Георгий Кубанский - Тайна реки Семужьей (Художник Е. Селезнев) Страница 4

— Э-эй! Отстали-и!

— Экий ты, парень, шумный! — останавливала разошедшегося мальчишку Наташа. — Любишь покричать.

— А я для Васьки кричу, — не терялся Петька. — Может, он тут близко. Услышит — голос подаст.

…Ручей казался бесконечным. Снова и снова он сворачивал, огибая встречные валуны и скалы, удлиняя утомительный путь. Случалось, шумный поток разливался в широкую тихую заводь, окаймленную грязноватой серой пеной. Приходилось пробираться, прижимаясь к берегу, хватаясь за нависшие над водой ветви — тонкие, гибкие и необычайно крепкие.

— Ой! — взвизгнула Наташа.

— Что с тобой? — остановился Володя.

— Воды в голенище зачерпнула.

— У нас без этого нельзя, — спокойно сказал Петька.

— У тебя тоже ноги мокрые? — спросила Наташа.

— У меня сапоги с дырками, — ответил Петька. — Голенищем зачерпну — через дырки выльется. Хорошо!

Время тянулось все медленнее. Не желая признаться в усталости, Наташа и Петька часто останавливались и старательно свистели, кричали. А потом они подолгу стояли, отдыхая, и прислушивались: не слышен ли ответный свист или голос пропавшего Васьки Калабухова…

Володя взглянул на остановившуюся Наташу, достал карманные часы:

— Одиннадцать часов вечера! Вот это мы!..

И все, кроме Петьки, невольно посмотрели на синее ясное небо. Солнце опустилось на видневшийся за леском невысокий, крутой горный кряж, но светило по-прежнему ярко. В зарослях стало тихо. Ни птичьего щебета, ни шороха. Даже листья застыли в воздухе, словно и они заснули.

Пора было позаботиться о ночлеге. Как на беду, по берегу тянулись однообразные густые заросли. Нигде ни прогалинки. Так и шли путники, с надеждой посматривая на каждый новый поворот ручья: не видно ли за ним открытого места, пригодного для ночлега…

— Привал налево! — Федя показал на небольшую поляну, поросшую мелкой травой.

Первой выбралась на открытый от кустарнику крутой бережок Наташа. Сбросила с натруженных плеч рюкзак, казавшийся сейчас необычно тяжелым. За ней поднялся Федя. Снял с ремня туристский топорик и отправился за топливом для костра.

Нарубить дров оказалось не просто. Тонкие узловатые стволы сухих березок были настолько крепки, что острый топорик с трудом врубался в плотную желтоватую древесину. Федя даже недоверчиво попробовал на ноготь лезвие топора.

— Да-а! — озадаченно протянул он. — Вот это дровишки!

— Федя-а! — кричала с полянки усталая и голодная Наташа. — Давай быстрей.

Она сердилась. Горячий ужин казался ей ненужной затеей. Если б они были на прогулке — тогда иное дело. А сейчас можно было поесть всухомятку и не тратить дорогое время на стряпню.

Но Федя был неумолим. Строгий режим в пути он считал обязательным и не шел ни на какие уступки. Сбросив теплую лыжную куртку, он, широко взмахивая топориком, подсекал крепкие неровные стволы, валил сухие деревца. Рубить приходилось, вкладывая в каждый удар не только сноровку, но и силу.

Нарубленные дрова относил на полянку Петька. Там Володя натягивал на колья плащ-палатку, а бурлящая от негодования Наташа готовила походный ужин.

Скоро в котелке глухо забулькала каша. Все достали ложки и чинно расселись вокруг костра, посматривая голодными глазами на вкусно пахнущую кашу со свиной тушенкой. Один лишь Петька растерянно оглядывался на своих спутников: ложки у него не было.

— Эх ты, путешественник! — насмешливо бросил в сторону притихшего мальчугана Федя.

Выручая Петьку, он на скорую руку вырезал небольшую лопаточку. Для густой каши странный инструмент оказался вполне подходящим. Голодный Петька загребал своей лопаткой кашу так, что за ним и с ложками не могли угнаться.

С ужином дружная артель справилась быстро. Еще вкуснее показался чай. Был он с каким-то особым лесным привкусом. Федя, не обращая внимания на укоризненные, а потом уже и сердитые взгляды Наташи, неторопливо выпил две кружки чая и, выплеснув остатки в костер, удовлетворенно сказал:

— Вот теперь… можно и на боковую.

Наташа поднялась от угасающего костра первой. Достала из рюкзака синее байковое одеяло.

— Куда ты? — остановил ее Федя. — Земля сырая. Надо наломать вереска.

Девушка пренебрежительно поморщилась и тряхнула головой, будто отбрасывая нависшую на глаза прядку. Возмущение ее все росло.

Надо же так заботиться об удобствах! Подумаешь — сырая земля!..

