Владислав Крапивин - Синий город на Садовой Страница 6

– Ой, эту я не слыхал! – обрадовался Степка. – Игорешка у нас как раз есть!..

– Да ты что! – спохватился Федя. – Я тебе для этого, что ли, рассказываю? Чтобы ты людей изводил, да?

– Я же для запаса! Если они первые полезут!..

Ксения сунула голову в дверь:

– Да это что за лодыри! Еще и не думали одеваться!..

Федя дотянулся, взял со стула заряженный водяной пистолет и пустил в сестрицу струю. Ксения пообещала из-за двери:

– Подожди, попросишь еще нашивку…

– Ну Ксю-уша!.. – Федя вскочил, свалив на пол Степку. – Мы хорошие!..

Этот день с утра до вечера…

Красивый ярлык от иностранных шмоток нужен был, чтобы рассчитаться с Гугой.

Гуга – Федин одноклассник. Кличку свою он получил благодаря географичке Анне Григорьевне. Что-то ехидное сказал на уроке, и Аннушка не выдержала:

– Ох и змея ты, Куприянов!

До этого Гошка Куприянов был просто Купер. Но тут кто-то из девчонок находчиво хихикнул:

– Не змея, а Большой Змей. Из романа Ку-пера.

Ну и пошло: Большой Змей – Чингачгук – Гук – Гуга…

Было это еще в начале пятого класса. С той поры Гуга крепко повзрослел, обогнал многих одноклассников не только в росте, но и, как говорится, в "жизненных интересах". Имел касательство к компании некоего Герцога, что тусовалась в большом дворе на улице Мира. Завел себе в классе двух приятелей-адъютантов, на остальных же "пионерчиков" глядел снисходительно. Впрочем, агрессивности не проявлял, на прозвище не обижался, учился прилично и ни на каких "учетах" не состоял.

В конце мая Гуга спас Федю от большой беды. Учитель немецкого языка Артур Яковлевич – сухой, язвительный, но, надо сказать, справедливый – долго вытягивал из стоявшего у доски Федора Кроева путаные ответы и наконец сообщил:

– Сударь мой, ваша годовая оценка – в состоянии шаткого балансирования между спасительной тройкой и… вы сами понимаете чем. Поэтому – последний шанс. Если переведете предложение, можете гулять с ощущением спасшегося грешника. Если же нет – нас ожидают частые встречи на летних занятиях… – И начертал на доске немецкую фразу, в которой Феде был знаком лишь глагол "sterben", что означает "умирать". Ну, Федя и начал помирать от безнадежности. Старый Артур с подчеркнутым терпением смотрел на семиклассника Кроева, а тот – с тоской на класс… Тут-то Гуга вдруг и поднял тетрадный лист с крупными буквами перевода. На две секунды. Феде хватило.

Он опустил глаза, почесал для видимости в затылке, потом без излишней торопливости и вроде бы даже с некоторым сомнением написал русские слова на доске: "Я смотрел фильм "Никто не хотел умирать".

– Фортуна оказалась благосклонна к вам, – заметил Артур Яковлевич. – Однако ежели вы и в следующем классе станете демонстрировать столь прохладное отношение к языку Гете и Шиллера… Впрочем, нотация – не лучший вид напутствия перед каникулами. Ступайте с миром…

После урока Федя выдохнул с искренним чувством:

– Ну, спасибо тебе, Купер…

Гуга, однако, не воспринял прочувствованного тона:

– "Спасибо" – это чересчур. А вот троячок – в самый раз.

– Че-во? – изумился Федя.

– А что? Разве дорого?

Федя сперва не поверил. Потом понял.

– А как насчет совести?

– Насчет чего? А-а… – Гуга был малость толстоват, но в общем-то симпатичный. И улыбался славно. – Вопрос этот неоднозначный. Пойди тогда к Артуру и расскажи, как ты перевел фразу про шедевр советского кино. Раз уж речь о совести… Я, между прочим, рисковал, а за риск в наше время платят.

Логика была убийственной. И Федя пообещал, что, раз такое дело, трояк он выплатит. Сейчас не может, в кармане пусто, но принесет на летнюю практику, где они все равно встретятся.

– Ну, гляди, – сказал Гуга. – Я проценты не начисляю, будь и ты джентльменом.

Удивляться в общем-то было нечему. "Рыночные отношения" в седьмом "А", как и во всей школе номер четыре, давали себя знать. Девчонки, например, торговали косметикой. Алка Щепахина – та вообще притащила однажды целую коробку всяких заграничных тюбиков, пенальчиков и баночек. Одноклассницы налетели и завизжали: сперва от восторга, потом – узнав цены. Однако платили, у кого было чем. Кончилось, правда, скандалом. Алку поволокли к завучу, товар учительницы изъяли в свою пользу. Впрочем, Алка хвасталась, что заплатили честно…

В июле полагалось отработать две недели на ремонте школы, если не хочешь ехать в ЛТО. Федя не хотел… Но на практике Гуга не появлялся, и Федя забыл про долг.

