Борис Ряховский - Как Саушкин ходил за спичками. Страница 3

Саушкин просил лётчика:

— Пожалуйста, отвезите меня домой! Меня ждёт мама, со спичками.

Лётчик жалел его:

— Рад бы я тебе помочь, да не могу! Сам подумай: повезу тебя домой — сверну со своего маршрута. А в аэропортах меня ждут люди с их серьёзными делами: доктор летит к больному, мать к сыну, инженер в командировку.

— Придумайте же скорее что-нибудь, — заплакал Саушкин, — ведь самолёт уносит меня всё дальше от дома!

Вдруг под крылом...

ОСТРОВ СО СНЕЖНЫМИ ГОРАМИ

Вдруг под крылом самолёта сверкнули снежные вершины.

— Вот что! — сказал лётчик. — Высажу тебя на острове со снежными горами. Я высаживал здесь толстяков-добряков. Они не хотели улетать далеко от родного острова.

Лётчик высадил Саушкина в горной долине.

Когда самолёт кузнечиком скакнул за гору, Саушкин покатил свой баллон в глубь долины. Высоко на отвесной гладкой скале, куда и горному козлу забраться невозможно, Саушкин разглядел надпись:

«Выше гор одно солнце. — Слова из альпинистской песни».

Дальше в подобном же немыслимом месте была надпись:

«Лучше гор могут быть только горы, на которых ещё не бывал. — Слова из альпинистской песни».

Надпись на соседней горе была не закончена:

«Без песни весёлой в горах что без...»

Саушкину попал в ботинок камешек. Он вытащил камешек, поднял голову — и не поверил своим глазам: в надписи прибавилось слово «ложки».

Саушкин протёр глаза и снова уставился на скалу: на гладком камне сами собой стали выписываться буквы «в с-т-о-л-о-в-о-й».

Саушкин помотал головой — померещилось!

Внизу Саушкин увидел круглый дом. Его стены и крыша были сложены из бочек, ящиков, из мешков, тазов для варенья, сковородок, зонтиков, поваренных книг, чемоданов, горшков, бутылок с уксусом и с маслом, а также зубных щёток.

Саушкин заглянул в щель между корытом и тазом. Ни окон, ни дверей дом не имел, между тем в нём было светло как днём: всюду в стенах щели, а крыша сложена из сит и дуршлагов. Саушкин увидел мужчин в брюках на подтяжках и в клетчатых рубашках с отложными воротниками. Все они были щекастые, толстые, и все были похожи друг на друга и на дядю Капу, как бывают похожи друг на друга старые друзья. Толстяки сидели чаёвничали.

Саушкин лбом нечаянно стукнулся о корыто, оно загудело: б-а-м!

— Пришёл великан! — закричали толстяки.

— Он явился днём! Теперь уж нам конец!

Саушкин было зашептал в щель между тазом и корытом: дескать, не бойтесь, это я... пошёл за спичками... Тут Саушкин носом толкнул корыто, и оно упало.

Саушкин пролез в дыру. Толстяки его не видели. В ужасе они сбились в кучу, головами внутрь. Саушкин ходил вокруг них, шептал:

— Я... пошёл за спичками. Толстяки переговаривались потихоньку:

— Скажите, пожалуйста, я жив? Это моя рука?

— Может быть, мы давно в животе у великана?.. Я ущипну себя: жив или нет?

Другой пискнул:

— Ты что щиплешься? Это моя щека!..

Саушкин шептал:

— Не бойтесь... Я нечаянно толкнул корыто. Я Саушкин, я ходил за спичками.

Тут один из толстяков набрался храбрости. Он выглянул у себя из-под мышки, увидел Саушкина и закричал:

— Мы живы!

Толстяки приставили корыто на место и стали наперебой извиняться перед Саушкиным:

— Прости уж нас, ума от страха лишаемся, как ОН приходит. Прости нас, угостить тебя не можем, всё в стены уложено; зубы утром почистим, и щётки обратно в стены пристроим. Сам понимаешь, мальчик, у нас одна надежда на стены. Как ОН явится да потребует своим страшным голосом: «Выходите на переговоры!», мы падаем замертво, известное дело, чем кончаются переговоры с таким. Проглотит, а потом пуговицы выплюнет.

— Кто — ОН? — спросил Саушкин.

Толстяки показали ему в щель на снежный склон. По склону уходил след. Прошёл человек — но какой! Шаг километровый, а ступни больше слоновьих. Толстяки зашептали:

— Великан!.. А ростом-то он каков... вон на какой высоте пишет и всё одно: лучше гор, дескать, только горы, на которых ещё не бывал. Дескать, малы эти горы для меня, по колено мне.

Саушкин заплакал:

— Теперь-то мне домой не вернуться, нет. Толстяки утешали, вытирали ему слёзы, сами заревели.

Бросились на стены, вынули мешки с овощами, с мукой, бочки с солёной рыбой, коробки с засахаренными фруктами. Вынули кастрюли, тарелки, горшки, мясорубки. В стенах дома светились дыры.

