Ю Несбё - Доктор Проктор и великое ограбление Страница 20

— Клево, — сказал Альфи и закончил таким ударом, что из двух пальцев брызнула кровь. — Отныне будем играть только по международным правилам!

Он перемешал и раздал карты, а Булле тем временем вытирал слезы и дул на пальцы.

— Ха! — сказал Бетти, увидев свои карты.

— Йес! — сказал Чарли, увидев свои.

— Подумать только! — заулыбался Альфи, получив свои.

— Джек, — сказал Булле.

— Что? — произнесли братья хором и посмотрели на него.

— Моя ставка тысяча ударов, и я говорю: джек!

— Тысяча ударов и чего-чего?

— «Джек» означает, что мы снова раздаем карты и ставка сохраняется. А тот, кто не осмелится продолжать, получит пятьдесят ударов по костяшкам пальцев.

— Я не хочу пятьдесят ударов по костяшкам пальцев, — сказал Бетти.

— И я не хочу! — испугался Чарли.

— Хорошо, — сказал Булле. — Все играют дальше. Раздавай карты снова, Альфи.

— Какого черта! Мне нравятся мои карты! — огрызнулся Альфи.

— Ты сказал, что отныне мы играем по международным правилам и что англичане всегда играют честно, — заметил Булле.

Несколько секунд Альфи свирепо смотрел на Булле, пробормотал что-то сквозь зубы, собрал карты и снова перемешал. Потом раздал их.

— Моя ставка две тысячи ударов, — сказал Булле, посмотрев на свои карты. — Я говорю: джек.

Братья застонали.

После шести объявлений джека Альфи по-настоящему рассердился:

— Хватит дурить нам голову! На кону десять тысяч ударов, а это значит, что проигравший станет сыром пармезан не один раз, а целых три! Это последняя раздача с джеком. Сейчас будем ИГРАТЬ! Понятно?

Братья посмотрели на рыжеволосого коротышку, и тот пожал плечами:

— Мне все понятно.

Альфи очень тщательно перемешал карты, глядя на Булле.

— Ты не можешь жаловаться на плохие карты каждый раз, козявка, этого не может быть. Почти все, с кем мы играем, обвиняют меня в жульничестве с картами.

— Мне такое даже в голову не придет, — сказал Булле и принял карты. — Я добавляю еще десять тысяч ударов. Кто-нибудь играет дальше?

— Я! — сказали братья хором.

Бетти первым показал свои карты: две тройки.

— Ха, смотрите сюда! — Альфи показал трех валетов. — Трипс валетов!

— Хорошо, но не так хорошо, как у меня! — обрадовался Чарли и швырнул свои карты на стол. Шестерка, семерка, восьмерка, девятка и десятка. — Это стрит-флэш, пять карт подряд бьют твой трипс! Ха-ха!

Братья обернулись и напряженно посмотрели на Булле. Вообще-то, Альфи смотрел не очень напряженно, потому что сам раздавал карты. Но каково же было его удивление, когда Булле вскинул обе руки вверх и закричал:

— Я выиграл!

— Не может быть, — прошипел Альфи. — Покажи карты, кочерыжка.

Булле положил карты на стол. Несколько секунд царила тишина. Потом засмеялся Альфи, за ним Бетти и наконец Чарли.

— У тебя всего лишь две двойки! — сказал Бетти.

— И еще одна тройка пик, — сказал довольный Булле. — И дама червей!

— Это не поможет, у тебя меньше всех! — сказал Чарли.

— Ты — сыр пармезан, — сказал Альфи.

— Вовсе нет, — возразил Булле.

— Нет?

— Вы забываете, что мы играем по международным правилам, парни.

— Ну и что? — сказал Альфи.

— Если вы настоящие игроки, вы должны знать международные правила. — Булле показал на карты Чарли. — Во-первых, стрит в покере считается вовсе не снизу вверх, например от шести до десяти. В соответствии с девятнадцатым параграфом правил признается только стрит сверху вниз, например от шести до двух.

— Черт побери! — сказал Чарли и почесал голову.

— Кроме этого… — Булле положил свою тройку пик на пару троек Бетти: — Бей их, тройка пик!

— Что? — изумился Бетти. — Что ты делаешь?

— То самое, что написано на моих картах. Пики ведь от слова «пика». Значит, пики протыкают насквозь твои тройки и делят их пополам. Если три разделить на два, получается полтора. И моя пара двоек бьет твою пару троек, потому что у тебя получилось полтора. Элементарная математика!

— Ты хитрец, козявка, — сказал Альфи. — Но это тебе не поможет, потому что у меня три валета!

Булле с триумфом поднял даму червей и стал издевательски размахивать ею.

— И что это значит? — прорычал Альфи.

— Я бью твоих валетов. Потому что дама червей их мать. И она говорит, что против нее они ничто.

