Вероника Кунгурцева - Похождения Вани Житного, или Волшебный мел Страница 7

Проснувшись по второму разу, Ваня припомнил предутреннее происшествие — и оно показалось ему сном. Да ведь у Вани и привычки такой никогда не было — по ночам вставать. Но когда они с бабушкой отправились после завтрака в огород, земли было вскопано гораздо больше, чем вчера…

— Кто это тут копал‑то? — забросил Ваня удочку. — Вроде вчера меньше было вскопано…

— Кто‑кто — дед Пихто, — проворчала бабушка. — Кто нам с тобой вскопает? У нас работников‑то: ты да я да мы с тобой… Пока ты дрых — бабушка у тебя работала. Кто вскопал? И не стыдно ведь спрашивать!

Ваня покраснел и, опустив голову, принялся копать. Старался вовсю — хотя волдыри на ладонях полопались и руки болели нестерпимо.

Ближе к обеду Василиса Гордеевна послала Ваню в магазин, вручив ему хрустящую пятисотку и наказав, кроме молока и хлеба, купить ещё пачку «Беломора» для козла. Мол, другого курева Мекеша не признаёт. Ваня, собираясь на выход, глянул ненароком в поясное зеркало, висевшее в прихожей, и оторопел: волосы у него из пегих превратились в золотые… И расчесать их ничего теперь не стоило, они не слипались враждующими кистями, дружно лежали — волосок к волоску. Ваня потряс волосьями и, подмигнув золотоволосому отражению, нахлобучил на голову ушанку.

— Смотри не потеряй деньги‑то! — крикнула вслед ему бабушка.

— Не потеряю! — отозвался Ваня из сенцов.

Выметнувшись на улицу, Ваня покосился на дуб и повернул, как было сказано, в сторону, откуда они давеча прибыли.

3–я Земледельческая улица выходила на широкий проспект, по которому в несколько рядов сновали машины, а посерёдке были проложены ещё и рельсы для трамваев. На той стороне оживлённого проспекта рядами стояли девятиэтажные дома, но Ване на ту сторону не надо было. Свернёшь направо — иди себе да иди, говорила бабушка, минуешь пустырь (место, где до недавних пор были 1–я Земледельческая и 2–я Земледельческая) и увидишь магазин в первом этаже пятиэтажного дома. Ваня шёл, придерживаясь бабушкиной инструкции, но на ходу достал денежную бумажку из кармана пальто и стал её исследовать — до сего дня он не держал в руках никаких денег, ни новых, российских, ни старых, советских, да и в магазин ему ходить не доводилось. На зелёном поле оказались нарисованы большие ёлки и маленький Кремль. Четыре раза было написано 500 цифрами и один раз прописью. Ваня перевернул бумажку… но тут кто‑то вырвал её из рук. Ваня увидел свою пятисотку, зажатую как флаг, большим и указательным пальцами парня лет так четырнадцати. Рядом с парнем, преградив Ване путь, стояло ещё человек пять разновозрастных мальчишек, с ухмылкой глядящих на него. Справа был означенный пустырь — заваленный щебёнкой, брёвнами и всяческим неубранным мусором.

— Это самое, из какой школы? — с ходу спросил парень, Ваня проследил, как денежка исчезает в чужом кармане.

— Не из какой, — машинально отвечал Ваня. — Отдай деньги‑то, мне от бабани влетит…

— Не из како–ой! — повторил парень, оставив Ванину просьбу без всякого внимания. — Пацан понты кидает, — сказал он, обращаясь к согласно закивавшим товарищам. — Эй, понтяра, а с какой ты, это самое, улицы?

— Вон с той, — кивнул Ваня на оставшуюся в стороне улочку.

— Понятно — деревня, значит… А, это самое, бабки ещё есть?

— Нету у меня никаких денег, я их и в руках никогда не держал…

— Ага, — сказал парень, — так я тебе и поверил! Ну‑ка, Эдик, пошмонай.

Мальчик с блестящими, как слюда, глазами выворотил Ванины карманы наизнанку — в одном ничего не оказалось, а из другого выпала пустая упаковка от аспирина.

— Пусто, — сказал разочарованно Эдик.

— Ты, это самое, тут больше не ходи, это — наш город, а твоё место, сявка, там, — набольший из парней показал на зады огородов, — а то, это самое, перо в бок получишь. Ясно?! — И, схватив Ваню за грудки, так что старенькое пальтишко затрещало по всем швам, приподнял над землёй. Кто‑то сдёрнул с Вани ушанку и бросил в грязь, а Это Самое прыгнул на шапчонку и как следует на ней потоптался.

— А про бабки — никому! Пшёл вон! — Ване дали пинка, и он несолоно хлебавши, да ещё без шапки, побежал домой.

