Николай Гомолка - Лето в Калиновке Страница 4

Советское командование выхлопотало Анне разрешение на поездку в Баварию. Анна ходила по приютам вместе с лейтенантом Щегловым, работником репатриационной миссии. Они расспрашивали, не прибывали ли сюда дети из города Штутхофа. Наконец в селе Фюрстенфельдбрюк, где на месте приюта, разрушенного в последние дни войны американскими бомбардировщиками, чернела кирпичная коробка, выяснилось, что дети из Штутхофа были здесь, но потом их вывезли неизвестно куда.

Полковник из комендатуры в Мюнхене встретил Анну приветливо.

Узнав, что она беспокоится за судьбу сына, он рассмеялся:

— Вы не торопитесь ехать домой, а сын ваш, наверно, уже там. Все русские дети давно отправлены на родину. Возможно, он в каком-нибудь детском учреждении в России ожидает, когда за ним приедут родители.

Лейтенант Щеглов попросил показать списки отправленных в Россию детей. Полковник показал тоненькую тетрадку. Там значилось около сотни имен. Володи среди них не было.

— Это ничего не значит, — уверял он, — дети были слишком малы и не знали своих имен. Немцам пришлось давать им новые имена. Но уверяю вас, что это все. Ни одного русского ребенка сверх этого списка в нашей зоне не было.

— Путает, конечно, — сказал Щеглов Анне, когда они вышли из здания комендатуры. — Однако вы поезжайте, мамаша, домой, а мы будет продолжать искать здесь. И не падайте духом. Год придется искать — год проищем, пять лет искать — все равно найдем.

В поезде, шедшем из Берлина, Анна почти не спала. Как только вагон останавливался, она спрыгивала на платформу. Женщина расспрашивала железнодорожников, местных жителей, солдат из соседних эшелонов, не провозили ли здесь белорусских детей, нет ли в городе приюта.

Дома Володи не оказалось. Не было его и ни в одном из детских домов Советского Союза.

Несколько раз писала Анна в Верховный Совет Союза, просила помочь разыскать сына за границей. Она знала по газетам, что еще много советских детей находится в Западной Германии, а часть вывезена в Канаду, в Южную Америку, в Соединенные Штаты.

Из Москвы приходили сочувственные ответы. Обещали помочь, но дело это было очень трудное.

Один такой ответ привез Анне со станции сосед Савось.

— Как думаешь, Савось, — спросила Анна, — найдут?

Савось усмехнулся, но затем поспешно заговорил, что, конечно, это дело трудное, но падать духом не нужно. Усмешка Савося не укрылась от женщины, и она совсем уже перестала надеяться на встречу с сыном.

Так прошло больше пяти лет.

И вдруг из Москвы прибыло письмо. На краю конверта чернели буквы: «Осторожно, не сгибать, фотография!» Анна разорвала конверт. На стол упала карточка. Да это же Игнатий, муж Анны, Володькин отец! Только тут Игнатию лет пять-шесть, и очень он почему-то худой и бледный…

Анна, волнуясь, читала письмо.

Лейтенант Щеглов, работавший теперь в одном из управлений Министерства обороны, писал Анне, что эта фотография получена из Канады. Мальчик, изображенный на ней, числится в списках под именем немца Вилли Шустера. Но он, Щеглов, на основании некоторых дополнительных сведений, предполагает, что это и есть Володя Заранко.

…Пурга била в лицо и заметала дорогу, колючий ветер обжигал руки — Анна второпях выбежала из дому без рукавиц. На почте старичок Евсеич, прежде чем принять телеграмму в Москву, долго растирал Анне пальцы и щеки.

А через три месяца весь колхоз встречал Володьку. Вместе с Анной, которая выехала в Брест, чтоб поскорее увидеть сына, из вагона вышел худенький, коротко остриженный мальчик с бледным, зеленоватым лицом.

Запела пионерская труба, зарокотал барабан…

Председатель совета дружины Степа подошел к мальчику и передал ему пионерские подарки: глобус, портфель, учебники.

Мальчик испуганно покосился на плечистого Степана, взял подарки и спрятался за спину матери.

— Вы не обижайтесь, ребята, — грустно сказала Анна, — он и меня боится.

Почти два года минуло с того дня, как вернулся Володька. Мальчишки старались его не обижать, но и подружиться с ним не могли — Володька держался от всех в стороне. Попросит, случится, кто-нибудь его одолжить перышко или промокашку, насупится и молчит, словно не слышал. А потом взглянет из-под бровей и тихонько отойдет.

Глава четвертая

В ночь после необычайной рыбалки Косте не спалось. Он ворочался с боку на бок, пробовал считать до ста и до тысячи, но сон не шел. Не давала покоя мысль: как же все-таки узнать, что там, на дне озера? И что означает загадочная надпись «Клич Родины» на фляге?

