Елена Усачева - Большая книга ужасов – 65 (сборник) Страница 5

Мы шли мимо мужика с мотоциклом. На бабушкины слова он хмыкнул. Очень довольно хмыкнул. Интересно, что он видел? Спрашивать не стала. Третья версия могла быть самой невероятной.

Автобуса пришлось ждать долго. От нечего делать мы зашли в местный мемориальный музей Великой Отечественной войны. Он был врыт в холм. Два очень холодных сырых помещения. Стены увешаны плакатами и фотографиями. Сводки о погибших, найденные в окрестных лесах гильзы, каски, осколки мин и бомб. Все в этом музее было серое и безрадостное. Я успела представить, сколько же людей в наших лесах и полях было убито всего семьдесят лет назад.

Словоохотливая директриса стала рассказывать о военных действиях. Что во время обороны Москвы сюда все больше перебрасывали ополченцев, которых еще ничему научить не успели, поэтому они почти все погибли. В течение месяца тут погибли чуть ли не несколько сотен тысяч людей.

Все это так печально. Вот люди, вот живые, ходят, бегают, кричат, а вот они уже лежат на поле. Или в лесу. И как все это страшно. И непонятно. И самое страшное, что так внезапно убитые люди не успокаиваются, что все их неприкаянные души бродят здесь, несут нам свое послание.

– Ты у меня уснула? – Бабушка заметила, что я сижу на лавочке в дальнем зале и смотрю в стену. – Ты давай это кончай придуриваться. Хватит задумываться! Автобус уже! А ты тут.

И я сразу стала не тут, а там, потому что мы побежали на улицу. После унылого музея здесь было хорошо. Но даже в автобусе я чувствовала на себе угрюмые взгляды героев с фотографий на стенах.

– Смотрю, ты совсем приуныла, – качала головой бабушка. – Отец Владимир не помог.

Я пожала плечами. Как можно понять, помог или не помог, если ничего нет?

Или есть? Может, меня демоны мучают? Я видела в фильме. Там одна тетка была одержима демонами и все время орала. Ее потом от них освобождали. Она снова орала. Я вроде пока не ору. Да и не демон у меня, а одна Юлечка. Не налетает, крыльями не размахивает, огненные следы за собой не оставляет. От чего меня тогда вообще спасать?

Как только я увидела Вичку около нашего забора, сразу поняла, что меня ждут. С нетерпением. Бабушка пошла отдавать лекарство, а я распахнула калитку и огляделась.

Они лежали в траве. На дорожке были рассыпаны гвозди. По Вичкиной идее я должна была их обойти, ступить на газончик – а тут грабли. Только с чего у нас вдруг гвозди будут на дорожке валяться? Или какой дождь вурдалачный прошел?

– И что баба Шура? – спросила я, перешагивая гвозди. Поскользнулась.

– Осторожно!

Крик вошел в мою голову вместе с ручкой грабель. На мгновение показалось, что я вижу нахмуренное лицо Юлечки. Сведенные бровки. Из одного уха выпал наушник, и в моей голове теперь с грохотом разрывается Моррисон.

Я долго лежала обнявшись с граблями, отказывалась вставать. Вичка рыдала. Она клялась, что не хотела меня убивать. Что шоковая терапия – это верный способ от галлюцинаций. И что никакую Юлечку она в глаза не видела. Никогда. Ни вчера, ни ночью. Ни только что.

– С того самого вечера, как мы ее вызывали, не видела, – поправилась Вичка, шмыгнув носом.

Ну да, был у нас такой заскок. Встретив надгробный памятник, нам стало так интересно, кто такая эта Юлечка, что мы пошли в заброшенный дом и попытались вызвать ее дух. На наши призывы откликнулась корова, которая зачем-то забрела вместо своего двора к нашему шаманскому костру и повалила сарай. Баба Шура прибежала ее выручать. Вместе с коровой досталось и нам. Баба Шура все грозила, что на нас упадет крыша. Это вполне могло случиться – выглядел дом плачевно. После этого про Юлечку мы не говорили. Сразу разбежались по домам парное молоко пить да телевизор смотреть. Потом Вичка умотала куда-то на весь день, а я пошла гулять. Погода была плохая, спускать лодку на воду мне бабушка запретила. Еще так прикольно бегала за мной по воде, подобрав юбку, пока я возилась с лодочными замками. Бабушка победила, лодку отобрала. Тогда я обиделась и пошла на затон, где меня вечером снова выловила бабушка. С этого момента все дружно взялись за мое лечение. Особенно старается Вичка с граблями.

Значит, Вичка никого не видит. А я – так в полный рост. И при этом Вичка хочет меня от моих видений вылечить. Хорошо, что косу не подкладывает. Когда тебя перерубит пополам, очень тяжело потом жить. Зато с призраками будешь на дружеской ноге.

– Надо в этот дом еще раз ночью сходить, – сказала я, удобней перехватывая черенок грабель.

– Зачем?

– Все неспроста: кто-то пытается нас убить.

