Алексей Югов - Черный дракон Страница 6

Тогда осмелилась и Маруся:

— А можно мы вам помогать будем... по химии?

Надежда Павловна звонко рассмеялась и так неожиданно обняла их всех троих, что девчонки стукнулись головами.

— Химики вы, мои химики, — сказала она,— да как же это вы помогать-то мне будете, а?..

— А вы нас научите, — отвечала, улыбаясь, Маруся. — И что можно, то мы и станем помогать... Мы еще бы могли некоторых ребят собрать...

— Ну что ж, — сказала Надежда Павловна. — Без ассистентов мне нельзя. Я и сама собиралась наднях говорить с вами об этом.

Она присела на край стола и велела девочкам садиться. Они подтащили табуретки поближе к ней.

Так началось первое инициативное заседание кружка «друзей химии» N-ской школы.

Надежда Павловна и девочки быстро договорились.

— А в какие часы вы будете приходить сюда, чтобы и нам в это же время приходить на уборку? — спросила Катя Зайцева.

— А зачем вам я? — удивилась Надежда Павловна. — Разве без меня вы не управитесь? У вас будет ключ и от лаборатории и от шкафов. Так что, когда есть свободное время, тогда и приходите. Ядовитые вещества у меня хранятся отдельно. А чтобы вам было легче разобраться в лабораторной посуде и в приборах, вот вам прейскурант с картинками. Какого предмета не знаете, можете справиться.

Надежда Павловна достала из выдвинутого ящика толстую книгу, вроде телефонного указателя, и подала девочкам. Они молча переглянулись.

Прозвенел звонок: большая перемена кончилась.

— Ну, девочки, я пойду. А вы не забудьте закрыть дверь, — сказала Надежда Павловна и убежала наверх.

Когда затих стук ее каблучков по лестнице, Маруся Чугунова стиснула в руке ключ от лаборатории, выпрямилась и взволнованно произнесла:

— Ну, девочки, если мы у нее хоть одну пробирку сломаем, хоть один кристалл израсходуем без ее разрешения, то тогда... тогда не знаю, кто мы будем!..

Заперев лабораторию, они поднялись в классную комнату. Весь этот день они вели себя очень таинственно, гуляли на переменах вместе, обнявшись втроем, и ни с кем не разговаривали.

Когда возвращались домой после занятий, Катя Зайцева решила одним из первых завербовать в «друзья химии» Колю Ершова.

Тот даже не дослушал ее до конца.

— Ну-у! — сказал он, помахивая сумкой с книгами. — Я летчиком буду, парашютистом. А по химии у меня и без кружка всегда почти «хоры». А кто у вас там?— небрежно спросил он, глядя по сторонам.

— Во-первых, — отвечала Катя Зайцева, обидевшись, — насильно мы никого не тянем. Если даже никто больше в классе к нам не запишется, мы вдвоем с Маруськой будем Надежде Павловне помогать... Пускай...

— С какой Маруськой? — перебил ее Коля Ершов и перестал размахивать сумкой.

— С какой? С Марусей Чугуновой,— ответила Катя.

Некоторое время шли молча.

— Конечно... — медленно, как бы раздумывая, начал говорить Ершов.— Конечно, если разобраться как следует, то летчику, пожалуй, надо химию знать на «отлично»... Правда, пилоту, может быть, и не так или парашютисту... Хотя, с другой стороны... Записывай! — решительно сказал он, как бы подводя итог длинного ряда размышлений.

Узнав, что Ершов записался к химикам, изъявил свое желание быть «другом химии» и Миша Бутылкин. Да и такую ли жертву он согласился бы принести для Николая Ершова, если бы это потребовалось!

Миша Бутылкин был круглый сирота и жил у своего вдового дяди. Дядя был флейтист и играл в оркестрах кино и ресторанов. Племянника он любил. Они могли бы жить совсем неплохо, но, к несчастью, дядя Бутылкина был больной человек: болезнь его была запойное пьянство. Когда наступала полоса запоя, то в доме пропивалось все, что только попадалось под руку, вплоть до мишиных учебников. Приходилось нередко и голодать. И это было самое тяжелое для Миши Бутылкина, которого ничего не стоило, даже если он был вполне сыт, уговорить скушать еще кусочек.

Во времена запоев дядя начинал проявлять исключительную заботливость относительно школьных дел племянника.

Пьяный, растерзанный, он приходил в школу, вызывал директора, преподавателей и начинал с ними разговаривать про своего питомца.

— Дорогие товарищи, дорогие товарищи! — восклицал он. — Ну вы поймите: ни отца (здесь он пригибал один палец), ни матери (пригибал другой). Один только я (при этом он ударял себя в грудь), один только я отвечаю за его интеллект!..

— Ну, а мы: учителя, школа? — возразил ему однажды директор.

— Мы разве за его интеллект не отвечаем?