Костя пытался было расспросить отца. Но тот, услышав о находке, нисколько не удивился:

— Фляга-то солдатская. А где только солдат не побывал!

На этом разговор и закончился. Костя понимал, что отец не придает никакого значения их находке и загадочной надписи. Ну, что ж, время покажет. Нет, недаром фляга появилась как раз на том месте, где под водой что-то лежит… Значит, прежде всего, надо узнать, что там, на дне озера.

«Может быть, сделать вот что…» — подумал Костя и живо представил себе такую картину. Лодка. Они вдвоем с Антошкой… Тот держит длинную камышинку. Остается раздеться, привязать камень к поясу, чтоб вода не выталкивала на поверхность, а потом взять в рот камышинку и опуститься на дно. Так можно пробыть под водой долго и обследовать озеро.

Но тут же Костя отверг план как ненадежный.

Вот если бы иметь водолазный костюм! Костя вспомнил о речной пристани, которая находится километрах в пятнадцати от Калиновки. Там, наверно, есть водолазные костюмы. Но дадут ли их речники?

Тихая летняя ночь спокойно плыла над землей. Костя спал на топчане в сенях. На лето он всегда перебирался сюда. Спать здесь спокойнее, вольготней. В хате то мухи кусают, то жара такая, что дышать трудно. А здесь, в сенях, лучше. Особенно хорошо бывает в такие ночи, когда на дворе разгуляется ветер и с нависших черных туч вдруг обрушится частый, крупный дождь. Капли дождя беспрестанно стучат по тесовой крыше, нагоняя дрему.

Но сегодня — попробуй усни! Костя даже рассердился на себя: «Ну и безвольный же я человек! Уже полночь, а я хоть бы на минуту заснул… А завтра ведь рано вставать». И Костя твердо решил: «Докажу, что у меня есть сила воли. Ни о чем не буду думать и сразу же засну!»

Однако только он зажмурил глаза и уже, казалось, отогнал от себя навязчивые мысли, как вдруг услышал за стеной чьи-то шаги. Костя прислушался. Вот уже скрипнула калитка, и торопливые шаги стали слышны отчетливо. Костя невольно приподнялся на постели и насторожился. За окном послышался шепот:

— Костя, а Костя! Ты спишь?

Открыв дверь, Костя увидел Антошку. Он был без кепки, в майке, босиком.

— Ты чего, лунатик, не спишь? — заинтересовался Костя, пропуская Антося в сенцы.

— Не спрашивай лучше. У нас дома такой шурум-бурум… Отчим приехал из района. Напился — то поет, то ругается. А мать плачет… Я не выдержал и сбежал. Тяжело мне, Костя, — вздохнув, промолвил мальчик. — Вот ты счастливый. Отец у тебя и мать… Скажи, неужели все отчимы такие?

— Какие это — такие? — переспросил Костя.

— Непутевые… Болтают что попало, пьют, ругаются…

— Чего-чего, а вот этого я тебе не скажу.

— Знаешь, какой дядька Савось? — пожаловался Антон. — Как начнет на мамку кричать: «Почему этот щенок на меня волком смотрит?» А как мне на него смотреть, если он пьяный и дерется.

— А за драку можно и в сельсовет, — сказал Костя.

— Я сколько раз хотел, — признался Антон. — Только мать не велит. Он, говорит, одел тебя, обул, дом построил, кормит всех. А я… — Антон всхлипнул. — Хоть смейся, хоть всей улице расскажи, но я мать очень жалею.

— Я тоже, — ответил Костя, растроганный откровенностью друга. — И знаешь, я замечал, все ребята родителей очень любят, только стараются это не показывать.

— Верно, — согласился Антон. — А отчима я ненавижу. Ты думаешь, чего я тогда к малышам пристал, когда меня «занозой» дразнили? Потому что никакой я не Занозин, а Славутин. Только не стану же я это всякой мелюзге объяснять. А ты на меня тогда с кулаками полез…

— Откуда ж я знал? — смутился Костя. — Если б знал, так сам бы им за тебя добавил. Только постой-ка, они-то ведь тоже не знали?

— Не знали, — согласился Антошка. — Вот как тут быть? Говорят, что, когда драка, всегда один справедливый, а другой чет. А вот я замечал: бывает так, что и один прав и другой прав…

— Бывает, — уныло подтвердил Костя.

— Вот поступлю в ремесленное, — рассуждал Антошка, — там никто про Савося и знать не будет. И все станут называть меня Славутиным. Тогда и драться из-за этого не придется… А в ремесленном, говорят, кто старается, может даже в первый год подзаработать. Я тогда матери пошлю, чтобы она себе чего захочет купила, и не нужно ей будет Савосевых денег…

Мальчики присели на топчан.