Константин Кирицэ - Рыцари с Черешневой улицы, или Замок девушки в белом Страница 32

— Тайна каждой фразы во введении тесно связана с содержанием второй части, то есть соответствующей фразы в ключе. Начнем с их сопоставления. Первая фраза ключа: «Сперва с какого конца начнешь, все к одному придешь». Что это может означать? Я тут искал цифровое указание, которое помогло бы нам найти в первой фразе введения нужные слова. Хотя погоди! Ведь оно есть! В каком случае можно прийти к одному месту, с какого бы конца не начать?

— Когда точка эта в центре, где-то в середине…

— Сколько слов в первом предложении введения?

— Девять. Значит, середина — пять. Идет…

— Прекрасно! Подчеркни слово. Я тоже выделю его. Дальше: «затем путь ведет в крепость, именуемую «Орлиной», а в ней вряд ли что найдешь». Будем пока что считать, что в соответствующем предложении введения нет нужного нам слова. Далее: «затем из десяти заповедей отбери пятую и десятую».

— Я подчеркнул пятое и десятое слово в третьей фразе, — сообщил Урсу. — Ловко: от теории Дана не осталось и следа…

— «Затем прошагай вспять несколько саженей, вернее пять» — продолжал Виктор. — Вспять… Значит, надо отсчитать пятое слово с конца в четвертом ряду. «Затем споро шагни вперед, после чего опять дважды остановись». Выходит, речь идет о первом и двух последних словах пятой фразы. Ты подчеркнул, Урсу?

— Подчеркнул. Только у меня не хватает решимости связать воедино уже подчеркнутые слова.

— Я тоже хочу отложить это на самый конец. Давай пообещаем друг другу, Урсу: пока не закончим, не будем пытаться это делать. Отлично! А теперь продолжим: «Затем отдохни, понеже вдоволь натрудился да и путь небезопасный». Здесь тоже ничего особого нет. «Да и под низом ничего кроме пустоты». И в этой строчке ничего нет. Да, светлая голова этот логофэт. Ловко владел пером. «Затем дерзни в путь со всеми евангелиями и не худо придумать еще одну заповедь».

— Все евангелии… Что это значит? 4? Или 1, 2, 3, 4?

— Я думаю — 4. А как понять эти слова: «Придумать еще одну заповедь»? Что-то неясно…

— Почему? А мне кажется, все ясно: 1, то есть первое слово.

— Нет. В таком случае было бы естественнее сначала указать на первое, а уж потом на четвертое слово. Правда? Ведь в этом отношении логофэт выражается очень точно. До сих пор все цифры шли в их естественном порядке.

— Так какая же это заповедь?

— Та, что следует за десятью известными, — догадался Виктор. — То есть 11-я. Здорово! Изобретательность этого человека просто поражает. Подчеркнул? Пошли дальше: «Затем шаги твои измерят восемь без одного и девять и один…» То есть 7 и 10, мудрейший логофэт. «Затем поможет тебе первое путешествие и не совсем последнее». Первое!

— То есть первое предложение или первое слово, — стал гадать Урсу.

— А вдруг первое число? Кажется, это было 5? Подчеркни. «И не совсем последнее», то есть то, что предшествует последнему — предпоследнее. Кажется, 7, а? Ты уже подчеркнул? «Затем с трудом поднимешься до околицы села».

— Околица — значит, конец села. Значит, последнее слово строки. Я уже подчеркнул его. Другого не может быть.

— «Затем оставишь околицу и в последних дворах посиди в тени стрехи…»

— Значит, последнее и предпоследнее слово, — поспешил Урсу.

— Нет, нет! — остановил его Виктор. — Не забудь, что каждая фраза самостоятельна. Речь не о том, чтобы выделить конец предыдущего предложения. Нет! Фраза начинается точно, как и положено. Давай поглядим на соответствующую фразу во введении.

Фраза эта звучала следующим образом:

— «А также княжьих отпрысков, у ног коих прекло…»

— Что же считать концом фразы — «преклоняем» или «коих»? Логофэт слишком точен, чтобы считать концом недописанное слово. Следовательно, конец — слово «коих». А последнее и предпоследнее слово перед ним «ног» и «у ног». Вот их и надо подчеркнуть.

Урсу подчеркнул, продолжая слушать Виктора.

— «Затем стой на месте все три пасхальных дня». Во всяком случае, это не 1, 2, 3… ибо тогда они обозначали бы первые дни недели. Слово «пасха» тут имеет особый смысл. На какой день падает первый день пасхи?

— На воскресенье, — сразу отозвался Урсу.

— Значит, на седьмой день. Правильно! В этом суть. Седьмой. Восьмой, девятый. Воскресенье, понедельник, вторник. До чего же умно! Потрясающе! Если бы он написал воскресенье, понедельник, вторник — это бы означало цифры 7, 1, 2. Но добавив слово «пасхальных», он придал цифрам другое значение. Подчеркни — 7, 8, 9! Какой же подарок готовит нам логофэт? Посмотрим дальше: «Затем после прыжка упрись ногой в землю и еще одно движение».

