместе, бок о бок. Чтобы легче было прожить, евреи держали коз, а десятинники— тощих свиней и жалких коров. Летом этот скот пасся на городских пастбищах, а зимой — на базарной площади. Козы и коровы подбирали с земли или таскали с телег и саней сено и солому, а свиньи, почуяв в санях зерно, набрасывались на мешки и, разодрав их острыми клыками, начинали лакомиться. Приехавшие на базар крестьяне не жалели кнута. Но свиньям кнут был не в диковинку: отгоняли от одних саней — они тут же лезли в другие.

В будние дни в городке было тихо, и, если в такой день приезжал кто-нибудь чужой, ни один житель не оставался безразличным к этому событию. Незнакомца тотчас же окружала детвора, а взрослые, распахнув окна, обсуждали с соседями, кто этот незнакомец, зачем он приехал, у кого остановится... По воскресеньям городок будто оживал: со всех концов нашего большого прихода люди шли в костел. Мелькали белые платки женщин и серые армяки мужчин. Но вот богослужение кончалось, костел быстро пустел, и опять все было тихо, спокойно...

Особенно оживленным наш городок был в базарные дни зимой, когда устанавливался санный путь и крестьяне привозили на базар лен, рожь или дрова. В такие дни на базарной площади не хватало места, и многие останавливались прямо на дорогах у въезда в город. Базар гудел, как улей. Здесь встречались знакомые, родные, кумовья. Поторговавшись, продавали свое добро, делали покупки, потом заворачивали в какую-нибудь чайную, и кто пил чай, а кто опрокидывал стаканчик-другой водки в компании с дружком или родственником. До позднего вечера слышались песни подвыпивших крестьян.

А летом и по воскресным дням в городке было тихо. В летнее время мало кто приезжал на базар. Разве какая-нибудь женщина принесет на продажу десяток яиц, фунт масла или старую курицу, когда ей понадобится керосин, мыло, спички или что-нибудь еще, без чего не обойдешься в хозяйстве.

В летнее время городок тонул в пыли, а осенью и весной базарная площадь и дороги превращались в непроходимое болото. Временами колеса так глубоко увязали в грязи, что телегу не удавалось вытащить даже с помощью случавшихся поблизости людей. Крестьянин выпрягал лошадь, поднимал оглобли и, привязав их к передку телеги, так и бросал ее посреди дороги. Телеги, застрявшие осенью в грязи, торчали там всю зиму, весну, а иногда чуть ли не до середины лета.

От городка в разные стороны шли четыре дороги. Широкие, протянувшиеся на большие расстояния, дороги эти были протоптаны и изъезжены уже с давних пор; они соединяли наш маленький Антакальнис с далекими большими городами. По дороге, ведущей на север, люди отправлялись в Ригу. А на западе дороги разветвлялись, и по одной ездили в Паневежюс, а по другой — в старый Каунас. Четвертая дорога вела в славную нашу столицу Вильнюс, и по ней через наш городок шли пешком или ехали много путников.

Зимой вьюга заносила все дороги. Сугробы лежали такие, что крестьяне даже с помощью горожан не могли расчистить дороги, и в город нельзя было въехать.

Дети десятинников и крестьян зимой учились в начальной школе. В те времена на всю волость была одна школа, да и та наполовину пустовала. И ксендзы в костелах, и сотники на базарах всю осень призывали к тому, чтобы детей записывали в школу, но это не помогало. Тогда наши власти приказывали старостам: столько-то детей из таких-то деревень должны быть доставлены в школу. Дети из дальних деревень жили при школе. Очень тяжело жилось им: некому обед сварить, некому присмотреть за ними. Всю неделю приходилось жевать сухой хлеб и запивать его водой. Иногда богатые крестьяне вместо детей посылали в школу своих пастухов: и еду им давали, да еще рубль в месяц платили — пусть только учатся.

В деревнях побольше были свои учителя, которые обучали детей литовскому и немного русскому языку. А девочки учились у хромой даватки1 Аготы, потому что девочек в школу не пускали. Еврейских же детей туда не принимали, и они ходили в хедер — школу, которую содержал злой меламед2 Лейба. Мы не завидовали ученикам меламеда Лейбы: он не только весь день напролет бранил учеников, но и дергал их за уши и бил по чем попало; в его руке все время был прут. То и дело ученики Лейбы с криками и воплями неслись из хедера домой. У бедных детей не было каникул даже летом.

Так жил наш Антакальнис летом и зимой — из года в год. И хотя был он небольшой, но стоял на перекрестке больших дорог, и потому его знали далеко вокруг и сам он многое повидал в прошлом. Старики часто рассказывали, что через наш городок проезжало много путешественников, заглядывали к нам и знатные гости: князья, прославленные полководцы и даже короли. В страшные годы войны через наш городок не раз шагали чужеземные войска. Часто в самом городке или его окрестностях происходили жестокие бои. Много молодых смелых воинов сложили свои головы в этих битвах. Никто не знал даже, за что они бились. Где кто погибал, там друзья или враги и закапывали его.

Иногда пашет десятинник свой кусок земли — и найдет вдруг череп воина. Остановит человек лошадку, поковыряет кнутовищем