Наталья Евдокимова - Кимка & компания Страница 8

– Нет у нас никаких динозавров, это мы так просто сказали, а то вдруг вы их у нас отбирать начнёте.

Мы через толпу перепрыгнули и в разные стороны разбежались, а один угол наш пингвин занял. И все как начали в пингвина нашего пальцами тыкать, как закричат:

– Чёрно-белое чудовище!

А я говорю:

– Зря вы так. Вполне себе симпатичный пингвин.

А пингвин наш в это время в тысяче зеркал отражается и сам этого так испугался, что ко всем спиной повернулся, и поэтому на нас из зеркал тысячи пингвиньих лиц смотрят. И жители параллельного пространства говорят спокойно так:

– Нас такими монстрами не возьмёшь, да и динозавры наши такие же, только мы боимся, что вы этого единственного динозавра у нас заберёте.

– Конечно, заберём, – говорит Астя. – Давайте его сюда.

– Не дадим, – говорят, – он маленький. Приходите, когда подрастёт. Только он не подрастёт никогда, он породы такой. Значит, до свидания.

Астя подошла ко мне и зашептала на ухо:

– Слушай, Кимка, а давай у них динозавра заберём, хоть он и маленький.

– Ну, вроде мух ваших или тараканов, – подсказывают работники музея.

Мы разговариваем, а наш пингвин с их динозавром уже, держась за лапы, из музея выходят. Оба одинакового роста и даже похожи друг на дружку. Я говорю:

– Ладно, Астя, пойдём отсюда, посмотрим, чем ещё это пространство от нашего отличается.

Мы быстро выбежали из музея, дверь за собой закрыли, а динозавр говорит тоненьким таким голоском:

– Мы у вас специально вымерли, чтобы не уменьшаться, а я вот уменьшился, и ничего.

Пингвин наш говорит:

– А наши пингвины вот живы-здоровы.

Смотрят с динозавром друг на друга и улыбаются. На нас оглядываются и говорят:

– Спасибо вам, Кимка и Астя, но дальше мы сами пойдём, потому что вместе нам весело и радостно.

– А нам с вами, – говорим мы, – тоже, может быть, весело и радостно.

– Не усложняйте, – сказал пингвин. Динозавра оседлал, и они вдаль поскакали.

– Ну вот, – расстроилась Астя. – А я динозавра как следует и не рассмотрела.

– Ничего в них хорошего нет, – говорю я. – Они или вымирают, или вдаль ускакивают.

Мы это говорим и на площадь выходим. А там, на площади, дети в оранжевых комбинезонах идут друг за дружкой вереницей, которая в улитку закручивается. Я подумал: интересно, что будет, если они до конца дозакручиваются. А они просто в обратную сторону пошли и в другую улитку закручиваться стали, только комбинезоны у них уже были не жёлтые, а зелёные с серебристым отливом.

Астя смотрит на это и говорит:

– Я всё у тебя, Кимка, спросить хотела, что ты делаешь с впечатлениями – копишь или сразу используешь?

Я ей ничего не ответил, а вслед за детьми пошёл, и Астя за мной следом направилась, и я спрашиваю у последнего мальчика:

– Что это вы в улитки закручиваетесь, а не в рогульки?

А мальчик говорит:

– У нас, Кимка, принято так. Вот когда у вас так принято будет, то вы тоже будете так закручиваться. Три раза в день восемь дней в неделю за полчаса до каждого завтрака.

– Тогда мы, – говорит Астя, – через полчаса с вами завтракать пойдём.

Мальчик говорит:

– Какие хитрые, – и ещё что-то добавить хотел, но ему в обратную улитку уже надо было закручиваться.

И тут пыль поднялась, сухие листья вверх полетели, и нас с Астей и самих чуть не унесло.

– Как у них тут всё наоборот, в этом параллельном пространстве, – говорит Астя. – Даже листья не вниз падают, а вверх летят.

– Это у нас не листья вверх летят, – говорит прохожий, – а ежедневная уборка мусора началась. Он у нас летит, выстраивается стаей и в назначенное место прилетает.

Мы обрадовались и стали из карманов конфетные фантики выбрасывать – их у нас к тому времени много накопилось. А тот же прохожий стал наши фантики ловить и себе по карманам рассовывать.

– Потому что, – говорит, – фантики из параллельных пространств – это не мусор, а раритет.

– А мы, – говорит Астя, – уже тут конфет наесть успели, так что это ваши фантики, здешние.

– Надо же, – говорит прохожий, – я теперь не знаю, что и делать. И выбрасывать сейчас стыдно, и ничего толкового придумать не могу, чтобы оправдаться.

– А мы, – говорю я, – глаза закроем, а вы выбрасывайте.