Возле ворот остановился, постоял и, сделав с десяток витков вокруг дуба, не нашёл ничего лучшего, как залезть на дерево. Лезть было непросто, на деревья Ване тоже лазить ещё не приходилось — а ведь это было всем деревьям дерево! Ваня сам себе казался никчемным муравейкой, хотя у муравья‑то, конечно, был промысел на дубе, а какие–такие дела здесь у него, зачем он лезет вверх — никому не известно. Цепляясь за ветки, перебираясь с сучка на сучок, мальчик понемногу добрался до середины. Приметил на очередной ветке сорочье гнездо, сорока сидит на яйцах, увидела Ваню — растопырила крылья и давай костерить его на чём свет стоит, по–своему, конечно, по–птичьи. Полез он дальше, поглядел вверх: до неба ещё далеко, сплошные окроплённые почками заросли, поглядел вниз — улочка сквозь переплёт ветвей видна из конца в конец. Вон у колодца стоят две тётеньки, вёдра поставили, калякают, вон из крайнего дома выезжает мужик на мотоцикле с коляской, а в коляске его жена в шлеме, мотоцикл свернул и помчался по проспекту. Ваня поднял руку, чтоб зацепиться за отросток, выходящий из ствола, и попал ладонью в отверстие… Залез на следующий сук — и увидел в стволе дупло в виде арки, наверное, беличье. Ваня попытался заглянуть в дупло, но там была кромешная тьма, сунул руку — глубокое. Рука просунулась по самое плечо — а внизу всё пусто да пусто, дна нет… Наконец, когда Ваня с головой просунулся внутрь — пальцы нащупали что‑то твёрдое… Дно. А там шерстяное что‑то. Не белка ли попалась? Нет, раз молчит… Ваня вытащил добычу на свет — и увидел… Да это шапка! Чёрная, вязаная шапка — очень ему такие нравились, ребята из его класса ходили в таких… Что за дела! Его шапка осталась на дороге в грязи — а тут как раз шапка в дупле, что это значит? Ваня поглядел вверх, вниз, по сторонам — шутки, что ли, кто‑то шутит? Оглядел шапку — почти новая, на отвороте пришит дубовый листок. Интере–есно… И что‑то ещё за отворот засунуто… Бумажка какая‑то скрученная… Он вытащил бумажку, развернул — вот тебе и на! Пятисотка! Ваня чуть с дерева не сверзился — но ухватился в последний момент за сучок. Оглядел денежку — конечно, это не та самая, не новая уже, помятая… И недолго думая, сунул пятисотку по–глубже в карман, а шапку натянул на голову. Лучше вопросов не задавать — а принимать всё как есть, молча.

Когда слез на землю — далеко уже отошёл от дуба, да вдруг опамятовался. Посмотрел — никого на улице нет, в окошки тоже вроде не подглядывают, кому он нужен, на него глядеть, — и поклонился дереву, как бабушка, в пояс:

— Спасибо, дяденька Святодуб…

Дерево зашумело в ответ, и сорока прострекотала по–своему в подголосок ему, дескать, давно бы так. При выходе со своей улицы на городской тротуар Ваня внимательно поглядел налево, потом направо — мальчишек нет, но он был теперь учёный, решил обойти пустырь кругом: перейти на ту сторону проспекта, дойти до следующего пешеходного перехода и вернуться на эту, зайти в магазин — и тем же путём обратно… Получалось, дорогу надо переходить четыре раза, и крюк выходил порядочный — а что делать? Проспект был широченный, светофор, не успеешь дойти до конца, загорался вновь красным светом, да ещё трамваи выскакивали откуда‑то, когда их совсем не ждёшь… С риском для жизни Ваня проделал задуманную операцию. Купил в магазине что надо, даже сдачу не забыл взять — и вернулся домой.

Василиса Гордеевна сидела за прялкой, выпрядала, вытаскивала, скручивала махрящуюся нить, которая тянулась из чёрной шерстяной тучи. Поплюет на пальцы, помочит шерсть — и свивает. Веретено плясало на бабушкином колене.

— Тебя только за смертью посылать, — проворчала Василиса Гордеевна. Ваня пожал плечами, сунул шапку в рукав пальто, а сдачу положил на комод.

— А ты что, бабаня, делаешь?

— Нитку тебе пряду.

— Мне–е?

— А кому ж — тебе, конечно. Сегодня чёрную, а завтра или послезавтра, а может, и через месяц, — там поглядим когда, — белую.

Ваня понаблюдал ещё, как бабушка прядёт ему чёрную нитку и, вздохнув, сказал то, что наболело:

— Даже телевизора у тебя нет!..

— А на кой он тебе?

— Так мультики смотреть, передачи разные…

— А ты в окошко смотри. Вон Мекеша ходит.

Мекеша не просто ходил по двору, а, разбежавшись, подскакивал к воротам — и поддавал им как следует рогами. Бабушка спиной повернулась, не видела. Может, и не слышала — хотя грохот стоял знатный. Тренируется, приёмы свои отрабатывает — потом на Ване их станет применять…

— Мекеша… Твой Мекеша бодается как не знай кто, а телевизор…

— И телевизор бодается.

— Скажешь тоже — телевизор бодаться не умеет…

— А я тебе говорю — бодается.