Клара Моисеева - В Помпеях был праздник Страница 37

— Подай мне похлебку и два хлебца!

Вот как он беден… Но это он, это его голос! Элий Сир поднялся и пошел к Антонию, который сидел опустив голову, в тяжком раздумье.

— Мой господин! Антоний, мой юный друг! Как долго я тебя искал! Ты жив… Вот великое счастье!

— О боги! Это Элий Сир! Я потерял надежду увидеть тебя, Элий Сир!..

Антоний бросился к Элию Сиру, обнял его, и горькие слезы полились ручьем. Элий Сир плакал, обняв юношу, плакал от радости и от горя.

— Какое счастье, Элий Сир! Как я хотел встретить тебя… Я всех потерял, Элий Сир. Я обыскал все дороги. Я обыскал Рим и Неаполь. Я нигде не нашел моих родителей… И даже рабы исчезли. Возможно, что все погибли в усадьбе. Что ты знаешь о них, Элий Сир?

И Элий Сир рассказал Антонию все, что он знал, все, что он видел. Он начал с того мгновения, когда небо потемнело и когда философ Тегет собрал вокруг себя рабов и сказал, что они покинут поместье лишь тогда, когда дождутся Антония. И дальше обо всем: как они шли, как они страдали и как они потерялись.

— Возможно, что они живы! — воскликнул Антоний. — Если они потерялись, это ведь не значит, что их уже нет.

— Увы, мой прекрасный друг… Всего лишь на днях я встретил нашего раба Стация. Я узнал печальную историю… Я не стану говорить тебе подробностей, могу лишь сказать, что мне известно место захоронения. Мы пойдем с тобой к этой священной могиле, и я клянусь тебе, Антоний, я своими руками сделаю надгробие, достойное великих дел моего господина философа Тегета.

Антоний стоял, прикрыв лицо руками. Слезы душили его. А Элий Сир, заикаясь, останавливаясь и не находя слов, рассказывал о том, какое он сделает надгробие из белого мрамора, как изобразит философа Тегета с лицом мудреца, со свитком в руках, а рядом с ним благородную госпожу и в руках ее розы.

— Помнишь, как они благоухали в перистиле? Ведь она так любила розы…

— Мой друг, Элий Сир… Мы ничего не сумеем сделать. Мы очень бедны. Элий Сир, твой господин Антоний Тегет не имеет денег даже на похлебку. То, что я заказал сейчас, я имел не более двух раз в неделю. Я всегда голоден, Элий Сир. Пока жизнь моя хуже жизни наших рабов. Они были сыты, они имели кров, а твой Антоний ничего не имеет. Где же мы возьмем мрамор для надгробия самым дорогим и самым прекрасным людям на земле?

— Мы все сделаем, Антоний. Пойдем ко мне, и я вручу тебе твое достояние. Ящик, в котором хранились деньги господина Тегета, был поручен мне, и я тащил его под градом камней и горячего пепла. Я тащил этот груз, идя рядом с господином. А когда я всех потерял и оказался один, я понял, что должен найти тебя во что бы то ни стало, потому что твое достояние в моих руках. С тех пор как произошло несчастье, я не переставал тебя искать, Антоний. Я верю — боги подсказали мне, чтобы я ходил в харчевни, самые дальние и самые убогие. Но я рассчитывал здесь найти рабов, которые, может быть, знают о тебе, а нашел тебя. Поблагодарим богов, Антоний! Мы принесем жертвы богам-покровителям в благодарность за нашу чудесную встречу.

— Элий Сир… Я всегда считал тебя другом. Ты знаешь, я любил тебя и ценил. Ты сохранил мое достояние, тогда как мог взять его и вернуться в свою Сирию, стать богатым, независимым и уважаемым человеком. Никто бы не спросил, откуда взялись деньги. Никто бы не осудил тебя, потому что богатство говорит само за себя. А ты искал меня, тяжко трудился и ел свой хлеб в Этих убогих харчевнях. Для чего? Кто поверит в такое! Откуда ты взялся, Элий Сир, мой друг?.. II как мне отплатить тебе за твое благородство? Я смогу отплатить только любовью и преданностью. Отныне мы равны. Нет господина и раба. И если ты пожелаешь, Элий Сир, я никогда не расстанусь с тобой. А если пожелаешь, я отдам тебе половину того, что имею, и благословлю тебя в путь на твою родину. Только знай, Элий Сир, мне будет тяжко расстаться с тобой. Я осиротел, и дороже тебя у меня нет никого на свете… Хотя должен сказать тебе престранную вещь. Есть люди, которые считают меня своим сыном. Впрочем, я говорил тебе о Стефане… Помнишь — юноша, мое подобие?.. Ведь я выкупил его. Я увел его из школы гладиаторов в тот миг, когда небо потемнело и страшное пламя охватило Везувий. Мы долго искали родителей, мы скитались… И кончилось тем, что Стефан увел меня в дом своего отца, вилика Мерулы. И этот добрый человек, узнав о том, что я сирота, что все мои близкие погибли под пеплом Везувия, придумал печальную историю моего происхождения. Он не лишен дара сочинять, этот вилик Мерула, ему бы быть сочинителем. Знаешь, Элий Сир, я простил ему дерзость такой выдумки. Он, вчерашний раб, не должен был мне рассказывать эту историю, даже если он хотел Этим приблизить меня к себе. Но я простил ему, Элий Сир…