И мы закрыли глаза, только Астя чуть-чуть подглядывала. Это она смотрела, чтобы не пропустить, когда наши улитки на завтрак пойдут. Ну, и я подсматривал, чтобы посмотреть, на что там Астя смотрит. И вдруг в этой веренице (а она уже по моему совету в рогульку заворачивалась) увидел брата своего Демида, а следом за ним Захар вышагивал.

Я подбежал к ним, и мы обниматься стали – так давно не виделись.

А Астя не стала обниматься, потому что, говорит, в их роду это не принято.

– Надо же! – кричу я. – Параллельный Демид! Из другого пространства, но ничем не отличается!

– Нет, Кимка, – говорит Демид, а вереница в это время стройность потеряла, и дети стали бродить по площади хаотично. – Я не параллельный, я тот же самый, мы тоже добрались до водопадного моря и сюда переместились. У нас, Кимка, были с тобой одинаковые приключения, так что нам и рассказывать друг другу ничего не надо, можно просто помолчать, – а сам не молчит, а дальше рассказывает: – А если ты думаешь, что я с их порядками смирился и в вереницу эту навсегда встал, так не навсегда, а только потому, что нам с Захаром комбинезоны понравились.

А Захар говорит:

– Мы и для вас припасли, – и показывает, что второй комбинезон у него поверху надет.

Мы забрали Демида и Захара и пошли по улицам бродить. Смотрим вокруг, а там плакаты развешаны, и на них написано: «Наше параллельное пространство – лучшее из параллельных пространств!», и ещё: «Посмотрите друг на друга, вдруг вы отличаетесь», и такие: «Дважды два четыре и в нашем параллельном пространстве».

А Демид спрашивает:

– Что это ещё за дважды два четыре, зачем им такие непонятные надписи?

Тут я вспомнил, какой у меня необразованный брат, и говорю:

– Тебе, Демид, тут как нравится?

– Мне, Кимка, – говорит Демид, – тут не нравится, потому что у них плакаты непонятные.

– А в остальном? – спрашиваю.

– А остальное – частности, – говорит Демид. – А к частностям я тоже не привык, мне больше наше пространство нравится, целиком.

А мимо нас люди идут радостные, в руках воздушные шары держат, на поводках ведут собак и кошек, дети едут на велосипедах, и в каждой руке у них по мороженому, а кто любит солёное – то по бутерброду, а если кислое – то лимон или пучок щавеля. И взрослые песни поют, но не громкие, а тихие, мелодичные, и солнце светит, и все такие загорелые становятся, и не ноет никто, что жарко.

– Всё равно, – говорю, – зайдём в какую-нибудь школу или как там она у них называется, хотя бы на пару минут – воздухом школьным подышать, он в школах особенный.

А тут как раз здание к нам приближается само по себе, большое такое, с колоннами, и лет этому зданию тысячи две, и написано на нём СОШПП.

– Средняя образовательная школа параллельного пространства, – говорит Астя. – А вдруг у них стандарты отличаются?

– Ты, Астя, нас не пугай, – говорю я. – У нас этого только учителя пугаются. Лучше постой у входа, а мы пока с Демидом и Захаром прогуляемся.

– Я тогда на крышу залезу, – говорит Астя. – Сверху посмотрю, а то снизу я почти всё видела.

Зашли мы в дирекцию, а в дирекции крыша стеклянная, и сверху на нас Астя смотрит. Улеглась прямо на этом стекле – так ей интересно, что у нас происходит.

На столе у директора игрушки всякие и глобус квадратный стоит. Заглянул в тетрадку, которую директор проверял, а там правильные слова перечёркнуты и сверху красным неправильно написано.

– Хотели, – говорю, – поучиться у вас, но не будем, у вас предрассудков полно, и не знаете вы ничего.

– А я вот тут выучился, и нормально, – обиженно директор говорит.

Мы из школы вышли, залезли на крышу, а там Астя всё ползает по стеклу и вниз заглядывает. И ученики школы увидели её, и тоже наверх забрались, и ползают по два человека: кто быстрее от одного края крыши до другого доползёт, а потом наоборот – кто медленнее.

– Хватит, – говорю Асте, – ползать, теперь тут и без тебя справятся.

– Дважды два – четыре, – говорит Астя.

– Глупости, – отмахивается Демид. – И все их ещё повторяют.

– Дважды два – четыре, – повторяет Захар.

Мы тогда с Астей срочно нормальную школу нашли и спрашиваем:

– У вас тут ускоренное обучение имеется?

А у нас спрашивают:

– Вам десятиминутное или пятиминутного хватит?

– Давайте на семь минут, – говорю я. – Оно от десятиминутного не очень отличается.

Вышли после обучения, Демид про факториалы шепчет, а Захар с одного иностранного языка на другой переходит, так что сразу понятно стало, кто из них гуманитарий.

– А ничего так плакат, – говорит Демид. – Мне даже понравился.