Майкл Коуни - Кот по имени Сабрина Страница 8

К его полному разочарованию, возбуждающий хвост оказался куском спутанной старой веревки, свисавшей из дыры в крыше. А соблазнительный, призывный аромат оказался запахом, испускаемым Мерзкой Бесс, дряхлой каргой енотихой, которая никак не могла смириться с утратой былой свежести и привлекательности. Мерзкая Бесс жила в одиночестве под сортиром в темной норе, забитой сухой, ломкой, отвратительно воняющей трухой. По крайней мере здесь было тепло, а обоняние она давно потеряла.

Тэпин вскарабкался на чердак. Да, Ания определенно где-то тут. Он принялся бесшумно рыскать по углам и вскоре обнаружил ее зарывшейся в гнилые овечьи шкуры. Глаза у нее были открыты, но словно затянуты сонной пленкой. Превосходный момент взять это юное существо и насладиться вволю, пока эта бестия, кажется, сыта и не думает ни о чем. Тэпин устремился вперед.

— Приветик, папочка, — пробормотала она.

Не к месту и не ко времени она вспомнила об этом. Но еноты — существа легкомысленные, беззаботные, и Тэпин тотчас же выбросил из головы это неуместное приветствие. Он проворно облапил ее…

— О нет. Хватит. Больше мне не надо. — Она выскользнула из его объятий.

— Что значит «больше не надо»? — Он ожидал совсем другого. — Я не видел тебя с прошлой осени. Зима почти на исходе. Пора вспомнить о весне и о нашем долге перед родом.

Наступил сезон спаривания. Неужто тебе, Ания, нужно напоминать об этом?

Она тяжко вздохнула.

— Я уже с лихвой выполнила свой долг перед родом — только что. И чувствую себя будто выжатая тряпка.

— Что-о? Кто же тут был? — Взбешенный, он впился когтями в ее лапу.

— Пистоль конечно. Кто же еще?

Пистоль! Коварный юнец! Он, должно быть, выскользнул до того, как Тэпин проснулся, сотворил этот воровской акт и тихохонько прокрался обратно.

— Но Пистоль — твой брат!

— Любой енот, если он настоящий самец, мне брат. Ты и Бесс, должно быть, здорово потешились в молодые годы.

Он и Мерзкая Бесс? Даже подумать противно. Но что все-таки ПРОИСХОДИЛО в те далекие дни неукротимой молодой силы? Он больше не помнил. Тэпин потер глаза вялой, старой лапой. Вожделение угасло даже быстрее, чем возникло. Ему вдруг почудилось, что больше оно никогда не вернется. Не возвратится и былая мощь.

— Я старею, Ания, — захныкал он.

— Боюсь, не пережить тебе и нынешней зимы.

И он, развалина енот, спотыкаясь, поплелся обратно. Почему-то спускаться с лестницы было раз в десять труднее, чем вскарабкиваться. Казалось, он оставил там, наверху, последние крохи своей жизненной силы и теперь был просто дряхлым стариком. А где-то рядом — молодой Пистоль, убивающий кур мощными ударами лап, щелкающий своими крепкими зубами цвета слоновой кости. Пистоль, которого он приютил. Пистоль, которой отбил у него Анию. Пистоль был умнее, чем казался. И наверное, презирал его. Тэпин больше не мог и не хотел встречаться ни с Пистолем, ни с остальными. С нынешнего дня он будет жить в одиночестве, и в одно прекрасное утро они найдут его кости, дочиста объеденные муравьями. Вот тогда им станет стыдно. И Ания пожалеет о нем. МЫ НИКОГДА БОЛЬШЕ НЕ УВИДИМ ТАКОГО, КАК ОН, ПИСТОЛЬ. ЭТО КОНЕЦ ВЕЛИКОЙ ЭРЫ. Я ВДРУГ ПОЧУВСТВОВАЛА СЕБЯ СОВЕРШЕННО ОДИНОКОЙ И БЕСПОМОЩНОЙ.

Рядом послышался шорох.

— Тэпин?

— Бесс? Это ты? Я плоховато вижу.

— Идем со мной. У меня прекрасное теплое местечко. Там мы сможем передохнуть до весны. Такая погода слишком холодна для старых костей.

Он вздохнул:

— Иду, Бесс.

