Вероника Кунгурцева - Похождения Вани Житного, или Волшебный мел Страница 27

Ваня быстро нащупал ладонку — на месте. Если бы её не было — уж давно бы сенная лихорадка прицепилась к нему. Шёл теперь, крепко вцепившись в ладонку одной рукой. А Шишок вдруг резко остановился, так что Перкун налетел на него и закудахтал.

— Сухое дерево! — воскликнул Шишок, показывая пальцем. — Я ж его, когда Перо кукарекнул, приметил. И опять оно тут стоит… Это чего такое? Кругами мы ходим. Лешак нас водит… Али мы дорогу ему перешли?! Тогда совсем худо дело…

Ваня поглядел: и правда это дерево уже попадалось им на пути, вершина его обломилась и походила на стрелу, которая указывает направление — куда‑то туда, в самую чащобу.

Шишок переобул ботинки — левый на правую ногу, а правый на левую, и Ване велел сделать так же. Дескать, сейчас запутаем лешака, ежели это его проделки, и окажемся на другом пути.

Только Ваня сел переобуваться, как вдруг откуда ни возьмись налетел вихрь, закружил вокруг них, Шишок бросился к Ване с криком: «Хозяин, держись за меня!» Ваня попытался приблизиться к Шишку, но не смог, что‑то тянуло его в противоположную сторону. Перкун изо всех сил хлопал крыльями, борясь с ветром.

Ваня воочию видел вихревые потоки, которые белой проволокой вились вокруг него, вдруг вихрь размахнулся — и подбросил его вверх, к верхушкам деревьев. Мальчик видел, как собственные сандалии кружатся над ним. В рот сунулся воздушный кулак, так что Ваня, хоть и криком кричал, а ничего слышно не было. Последнее, что он увидел сквозь залепивший глаза ветер, был Шишок, он ничком лежал внизу, на тропе, рассекавшей лес надвое, балалайка валялась далеко в стороне, а Перкуна нигде не было.

Очнулся он, услышав мирный стукоток дятла над самой головой. Зелёная, подсвеченная солнцем листва сияет вверху, а дятла не видно. Почувствовав, что с правой рукой что‑то неладно, глянул: ладонь всё ещё сжимает ладанку, так что пальцы и не расцепить. А кроме ладанки — Ваня так и обомлел — на нём ничего нет: ни рубашки, ни штанов, ни трусов. Всё унёс бессовестный вихрь. Как же теперь быть? Ваня осторожно, по одному расцепил побелевшие, скрюченные пальцы и огляделся: он был в лесу совсем один, если не считать всё того же дятла. Синяков на нём не было, руки–ноги целы, и ничего не болело, будто и не таскал его вихрь по–над деревьями. Поглядев на солнце, Ваня понял, что сейчас никакой не вечер, а… вроде как утро. Неужто всю ночь он тут провалялся… А где же спутники?! Ваня заорал что было сил: «Шишо–о–о–ок!» Послушал — отзыва нет. Позвал Перкуна — тишина в ответ. «Ау–у–у–у–у», — крикнул, послышался ему далёкий отзвук, Ваня заметался по лесу туда–сюда, но в какой стороне кричал — непонятно, решил тогда идти, куда глаза глядят. Ещё несколько раз пытался он позвать друзей — но всё безуспешно. Зато отыскал какую‑то тропинку — и веселее уже пошагал по ней, куда‑нибудь да выведет тропочка.

Лес потемнел — вроде понахмурился, и ближе придвинулся, стиснул тропу. И вдруг опять Ване послышались крадущиеся шаги за спиной. Он остановится — и шаги стихнут. Вернётся по вёрткой тропе, поглядит за поворот — никого нет. Двинется вперёд — и вновь лёгкие шаги позади него слышатся. Только теперь–то он совсем один… И нагой. Кто же это? Ваня что было сил побежал — и сзади побежали, вот–вот нагонят… Ваня уже боялся оглянуться, споткнулся, упал, глаза зажмурил, открыл: нет никого. Пошёл — опять шаги. Как в страшном сне… Вдруг послышался чей‑то тихонький, рассыпчатый, злорадный смешок. Ваня остановился. Стоит — и с места не может стронуться, ровно пришит к тропе. И тут шаги приблизились и остановились, а он и оглянуться не смеет…

Стал медленно, затаив дыхание, поворачиваться… И вдруг чьи‑то руки накинули удавку ему на шею и стали петлю затягивать. Ваня, вцепившись в горло, пытается оторвать верёвку, а она всё туже стягивает глотку. Уже нечем дышать, Ваня хрипом хрипит — и теряет сознание.

Очнулся он в непроглядной темени — ночь наступила? Нет, тут другое: дышать было тяжело, воздух спёртый, как будто он с головой чем‑то накрыт. Ваня потянул носом воздух — крепкий запах какого‑то животного шибанул в ноздри. Но не козлом пахло, Мекешин запах ему хорошо известен, а этого духа он никогда раньше не нюхивал. Руки, ноги, Ваня почувствовал, были крепко стянуты верёвками и затекли. Но ладанку не сорвали, он ощущал её легкое прикосновение где‑то возле правой подмышки. Рядом с ним шёл разговор неведомых существ, такой разговор, от которого у Вани все поджилки затряслись. Говорили двое, один голос был детский, вроде мальчишеский, другой — мужской. Слышались слова глуховато — из‑за того, что на Ване было что‑то наброшено да ещё рядом потрескивали горящие сучья, один Ванин бок подлизывал жарко полыхавший костёр. Детский голосок спрашивал:

— А может, его живьём закопать?