А вчера Гуга вдруг осчастливил школу своим посещением. И даже взялся таскать с Федей на свалку носилки со строительным мусором. А перед тем сказал:

– Кроев-Шитов, привет. Нет ли у тебя моей трешки?

– Нету. Я же не знал, что увидимся. Ты столько дней не приходил.

– А может, завтра принесешь?

– Принесу, – вздохнул Федя. Не хотелось разменивать бумажку в двадцать пять рублей, это был их с Борисом запас. Да куда ж деваться-то? Если у родителей или у Ксении просить, сразу: "И так перед зарплатой без гроша сидим, а тебе на какие-то глупости! Зачем?" Не рассказывать же "зачем"…

– Я бы не торопил с долгом-то, да капиталы нужны, по крохам набираем, – поделился Гуга. – Совместное предприятие, в духе времени.

– Магазин, что ли, открываете? – хмыкнул Федя.

– Ага… Ох, Шитик, это что у тебя за лейбл на заду? – Гуга даже шаг сбил (он шел с носилками позади Феди).

– Фирма. "Фогелькёниг унд Брудер", Тироль, – на ходу придумал Федя. Надпись все равно была неразборчива.

– Уступи, а? Как раз за трояк бы…

– Может, уж заодно штаны снять?

– Ну, как хочешь… А то были бы в расчете.

– Завтра будем в расчете… Слушай, а если тебе надо, я могу ярлык подыскать. Конечно, не такой, но не хуже…

– Вери-мери гуд! – обрадовался Гуга. – Неси!..

Вечером Федя подмазался к сестрице. Мол, один парень в школе ужасно как просит заграничный ярлычок.

– Ладно, утром дам. Сейчас не приставай…

И вот теперь, после торопливого завтрака, Федя опять насел на Ксению:

– Обещала же…

– Зануда какая!.. Отведешь Степана, потом ищи сам в ящике, в шкафу. Мне некогда… Ты сколько еще будешь возиться, горе мое постоянное?! – Это уже Степке. Он долго не мог найти сандалии, а теперь пыхтел, застегивая пряжки. Мать дала ему шлепка. Степка надулся. Обиден был не сам факт рукоприкладства, а что не удалось проявить ловкость и увернуться.

– Не горюй, Степ-пка… – усмехнулся Федя. – Пошли…

Уже на улице он вспомнил:

– А про ремень я не шутил. Правда подарю. Широкий, с пряжкой…

– Мама не разрешит, если военный, – насупился Степка.

– Не военный, а пиратский! У Бориса в кладовке пряжка нашлась, его папа из Польши привез, давно еще. Вся хромированная, блестящая, на ней медная пиратская рожа с повязкой на глазу и скрещенные пистолеты. А по углам – якорьки…

– Ух ты!.. – Степка заподпрыгивал на ходу.

– Да… Только нужно еще кожу отыскать для пояса…

Степка сказал озабоченно:

– Такой ремень надо ведь с длинными штанами носить. А нам не велят, говорят, не полагается в детском саду.

– Нашел о чем печалиться! В школу пойдешь – надоест еще и форма, и взрослый вид, и вся каторжная жизнь. Пожалеешь о беззаботном детстве в коротких штанишках.

– Ох уж "о беззаботном"…

– А ремень такой можно хоть на чем носить, хоть прямо на голом пузе. Пиратский ведь, а не форменный…

Проводив Степку, Федя вернулся домой. В Ксениной комнате подступил к платяному шкафу, с натугой вытянул нижний ящик. Здесь у Ксении был тряпичный "калейдоскоп": пестрые лоскутки, ленты, куски кружев, обрезки меха и прочие отходы производства. Ксения работала не только в "Светлане", но и брала заказы на дом. Тут же, в ящике, валялись всякие пуговицы, застежки-"молнии", брошки и прочая дребедень. И среди этой рухляди – то, что надо Феде, – всякие нашивки и ярлычки.

Федя добросовестно выбрал для Гуги "нашлепку" покрасивее – шелковисто-черную, с вышитой серебристыми нитками старинной пушкой. Из пушки вырывался желто-красный залп с дымом, а по нижнему краю золотились буквы: "McCARRON & CО".

Пора было в школу: отрабатывать неизбежные трудовые часы. Полагалось приходить к десяти. Федя чуть не опоздал, потому что, когда уже спустился с четвертого этажа и вышел на расплавленный от жары двор, стукнуло в голову: хорошо ли выключена дома горелка на плите и не сочится ли потихоньку коварный газ? Умом он понимал, что ничего такого, конечно, нет. Но "перестраховочное" воображение тут же подсказало: "А вдруг?" Приходит на обед мама, чиркает спичкой…

Ругая себя на все корки за бестолковость и трусость, с которой не умеет справиться, он вернулся домой. Горелка была, естественно, в порядке. Заодно Федя потуже закрутил краны на кухне и в ванной, проверил, не горят ли где лампочки, и тогда уж со спокойной душой направился в школу. Правда, по дороге подумалось опять: не остался ли, случайно, невыключенным в комнате родителей телевизор? Но глянул на свои поцарапанные часы – без пяти десять…