— А если явится великан? — шептал Саушкин.

— Он приходит по ночам,— успокаивали гостя и себя толстяки-добряки.

— Давайте вернёмся на ваш остров,— шептал Саушкин.

— Что ты, что ты! — закричали хором толстяки.— Вновь дядя Капа станет отправлять нас самолётами, терзаться, плакать, горевать о нас, бездомных! Нет уж, пусть великан съест нас! Всё лучше, чем видеть слёзы дяди Капы.

Торжественный, в честь гостя, обед начался песней «Пора, пора садиться за столы».

У оркестрантов щёки вздулись мячами. Пели трубы, бухал барабан.

Саушкин не рад был ни музыке, ни толстякам, ни обеду.

Он ел салат и поливал его слезами:

— Выходит, великан съест меня вместе с вами?

— Ах, не с салата надо было начинать,— говорили друг другу толстяки-добряки.— С мороженого надо было начинать... мальчик бы и думать забыл про великана.

— С соленьев! — говорили другие.— Соленья дразнят аппетит.

— Я в-великана боюсь,— хныкал Саушкин.— Хочу домой.

— Вот видите, прав я! — кричал толстяк по имени Пирожок.— Надо скорее подать к супу пироги. Суп с пирожком человека радует, ублажает, располагает, успокаивает. После супа, как после бани,— на душе безмятежность, покой!

Толстяки заставили столы супницами с душистым варевом, компотницами со всевозможными компотами, гусятницами с зажаренной птицей, салатницами с салатами. Встал толстяк, по имени Свирелька, поднял бокал с квасом и запел:

Вдруг в стену города...

ПО СЛЕДУ ВЕЛИКАНА

Вдруг бухнули в стену, загудела она котлами-тазами. Сильный голос прокричал:

— Если нынче не выйдете на переговоры, я потеряю терпение!

Темно, засиделись за столами! А в стенах проломы! Саушкин завопил:

— Я боюсь!

Толстяки-добряки успокаивали его, совали вафли, мандарины, пирожки, яблоки, пирожное. Саушкин продолжал реветь.

Великан бухал в стену, кричал:

— Выходите!..

Толстяки построились, как военные, и спели свою песню «Пора, пора садиться за столы». Своей дружной песней они надеялись отогнать великана. Голоса у них были тоненькие. Великан в ответ хохотал громовым басом и дразнил их:

— Вот-вот!.. За пирогом, за чаем мы не подкачаем! А гор боитесь!

Саушкин продолжал реветь.

— Пожалуйста, перестань! — упрашивал его Пирожок. — У меня сердце не выдержит.

— Проси чего хочешь! — твердил Свирелька. — Я приготовлю для тебя вкуснейшее блюдо из поросячьих ножек под названием «Труляля».

Каждый предлагал что-нибудь своё плачущему Саушкину.

— Ничего не хочу! — ревел Саушкин. — Я тороплюсь, меня послали за спичками.

Свирелька и Пирожок подняли Саушкина на руки и понесли к пролому в стене.

В это время остальные толстяки-добряки, чтобы отвлечь великана, вышли за стену и закричали:

— Пожалуйста, великан, мы в твоей власти! Друзья вытащили Саушкина через пролом, простились

с ним на веки вечные и побежали сдаваться великану — погибать, так заодно со своими!

Саушкин полез вверх по снежному склону — прочь, прочь от крепости толстяков-добряков, там великанище. Руки загребущие, глаза завидущие. Схватит — и в карман. А голодный — сунет в пасть и пуговиц не выплюнет. Никогда, никогда даже за спичками не выйду из дома!

Наверху Саушкин увидел палаточный городок. Спасён, спасен, альпинисты защитят, укроют, спрячут, отправят домой, к маме!

Тишина была в городке. Саушкин увидел большую палатку с вывеской «Кухня-столовая» и понял: альпинисты ужинают. Заглянул туда: тихо, пусто, на столах походные миски и ложки, кружки с брезентовыми ремнями, продетыми в ручки. В кухне пахнет кашей. В заварном чайничке чай.

Стало быть, альпинисты в клубе, кино смотрят. Саушкин зашёл в клубную палатку — и там тихо, темно. Заглянул в почтовую палатку — и там никого, и конверта не спросишь, а ведь такой случай написать маме письмо: почтовый ящик висел на столбе у входа.

Саушкин обошёл палатки. И там порядок, дощатые полы вымыты, на кроватях спальные мешки с накрахмаленными вкладышами. На крючках в палатках рюкзаки, альпинистское снаряжение: гроздья тёмных защитных очков, стальных крюков.

Тут же мотки верёвки, и какие-то невиданные молотки с длинными рукоятками и острыми железными клювами, и острые железные скобы с ремешками. Всё в порядке, вычищено : стало быть, глядят за снаряжением, заботятся. Но где же, где люди? Никаких следов.

В поход пошли альпинисты, на гору взбираются — догадался Саушкин и скорее, скорее им навстречу.