На это дядя Миши Бутылкина ничего вразумительного ответить не смог, а только, склонив голову на бок, долго смеялся мелким, заливистым смехом, хитро подмигивал и грозил указательным пальцем.

— Ко-о-варный вопрос, знаете ли!.. Ко-о-варный вопрос! — бессмысленно повторял он.

Дома он требовал у племянника тетради, свидетельство с отметками и, когда находил плохие — а таких было немало,— то бранился и норовил побить.

Однажды ему вдруг взбрело в голову, что его слабоуспевающего питомца ожидает в жизни неминуемая гибель, если тот не выучится играть на флейте.

— Слушай, Мишук, — сказал он, — ведь вот голова-то у тебя того... туговата малость, зато грудь — просто мехи кузнечные. Тебе флейта

— в самый раз. Выучись, брат, а то пропадешь без куска хлеба. Я тебе говорю!

Миша стал отказываться. Он говорил, что ребята просмеют его, если узнают, что он учится играть на флейте, ссылался на то, что у него нет слуха, — все напрасно: дядюшка был неумолим.

Состоялось даже несколько уроков. Потом дядя охладел к занятиям и оставил Мишу в покое.

С Колей Ершовым Бутылкин подружился впервые еще два года тому назад. Но их дружба стала навеки нерушимой весной прошлого года и вот после каких событий.

Однажды Бутылкин был у Ершова. Он уже собрался уходить домой, но в коридоре, как водится, задержался. Они стояли и разговаривали. Бутылкин был в шинели и в сапогах. В это время вернулся с работы колин отец. Он слегка покосился на посетителя, однако ничего не сказал и прошел в кабинет.

Когда Бутылкин ушел, отец спросил Колю:

— Что это к тебе за военный ходит?

— Военный? — удивился Коля. — Да это Мишка Бутылкин, товарищ мой.

Отец изумился.

— Ну и гигант! — сказал он. — Прямо- таки геркулес! Да сколько же ему лет? Переросток, наверное?

— Четырнадцать,— отвечал Коля. — Он у нас в школе самый сильный. Даже преподавателя физкультуры на вальке перетягивает.

— И учится ничего? — спросил отец.

Коля покачал головой.

— Нет, по математике совсем плохо. Придется на второй год оставаться, а он не хочет. «Мне, — говорит, — и так стыдно: всех в школе выше. А если еще на второй год остаться, тогда что же будет?» Хочет совсем школу бросать... Правда, ему и учиться-то прямо невозможно, — заметил Коля и затем, отвечая на расспросы отца, рассказал и про дядю Бутылкина и про то, как трудно его товарищу готовить уроки дома.

— А что же вы-то смотрите?.. Хороши приятели! — возмутился отец Ершова.

— А что же мы?.. — растерянно возразил Коля.

— Как «что»?! Ну, устройте его так, чтобы было, где готовить уроки. Хотя бы ты, у тебя отдельная комната. Он где живет?

— Да здесь же, на Большой Грузинской, квартала два отсюда.

— Ну, так вот...

— Папа, ведь и верно! — вскричал, обрадовавшись, Ершов. — Ты это серьезно говоришь: можно?

— Ты что же, первый день меня знаешь? — обидевшись, отвечал отец.— Я удивляюсь, как ты сам до этого не додумался. Ты в своей комнате хозяин. И даже больше тебе скажу: если у него главное несчастье в алгебре, можешь рассчитывать на меня.

Отец Коли окончил военную академию.

Коля был вне себя от радости, выслушав предложение отца.

— Ох, папа! — вскричал он. — Какое ты большое дело сделаешь! Ты знаешь, лучше его ведь во всей школе нет!.. Вот если для друга, то он ничего своего не пожалеет...

— Ну и прекрасно, — сказал отец.— Только не я, а ты этим всем займешься. Я же со своей стороны обеспечиваю свое содействие: могу быстро его «натаскать» по алгебре. Понял?

Сын задумался.

— Только знаешь, папа, — сказал он, — как мне его заманить? Ведь если прямо ему сказать: приходи, мол, заниматься, — ни за что не придет.

— Ну, это уж ты обдумывай сам,— сказал отец и на этом закончил разговор.

И Коля придумал.

На другое же утро, во время большой перемены, он сказал Бутыл-кину:

— Слушай, Миша, мог бы ты меня обучить боксу?

Тот обрадовался.

— Пожалуйста, — сказал он. — Хоть сейчас. Только смотри, устоишь ли. Ведь уж очень вес у нас разный.

Ершовым тоже овладели сомнения: о тяжести бутылкинского кулака в школе ходили легенды.

— Да-а... — пробормотал Ершов.

Но сам же Чемпион и придумал выход.

— Колька, да чудаки мы!— вскричал он.— А кожаная груша на что?.. С которой боксеры тренируются? Сколько угодно! Все приемы могу на ней показать...