— Что еще за бред! — сказал Альфи и встал.

— Вот как? — произнес Булле. — Вы хотите, чтобы я рассказал… — И он произнес шепотом: — Мамаше Хруст… — И опять громко: — Что ее сыновья не уважают даму червей? И что они жульничают, играя в покер?

Ровно шесть с половиной секунд в комнате царила абсолютная тишина. Потом Альфи Хруст наклонил бритую голову.

— Черт! — сказал он и протянул вперед руку со сжатым кулаком.

— Эх! — сказал Бетти и протянул вперед руку со сжатым кулаком.

— Черт и эх! — сказал Чарли и протянул вперед руку со сжатым кулаком.

Булле для пробы ударил колодой карт по краю стола.

— Предлагаю вам воспользоваться спальными очками, потому что будет невероятно больно, — сказал он.

— Спасибо, — сказал Чарли и надел спальные очки с надписью «British Airways».

— Спасибо, — сказал Бетти и надел спальные очки с надписью «British Airways».

— Спасибо, — сказал Альфи и надел спальные очки с надписью «British Airways».

— Готовы? — спросил Булле. — Сейчас я проговорю про себя считалку, чтобы определить, с кого мне начать, и мы приступим к делу.

Братья сидели в напряженном ожидании и думали, кому же из них выпадет на долю прежде других превратиться в сыр пармезан. Первым потерял терпение Чарли:

— Он уже начал бить по кому-нибудь из вас?

— Дубина! — обругал его Альфи. — Ты бы это услышал!

— А как долго проговаривают считалки? — спросил Бетти.

— Очень долго, судя по всему, — сказал Альфи.

— Чем это вы тут занимаетесь, мальчики? — услышали они низкий, хорошо им знакомый голос. — И где козявка? Уже превратилась в сыр пармезан?

Они сбросили с себя очки.

В дверях стояла мамаша Хруст с сумками в руках.

Но Булле нигде не было видно. Не было также башмака-дровосека, прицельной перчатки и дротиков.

— Его нет! — воскликнул Альфи.

— Он сбежал, — крикнул Бетти.

— Он исчез, — прошептал Чарли.

Глава 18

А у этой главы нет названия. Надеюсь, ты это переживешь

— МОЖЕТ, ТЫ МЕНЯ ВЫПУСТИШЬ? — сказал Булле.

Он только что вошел в номер гостиницы, был встречен ликующим доктором Проктором и сразу попал в объятия рыдающей от счастья Лисе.

— Мы так боялись за твою жизнь, — шмыгая носом, сказала Лисе и еще крепче прижала к себе своего маленького друга. — Мы боялись, что ты умер!

— Я умру, если ты меня сейчас же не выпустишь, — просипел полузадушенный Булле.

Лисе вздохнула и неохотно выпустила его.

— Рассказывай! — велел доктор Проктор.

И Булле рассказал обо всем произошедшем. Очень может быть, что он чуточку преувеличивал то в одном, то в другом. Но если бы он этого не делал, он не был бы Булле.

— Выходит, ты обвел их вокруг пальца при игре в покер? — засмеялся доктор Проктор.

— Точно, — сказал Булле. — Но надо поспешить, потому что Рублёв собирается переплавить золотой слиток в кубок для победителя финала!

— Слишком поздно, — сказала Лисе.

Они посмотрели на нее. Она показала на экран телевизора.

Там стоял Рублёв. За ним высокая блондинка в короткой юбке. Ее рука слегка касалась его плеча, на безымянном пальце сверкал бриллиант размером с яйцо средней величины. Дальше за ней стоял Ибранальдовес, зевая и поглядывая на часы. Спортивный журналист держал перед Рублёвым микрофон. А совсем сзади стоял тот самый кубок. На одной из ручек был повязан бант, золото матово поблескивало. Лисе прибавила звук.

— Сколько вы заплатили за это чудо, Рублёв?

— За нее? — спросил Рублёв и показал большим пальцем себе за спину. — Или вон за того сзади? Ха-ха-ха! Во всяком случае, больше, чем мне обошлись Финляндия и Новая Зеландия.

— Вы думаете забивать «Роттен Хэму» в субботу? — крикнул журналист Ибранальдовесу.

— Только если мне удвоят зарплату, — мрачно сказал Ибранальдовес и опять посмотрел на часы.

— Конечно удвоим, мальчик мой, — пообещал Рублёв. — А еще что-нибудь ты хочешь?

— Вон ее, — ответил лучший футболист мира и показал на блондинку.

— Прекрасно, — сказал Рублёв и похлопал по большому кубку. — До тех пор, пока она мне принадлежит…

Блондинка неуверенно перевела взгляд с Рублёва на Ибранальдовеса и решила присоединиться к смеющимся.

Лисе что-то пробормотала, скорчив презрительную гримасу, и убрала звук.