Иван Сотников - Чудо-камень Страница 6

Дежурный милиционер шагнул к Сеньке, и у того даже челюсти свело. От обиды. Плюнуть бы ему в рожу, Петуху бесхвостому.

Не успел дежурный вымолвить и слова, как вмешался старикан, новый знакомый Сеньки.

— Мальчик со мной летит, не трогайте. И чемоданы хотел лишь на скамью пристроить…

Петух, как крыльями, замахал руками:

— Непостижимо, просто умываю руки.

Молодой милиционер извинился и отошел в сторонку. При этом так зыркнул глазами на Петуха, что тот невольно закрылся ладонями.

Новый знакомый ласково потрепал Сеньку за вихор и взял ему билет.

Вышли на площадку у вокзала и разговорились. Дядьку зовут Бахтиным Назаром Ильичом. Он профессор-геолог и тоже летит в Белорецк. Побродить по горам. Есть у него там знатный человек, охочий до редкого камня. Вместе с ним и пойдут в горы. И Сеньку возьмут с собою, чтобы помочь найти свою группу. Их пути пересекутся. Бахтин знает их Платона Ильича. Вместе маршрут составляли.

Вот оно что, Бахтин! Их Грек говорил о нем. Профессор догонит группу в пути. И Сенька почувствовал себя на седьмом небе. Правда, сам он не знал, что такое седьмое небо и чем оно славится. Так уж говорится, когда тебе хорошо. И все-таки надо бы вычитать где-нибудь про это самое. Он любил выискивать в словарях, что значит незнакомое слово или выражение.

Бахтин оказался занятным и добрым спутником. За дорогу Сенька привык к профессору. Оказывается, он и родился в Белорецке, И жил тут, и учился до седьмого класса. Лишь потом увезли его в Свердловск. Там и среднюю школу кончил, там и диплом защищал, на геофаке. Такой про все знает, и всю землю, наверное, «наскрозь» видит. Ух, и повезло же Сеньке!

Теперь он даже порадовался, что его заперли в подвале. Не случись той беды — не лететь бы ему и с профессором.

В Белорецке Назар Ильич устроился не в гостинице, как предполагал сначала, а у своих знакомых Савиных.

Жили Савины в чистом небольшом домике на берегу Белого озера. Сенька немало подивился, что хозяин дома Корней Ильич вчера прилетел из Уфы как раз по Сенькиному билету.

Ильичи пришлись ему по душе. С ними не пропадешь.

Обед хозяйка собрала на веранде. Отсюда хорошо видны синие горы, синее небо над ними. Здесь чистый горный воздух с пряным привкусом горных трав и цветов. А рядом и блеск тихого озера, и свежая зелень вишен и яблонь в хозяйском саду.

— Зови невесту, — улыбнувшись, сказал жене Корней Ильич, — а то хлопчику с нами, стариками, небось, скучно.

— Злата, Злата! — кликнула хозяйка, открыв дверь в одну из комнат. — Обедать!

На пороге появилась девочка лет тринадцати. Хрупкая, но шустрая, быстроглазая. Не смущаясь, сказала «здравствуйте» и села за стол против Сеньки, который рассматривал ее с любопытством. На ней простое розовое платьице с золотистым пояском. Волосы черные, слегка вьющиеся. Брови густые, круто изогнутые. Все лицо дышит задором, и, кажется, она с трудом сдерживается, чтобы не заговорить. Видать, занятная девчонка!

Разговор за столом не клеился. Хозяин говорил о металлургах, о новой технике на заводах, о людях и их делах. Но Сенька не представлял себе ни этих заводов, которых не видел, ни людей, ни их дел. Он все ждал, когда заговорят про горы, про поиски геологов, про камни. Разговор же об этом не начинался. Тогда он снова стал исподволь приглядываться к внучке хозяина, которая молча все подкладывала ему на тарелку то огурцов с помидорами, то капусту с картошкой, то жареного окуня. Сенька засмущался даже, беспрестанно повторяя, что он уже сыт и больше ничего не хочет.

Покончив с обедом, Корней Ильич и профессор остались на веранде, и хозяйка принесла им кувшин холодного квасу. А Злата с Сенькой спустились в сад, облюбовав себе скамейку против большой цветочной клумбы.

С трудом одолевая неловкость, Сенька стал расспрашивать Злату про Белорецк, про горы, про школу. Девочка говорила без умолку. Чувствовалось, что начитана и много знает. Мать ее работает на заводе, в самом интересном цехе, где выпускают диковинную проволоку. Чуть наклонившись, она тряхнула головой, так что волосы ее упали на лицо. Выбрала волосок и, показывая Сеньке, сказала:

— Видишь, какой тонкий, а их проволока раза в четыре тоньше. Почти не видна на глаз. С микроскопом работают. Один килограмм такой проволоки за границей стоит дороже килограмма золота.

Сенька дивился. Неужели через микроскоп? Поглядеть бы на нее.