— Это просто, — сказал Урсу. — Перепрыгнуть можно первое слово. Остаются, следовательно, второе и третье. «Затем с бережением считай ступеньки, однако не на последней остановись». — Вот они, ступеньки Дана и Лучии!.. Итак, подчеркиваю предпоследнее слово.

— Думаю, ты прав, — сказал Виктор. — «Затем пробьешься, коли приступишь в неведомый день». Здесь нет ничего интересного.

— А как вывела из себя эта фраза наших девушек!

— «Затем вольготно бреди по лесу, заросшему бузиной». Бузиной? А! Конечно, если будешь брести по лесу, заросшему бузиной, да еще вольготно, то ничегошеньки не найдешь. Дальше! «Затем остановись у источника и в святой четверг займись сложением». Святой четверг — это 4. Подчеркнул?

— Подчеркнул. Четвертое слово.

— «Затем стучи во вторые, шестые, седьмые и восьмые ворота».

— Я их уже распахнул! — рассмеялся силач. — Поздновато, но ничего.

— «Затем отвори седьмой замок и увидишь саженцы в глубине двора».

— 7 — это ясно. А вот саженцы…

— Оставим их. «Затем подойди с опаской к четвертой и еще к одной ступени…»

— Готово. Подчеркнул!

— «Затем сложить положено первую, пятую и шестую», — проговорил Виктор голосом, осевшим от волнения.

— 1, 5, 6. Я их подчеркнул.

— «Затем достигнешь трех концов и конца всех концов»… Здесь могут быть лишь три последних слова. «Ибо ничего уже нет; ничего; ничего; ничего».

Они посмотрели на страницу, на которой карандашом были подчеркнуты отдельные слова.

— Урсу, ты мог бы выписать подчеркнутые слова в том порядке, в каком они расположены, не вникая в смысл полученного текста? Я не смогу. Может быть, ты…

— Я смогу! — решительно ответил Урсу и тут же стал переписывать слово за словом, изо всех сил стараясь отвлечься от смысла целого. Он писал и считал в уме, отнимая от цифры 134 по 7 в обратном порядке: 127, 120, 113, 106… Затем стал отнимать по 8, потом по 3… пока не записал на бумаге последнее слово.

— А теперь давай договоримся, Урсу. Как только ты прочтешь текст, независимо от того, каков будет смысл выписанных предложений, мы ляжем и не произнесем ни слова. Все равно — узнаем ли мы тайну небывалую или услышим бог весть какую бессмыслицу, глупость. Согласен?

До восхода солнца оставалось уже немного. Но Урсу понимал, что друг старается, по возможности, смягчить воздействие предстоящего открытия.

— Согласен, — ответил Урсу.

— Читай!

Урсу еще не начал читать, а Виктора уже бросило в жар. Чтобы не упасть, он оперся о стол. Голос у силача дрожал:

— «Тень дуба кривого в Шоймень на заре месяца восьмого укажет путь за первой вершиной у ног кремневой скалы стрела пущенная в солнце найдет вход путь ведет вниз вверх в равной мере затем ведет прямо и остерегаться беды у каждого порога».

Оба чирешара рухнули на постели, зарывшись лицом в подушку. Они не произнесли ни слова, но глаза у них увлажнились… Стало совсем тихо, и ребята вскоре уснули.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Дан видел дурной сон… Он жил в древнюю эпоху, какую-то странную, похожую одновременно на разные эпохи. Ему было 12 лет, и он, словно какой-нибудь перипатетик, излагал на улицах какого-то средневекового города идеи Коперника. До этого он послал другу-сверстнику, которого звали Паскалем, поздравительную телеграмму по случаю открытия им элементов эвклидовой геометрии. Это происходило в Модене. Но, выйдя из почтового отделения, он увидел толпу людей, собравшихся у наклонной башни. Неужели он был уже в Пизе? С окна башни молодой мужчина с черными глазами и клювообразным носом кричал в толпу, что может говорить de omni re scibili[5] и ergo[6] ждет вопросов. Дан, задетый дерзостью незнакомца, полез на толстый дуб перед статуей Данте и стал кричать собравшимся, что он обязуется говорить не только de omni re scibili, но и et quibusdam aliis[7]. Кто-то спросил его, вертится ли Земля. Он немедленно обнаружил в спросившем переодетого начальника стражи инквизиции. Его тут же окружили десятки воинов со сверкающим оружием, но он все же нашел в себе мужество крикнуть: «Eppur si muove![8]» Его схватили и повели прямо на эшафот. Старый священник вручил ему древнюю книгу и сказал, что, если он сумеет разобраться в ней, он спасен. Но он так и не сумел прочесть этрусские письмена, которыми были покрыты страницы книги, и костер был зажжен. Объятый пламенем, он поднял руку к голове и стал кричать столпившимся вокруг людям: «J’avais, pourtant, quelque chose la'![9]» Но и гильотина, возникшая невесть откуда, и языки пламени, лизавшие лицо, были бессильны: Дан открыл глаза и испуганно соскочил с постели. Рядом не было ни гильотины, ни костра, лишь ослепительные солнечные лучи обжигали лицо. Он быстро оделся и умылся, открыл окно, взглянул мельком на стол и лишь в это мгновение обнаружил орудия пытки…