На грязном деревянном столе, заваленном остатками пищи, в глиняном светильнике догорал один-единственный фитилек. При Этом робком и неверном огоньке они просидели до полуночи. Антоний во всех подробностях рассказал историю своего происхождения, которую сообщил ему вилик Мерула, а Элий Сир уже в который раз во всех подробностях рассказывал, как задрожали стены поместья Тегета и как покинули дом господа и рабы. А потом Антоний рассказал о том, как тяжко ему было в доме Стефана, в этой деревянной клетке, где все говорило о бедности и тяжкой жизни и где его преследовали печальные глаза Клеиды. Антоний вспоминал, как добр и нежен к нему был Стефан и как он плакал, когда Антоний сообщил о своем желании отправиться в Рим на поиски друзей, которые помогли бы ему получить работу соответственно его положению и образованию.

— Вилик Мерула дал мне тысячу сестерций. Больше я не захотел взять. Он предлагал две тысячи — все, что у него было. Это как раз те деньги, которые были получены от мошенника ланисты. Они проводили меня с тем, что я скоро вернусь.

XXIII

НАДЕЖДЫ ВИЛИКА

С тех пор как Антоний расстался с семьей Мерулы, вилик не переставал думать о судьбе своего вновь обретенного сына. Он то и дело вспоминал слова Антония, сказанные в первый день их встречи. Он вспоминал их прощание. Вместе с Клеидой они то и дело предавались мечтаниям о будущем. Они много раз обращались к домашним ларам, приносили им скромные жертвы и просили одного — вернуть им Антония веселым, здоровым и счастливым! Бедная Клеида была уверена, что Антоний, привыкнув к мысли о том, что она его подлинная мать и Мерула — его подлинный отец, оценит то счастье, какое послано ему богами. Да и как мог он не оценить Этого? Вряд ли еще где на свете свершилось такое чудо. Потеряв любимых родителей — родителей, которые его вырастили, любили и дали образование, он вскоре обретает родителей, которые дали ему жизнь. Нет, не оценить этого невозможно! Антоний так умен и образован! Разве может он этого не понять?

— Как ты думаешь, Мерула, Антоний позовет нас к себе, когда займет должное место в Риме и станет человеком богатым и независимым?

— Я должен признаться тебе, Клеида, что сожалею о случившемся. Не о том, что мы встретили Антония. Это дар богов, и мы никогда не забудем того счастливого дня, когда наш сын, утерянный и забытый, предстал перед нами. Я жалею о другом. Меня мучит мысль — зачем я выдал ему тайну рождения?.. Пусть бы он думал, что мы — его друзья. И пусть бы он верил в свое высокое происхождение и хранил бы в сердце память о философе Тегете.

Боюсь, что я разрушил то драгоценное, что подарил моему сыну в день, когда я отнес его в корзинке к порогу богатого дома. Ведь я надеялся на счастье, я хотел подарить сыну другой мир. И я этого достиг, Клеида. Не плачь… Не печалься! С тобой нельзя говорить об Антонии, ты тотчас начинаешь проливать слезы, словно его только что отобрали у тебя. Посмотри, как добры были боги. Ведь они столкнули наших сыновей на улицах Помпеи. Посуди сама: где был бы сейчас Стефан, если бы его не спас Антоний? Я не могу об Этом вспоминать: мне кажется в этот миг, что я теряю разум…

— И не надо вспоминать. Это слишком тяжко и страшно. Мы будем надеяться на счастливое возвращение Антония. А если он не пожелает видеть нас, мы не будем его осуждать, Мерула. Мы будем радоваться его счастью. Ведь это наш сын, Мерула, и судьба его нам не безразлична… И если даже Антоний никогда не перешагнет порога нашего дома, я буду благодарна судьбе за то, что хоть раз увидела этого красивого, умного юношу. Мне кажется, Мерула, что мы даже не в состоянии понять, как он умен и образован. Я никогда не рассержусь на сына Антония. Я только буду молить богов, чтобы они не оставили его и помогли выйти на дорогу жизни. Ведь он сейчас так одинок и беден! Я видела такую печаль в его глазах, когда он принял от тебя тысячу сестерций. Глаза его сказали мне: «Вы так бедны, вы так обездолены, у вас нет ничего, даже крыши, а я беру у вас последнее…»

— Больше ни слова, Клеида, иначе сердце мое разорвется. Мы будем ждать молча, с великим терпением. Только прошу тебя, Клеида, никогда больше не будем говорить об этом так, как мы говорили сейчас.