— У меня есть несколько волосков, — похвалилась Злата. — Хочешь покажу?

И, сорвавшись с места, полетела домой.

— Гляди-ка! — разжала она ладонь, вернувшись.

В самом деле, едва заметный длинный волосок. Сенька осторожно взял его двумя пальцами и стал разглядывать. Ну и тонок! Почти не виден.

— Такой волосок пропускают через отверстие в станочке, а дырочку без микроскопа не разглядишь. Хочешь — возьми себе.

Посидели немного молча, глядя на горы. Дышалось легко-легко, и ощущение в душе было такое, будто летишь над землей, и ничто тебе не трудно.

Теперь стала расспрашивать Злата. Ей все нужно знать: и как Сенька отстал, и что будет там без него, и какой у них Грек? Разговорился он не сразу, но чем больше говорил, тем веселее становилось обоим.

Строгий ли у них Грек? Не поймешь его — строгий и нестрогий. То шутит без умолку и хохочет вместе с ребятами, а то начнет жать — только держись. Ни двоек, ни колов не жалеет. Влепит, когда и не ждешь.

— Строгий, значит?

— Пусть, строгий. Только с ним интересно. Вроде все время задает тебе задачки. А ты решай, ищи.

— Это как же?

— У него сто способов, и все разные. Помню, пришел на первый урок еще в пятом классе и говорит: «Любой урок будете готовить на пятерку. Других отметок не будет. Либо пятерка, либо ничего. А появится первая пятерка — тогда и другие оценки пойдут». Что ни день — спрашивает одного, другого, третьего. «Нет, — говорит, — далеко до пятерки». Всем достается. Зато знали его географию. Назубок. Потом все-таки вырвали у него пятерку. Весь класс вздохнул. Только легче не стало. А кончилась четверть — ни одной двойки, ни одной тройки. И знаешь, как хочется первому схватить такую пятерку. Самую трудную!

— Были у тебя такие?

— Случалось. Мы его очень любим, Грека. Он знает об этом и за кличку не обижается.

— Мне бы хоть взглянуть на него. Попрошусь у деда. Может, и возьмет с вами?

— Вот бы хорошо, попросись.

— А нашего географа никто не слушает. На уроках у него такой гвалт — себя не слышишь. И в горы не ходит.

— Нет, наш на выдумки горазд.

— Расскажи еще, — попросила Злата.

Упрашивать Сеньку не нужно. Про Грека есть что рассказать. Он тебя сто раз удивит.

— Еще любит он часы с заданием.

— Это как?

— Скажем, час смекалки. Хочешь не хочешь, а придумывай и соображай. У него свои задачи, головоломки, и каждый должен решить, найти ответ, быстро сообразить. А не то — час молчания. Думаешь, легко? Или еще — час философии… А то придумает час вежливости, терпения, логики. Нет, на такой час запросто не придешь. Столько перечитать нужно, столько запомнить!

— И для чего все?

— А чтобы больше знать и уметь.

— Затейник он.

— Голова! Одним словом, Грек!

Злата засмеялась, а Сенька продолжал:

— С ним все время думай, не то засмеют.

— Завидно, что у вас такой географ.

— А вот я подвел его.

— Ничего, догонишь, и все уладится.

— Не в том дело. В походе у нас у каждого свое поручение, свои обязанности. Есть у нас Альда. Пишет, между прочим, как Пушкин. Ей дали дневник вести. А мне — зарисовки делать. Заменить меня некому. И еще мне дали — изучить нефрит. Конечно, все готовились, все изучали. А я больше всех. Тогда как другие больше по яшме, по горному хрусталю и так далее. Нет у них теперь никого по нефриту. Значит, по самому главному, зачем пошли. Видишь, как нехорошо получилось. А догоним их нескоро — дней через пять-семь, сказал профессор.

С веранды донесся голос Корнея Ильича. Он звал их к чаю.

Ямантау

С рассветом тронулись в путь. Над противоположным берегом Белого озера высилась черная гора. Как стог сена. Сенька еще вчера видел: голой отвесной стеной она обрывается в сторону озера. Злата сказала, ее зовут Крутой камень. Говорят, надежная защита города от северных ветров. Сейчас, казалось, она склонилась над озером и никак не разглядит в нем своего отражения. Еще темно.

В километре от Белорецка гора Теплая. У ее подножья течет теплый ключ, и вода в нем не замерзает в самые трескучие морозы. А слева высится гора Малиновая, и на ее склонах уйма дикой малины.

Горное утро чудесно. Небо синее-синее, синее самых синих чернил, с золотистой полоской у горизонта. Гребни гор вроде подсвечены и чуть-чуть лучатся. А внизу темь, как сажа, и ничего не разберешь. Будто висят они в воздухе над непроглядной бездной, и ей ни конца ни краю. Густой воздух с холодинкой, как вода в роднике, и, кажется, от него немножко немеют зубы.