И я рассказала про бабушку, упавшую на мосту, про заболевшую бабу Шуру и про отца Владимира, который захворал как раз в тот день, как мы приехали. Вичка еще тут со своей сельхозтехникой.

Вичка усмехнулась. Есть у нее такая особенность – хмыкнет загадочно и молчит. Ей надо тогда массу вопросов задавать, чтобы объяснила, что ее так веселит. Но сейчас спрашивать я ничего не хотела. Чего спрашивать, когда и так ничего не понятно.

– Пошли чай пить, – вместо вопросов сказала я. – Мы конфет привезли.

Горячие напитки хорошо освежают мозги.

Мы пили чай и смотрели, как за окном носятся пацаны на велосипедах. Протарахтел один раз мотоцикл. Бегала по забору туда-сюда настойчивая трясогузка. Странно, что еще мальчишки не подошли. Они как раз после обеда подтягиваются. Если не уходят на рыбалку, не купаются или не уматывают еще куда. В этот раз, видно, выбрали вариант «еще куда».

– Ну и кто тут опять разбросал грабли? Наступить хотите?

Бабушка вернулась.

Вичка стала довольно хмыкать в чашку, шуршать фантиком, засовывая в рот сразу три конфеты.

– Давай, давай, иди, – гнала мою гостью бабушка. – Там твоя помощь нужна.

Вичка не слышала. Наоборот, по-хозяйски прошла по кухне, поставила новый чайник. Чай бабушке предложила. Подвинула ополовиненный пакет с конфетами.

Я молчала. А что тут скажешь? Чай – всегда хорошо. Особенно, когда есть конфеты. Даже не так – пока есть конфеты, чай – это хорошо. Интересно, Юлечка любила конфеты? Наверное, нет. Такие мрачные личности должны лимоны есть. Откусывать прямо с кожурой.

От фантазий у меня сразу стал полный рот слюны. Я сглотнула и перехватила внимательный бабушкин взгляд.

– Может, Шурка и права, – тяжело вздохнула бабушка. – Надо тебя на Соловки отвезти.

– Куда? – подавилась чаем Вичка.

– А ты что здесь сидишь? – встрепенулась бабушка и отобрала у Вички конфету. – Говорят тебе, домой иди. И чтобы в той развалюхе я вас больше не видела! Шурка говорила, вы там отирались. Крыша на башку свалится – вам самим надгробный памятник потребуется!

Закипев, чайник выключился. Вичка обиженно поджала губы и выползла из-за стола. Культурно сказала «Спасибо!» и отчалила. Глазами сверкнула: мол, держи в курсе.

– А в доме том кто жил? – спросила я. – Ну, который разваливается?

Бабушка смотрела непонимающе. Время шло, ответа не было. Я потихоньку хозяйничала – налила чай, достала кусковой сахар, виноградный. С ним пить чай очень вкусно. Как будто карамельку грызешь.

– Где крыша на нас свалится! – подсказала я.

– Да никто, – рассердилась бабушка, звякая ложкой о блюдце. – И что вы все к этому дому привязались? Стоит и стоит!

Вот ведь странные дела – дом лет пять заброшен, а то и все десять. Но в прошлом году мне это было неинтересно. Я целыми днями гоняла с пацанами на велике и пропадала на речке. Теперь велосипед мне скучен, речка вдруг превратилась в грязную и холодную. Я как будто впервые разглядела и дом, и таинственный камень у затона. Пацаны теперь кажутся маленькими и неинтересными. И все больше хочется быть одной, а не носиться шумной компанией.

– Ну да – никто! – проворчала я. – Дед какой-то. Там и штаны висят.

Бабушка долго шуршала пакетом, выбирая кусочек сахара покрупнее, потом в сердцах бросила все и посмотрела в окно.

– Надо тебя родителям отдать. Не услежу я за тобой, – повторила она утреннюю угрозу.

Сердце мое нехорошо сжалось. Я сразу представила, как перед отъездом рыдаю на камне Юлечки. Для полного трагизма надо будет дом деда подпалить. Чтобы памяти на весь год хватило. Но как я без деревни переживу август, не представляю.

Бабушка все смотрела и смотрела на улицу, а я придумывала, что бы такого жуткого сделать, чтобы меня здесь запомнили. И тоже уставилась в окно. Там как раз чье-то лицо появилось. Я успела подумать, что Вичке сейчас опять влетит от моей бабушки, как стекло запотело от дыхания и на нем появилось: «НЕ УЕЗЖАЙ».

Я поперхнулась чаем, фыркнула, представляя, как Вичка совершает акробатические этюды с запрыгиванием на приступок, с подслушиванием и надписыванием. И тут чай запросился из меня наружу. Потому что я вспомнила, что между окном и улицей, по которой сейчас рассекают велосипедисты, – палисадник. Как раз впритык к дому растут три куста шиповника. И чтобы подойти к окну, забраться на приступок и что-то написать, надо как следует насадить себя на куст. А шиповник – это не крапива: ночь поболело и прошло. Это такие царапины с занозами, что неделю помнить будешь.