Мужской отвечал:

— Тут, Соловейко, торопиться нельзя, надо всё как следует обмозговать.

У Вани возникли дурные предчувствия, почему‑то ему показалось, что речь идёт о нём… В разговоре наступила пауза, которую заполнил треск сучьев, видно, костёр поворошили. Затем тот, кого назвали Соловейкой, вновь азартно произнёс:

— А давай его к верхушкам берёз привяжем и отпустим — и разорвёт его на две части.

— На две мало, надо его разрезать на тысячу кусочков, а куски по всему лесу раскидать — пускай его могилой будут желудки волков, воронов и лисиц… Или к лошадиному хвосту его привяжем, да и пустим Лыску вскачь…

— Не, Лыску жалко.

Но тут Ваня неосторожно ворохнулся — и это заметили.

— Погоди‑ка, вроде очухался. — произнёс мужской голос. — Шевельнулся, кажись… — Ване показалось, что над ним наклонились. — Много‑то не болтай.

— Я и не болтаю, — сказал обиженно Соловейко.

— Гляди, идёт уже…

Ваня, чей слух обострился до предела, услышал шаги.

— И что это вы тут расшумелись на весь лес? — произнёс певучий женский голос. — Что у вас в котле?

Соловейко с вызовом ответил:

— Пока ничего, вода кипит, а скоро мы тут кое-что сварим!

— И что же вы варить собираетесь? — спрашивал женский голос. — Птицы не подстрелили, зверя не убили, что варить‑то хотите? А это что ещё тут?

Баня почувствовал, как его потрогали за ноги.

— Не что, а кто! — отвечал мальчишеский голос. — Ни за что не угадаешь, кого мы в этот раз поймали…

— И не подумаю, очень оно мне нужно, загадки отгадывать. Ну‑ка, Большак, подвинься. Расселся тут… — Женский голос помолчал и всё‑таки спросил: — Что за добыча?

— А ты попонку‑то откинь, откинь — и узнаешь… — отвечал Соловейко.

Ваня зажмурился от белого света, метнувшегося в глаза. Дышать стало легко, он приоткрыл глаза — и увидел низко склонившееся над ним девичье лицо, распущенные волосы мазнули его по щекам, никогда в жизни не видал он такого красивого лица… Только взгляд серых глаз в стрельчатых ресницах был каким‑то странным, Ване показалось, девушка смотрит мимо него. Ванин взгляд метнулся испуганно: и он с облегчением увидел, что попона слегка только откинута, нагота его прикрыта. Вдруг девушка протянула к Ване руку — и, проведя по лицу, тут же отдёрнула:

— Ой, человек!

Ваня понял, что девушка, видать, слепая.

— Готовенький, только вымыть и освежевать, — произнёс парень лет двадцати, сидящий возле костра на здоровенном, вросшем в землю пне. На нём были солдатские штаны–галифе, дырявые — прореха на прорехе — и вылинявшие добела, и майка с какой‑то полустёршейся надписью. Обут был парень так: на одной ноге — кеда, на другой — кирзовый сапог.

— Человек‑то человек, да не простой человек! — говорил мальчишка, Ваниных примерно лет, одетый в мешок из‑под картошки; он сидел на корточках подле костра и жарил нацепленные на прут грибы. Кроме одежды, ничего странного в нём не было — ребятёнок как ребятёнок. Вот только взгляд у него… Ваню передёрнуло, когда он поймал на себе этот неистовый взгляд исподлобья. И ни в одном из этих лесовиков не было ничего необычного, разве что все, включая девушку, были одеты в такую рванину, что Ванина больничная одёжа сошла бы за костюм нового русского. Да ещё все, кроме парня, были босые.

— Какой ещё не простой? Городской, что ли? — спросила девушка, она выставила над костром худые, с длинными пальцами руки, хотя было тепло, а возле костра — так просто жарища.

— Городской‑то городской, да не просто городской… — сказал Соловейко. Он сунул низку с грибами парню и кивнул девушке: — Пошли‑ка отойдём, вишь, слушает… Он, знаешь, какой проныра, хитрован, каких мало. У, жихарь[22] недоделанный… —

Мальчишка чувствительно пнул Ваню в бок босой ногой. Ваня застонал. Девушка с мальчиком отошли в сторонку и о чём‑то шептались под нависшей осиной. Ваня, как ни прислушивался, ничего не услыхал, кроме удивлённого возгласа девушки.

Он огляделся: это был вытянутый лог, весь в кочках да колдобинах, поросший цветущим разнотравьем и редким кустарником, вокруг стеной стоят деревья, большей частью ели да осины. На том конце лога, на возвышении, широкий просвет, наверно, дорога, и там помахивает хвостом запряжённая в телегу и привязанная к стволу белая лошадь. Ванин взгляд, сделав круг, вернулся к костру.