На этот раз Федя не уступил ей, хотя и не стал спорить. Не обращаясь ни к кому за помощью, он принялся ломать сизоватый вереск.

Володя переглянулся с Наташей. По старому опыту они знали, что пока земля не будет покрыта толстым слоем сухих мелких веток, Федя сам не ляжет спать и другим не даст отдохнуть. Пришлось и им рвать жесткий, режущий ладони вереск.

— Чем это вы занялись? — удивился вышедший из кустов Петька. — Да разве ж на вересу спят? Поглядите-ка на мою перину.

И он с трудом вытащил из кустов ловко скатанный пласт сухого ягеля.

— Вот это перина! — похвастался Петька. — Пошли. Там его много, ягеля-то!

Продираясь через густые заросли, он провел Федю и Володю к не видной с полянки огромной каменной плите, покрытой серебристым, жестковатым на ощупь ягелем. Мальчуган достал из самодельных клеенчатых ножен острый кухонный нож, ловко надрезал широкий толстый пласт мха и принялся скатывать его, как ковер.

Спустя немного времени под натянутой на кольях плащ-палаткой лежал толстый слой сухого ягеля. Спать на нем оказалось не только мягко, но и тепло.

— Не верили мне! — ворчал Петька, — забираясь под краешек Фединого одеяла. — Смеялись, когда я сказал вам: со мной не пропадете!..

…Разбудил Володю птичий писк и шорох в кустах. Нехотя приоткрыл он глаза и принялся бездумно рассматривать провисшее полотнище плащ-палатки. Серая пичужка, шурхнув крылышками, села на ближнюю иву. Покачиваясь на тонкой гибкой ветке, она искоса посматривала на Володю круглым черным глазом. И вдруг пичужка, приседая от усердия, тоненько запищала:

— «Спи-ишь! Спи-ишь! Спи-ишь!»

— Нет, не сплю, — ответил ей Володя. — Встаю, птица.

Утро выдалось ясное, холодное. Невысокая трава стала матовой от росы. Крепкие, чуть сморщенные листья березок влажно блестели. В утренней тиши отчетливо звучал бодрый говорок недалекого ручья.

Свежий воздух, полный острых лесных запахов — березового листа, влаги, вереска и чуть-чуть прели, — был приятен. Хотелось вот так лежать, дышать полной грудью и слушать птичий гомон, шелест листвы.

Но Володя недолго поддавался соблазну. Решительно откинув одеяло, он вскочил на ноги:

— Подъем!

Первой высунулась из-под одеяла взлохмаченная голова Наташи. Девушка старательно протерла кулаком сонные глаза и села. Зябко поеживаясь, она натянула на ноги холодные сапоги, схватила приготовленные еще с вечера полотенце, мыльницу и побежала к ручью.

Зато Федя ровно и спокойно всхрапывал, будто спал он не в заполярном лесу, а в серпуховском домике матери.

— Вставай! — Володя потряс округлое крепкое плечо товарища. — Слышишь?

Федя широко раскрыл глаза и четким, совсем не сонным голосом произнес:

— Я не сплю.

Володя слишком хорошо знал друга, чтобы попасться на старую уловку.

— Поднимайся! — произнес он как можно строже. — Наташа уже завтрак готовит.

Но и Федя, в свою очередь, так же хорошо знал уловки Володи. Не впервые слышал он, что «Наташа уже завтрак готовит».

— Встаю, — ответил он и посмотрел на Володю такими ясными глазами, будто давно уже проснулся и не помышлял о сне. — Потянусь только. Минуточку!

— Знаю я твои минутки! — не отступал Володя. — Учен уже. Вставай!

Федя сел в постели и кротко произнес:

— Вот я и встал.

И вдруг он плавно скользнул с головой под одеяло и неожиданно громко захрапел.

— Окатить бы этого барсука! — рассердился Володя. — Воды нет под рукой. Не на ручей же бежать!

Володя осмотрелся. Деловито снял с рогульки угол плащ-палатки, откинул его в сторону. Все так же осторожно отвернул край одеяла с головы Феди, пригнул к спящему густую ветвь и мазнул влажной холодной зеленью по оголенному плечу и лицу товарища. Тот живо вскочил на ноги, взъерошил пятерней короткие волосы и чуть сиповатым со сна баском кротко произнес:

— Ну вот… Видишь? Сам встал. Нечего было и будить меня.

Не вступая в бесполезный спор, Володя обернулся к Петьке. Мальчуган крепко спал, укрывшись с головой краем Фединого одеяла. Он не слышал ни голосов, ни возни возле себя.

— Еще и тебя будить! — рассердился Володя. — Ну нет! С тобой-то попроще, чем с твоим напарником по одеялу.

Он подхватил мальчишку под мышки, поднял его и хотел поставить на ноги. Но Петькины ноги подогнулись, как тряпичные, и мальчишка грузно повис на руках у Володи.