Когда Ханна добралась наконец до мельницы, то увидела через окно ужасного Лодочника, сидевшего у стола с полными кулаками перьев, надерганных из мертвых уток. И к этому жуткому типу Ханна вынуждена обращаться. Он сейчас казался хищным зверем, с вожделенным фырканьем обнюхивающим раздираемую жертву. Для полноты картины не хватало только гиен, ожидающих своей доли.

Некоторое время она разглядывала его. Тяжелые мешки набухли под покрасневшими глазами, а разбухший нос напоминал перезрелый огурец. Опущенные углы растянутых губ утопали в морщинах, придавая этому лицу жесткость, хотя сейчас оно выражало некое тайно-злорадное удовлетворение. Воплощение кровавого вожделения. Да, как раз самое время подсунуть ему кур.

Она постучала в окно, и маленькие алчные глазки впились в нее, засветившись почти приветливым блеском узнавания. Лодочник встал. Он весь был словно предназначен для своего ремесла. Длинные руки с клешневидными кистями, идеальные для сворачивания птичьих шей. Низко сидящий зад — чтобы не выпадать из мелкой плоскодонки. Большие ступни — для устойчивости в скользком прибрежном иле. Лысая голова, с которой легко стекает вода.

— Минутку, миссис Пигго! — прокаркал он, шаркая к двери.

— У меня дюжина кур, которых надо… утихомирить, мистер Крукшанк.

Несколько шагов вызвали у него приступ кашля, и прошла пара мгновений, прежде чем он смог ответить, но она уже чувствовала, как напряглось от нарастающего возбуждения его жилистое тело. Пока эта внутренняя дрожь не угасла в нем, она поспешила выложить еще одну просьбу:

— Да, кстати. Заряд дроби вчера вновь угодил в крышу моего дома. Вам бы надо получше нацеливать свое ружье.

Кашель утих. Руки его перестали дрожать, и он торопливо вытащил из кармана помятую сигарету, воткнул ее в рот и зажег зашипевшую спичку. Завеса едкого дыма поднялась между ним и Ханной. Он резко повернулся и зашагал от двери внутрь мельницы. Ей ничего не оставалось, как молча последовать за ним.

— Это была не картечь, — проворчал он. Сигаретный дым вонял как горящая резина. Но зато поглощал другие запахи. Лодочник повернулся к ней спиной и мрачно уставился в окно. — Наверное, птичье дерьмо, — проскрипел он.

Если он надеялся ошарашить ее своей грубостью, то зря тратил время.

— Я слышала грохот. Экскременты падают бесшумно.

Лодочника уж тем более не смутить такими словами.

— Кроличье дерьмо падает со стуком. Оно сухое, кроличье дерьмо.

— Кролики не летают.

— Тогда это были моллюски.

— Неужто, мистер Крукшанк?

— Ага. Чайки выклевывают моллюсков, а пустые раковины просто роняют. Удивительная штука эта природа. Взгляните-ка. Взгляните на этих бобров там, внизу. Починяют бетонную плотину, глупые пачкуны. И какой в этом смысл?

— Послушайте меня, мистер Крукшанк, если вы еще раз выстрелите в мою сторону, я отвечу тем же. У меня осталось мужнино ружье двенадцатого калибра, заряженное и готовое к бою.

— Что это вы там толковали насчет кур? — невозмутимо произнес он.

Сдержись. Тебя не должно заносить. По крайней мере до тех пор, пока куры не будут мертвы. И как это может гореть сигарета, заслюненная до самого кончика?

— Их двенадцать. Потребуется не больше минуты. За беспокойство можете взять себе двух.

— Хотите чашечку чаю, миссис Пигго?

Господи! Неужели ей придется платить за услугу еще и общением? Он поднял крышку древнего медного чайника, блаженно вдыхая запах содержимого и щедро посыпая его сигаретным пеплом. Она знавала антикваров, которые дали бы хорошие деньги за этот чайник. Может быть, удастся на этом заработать. А, все это пустое. Что он говорит?

— Сливки, миссис Пигго? — Он поставил перед ней прямо в кучу птичьих перьев кувшин и сгорбился над столом. — Куры, — протянул он задумчиво, — У меня нет времени на кур. Вот если бы индейки, дело другое. Я работал на индюшачьей ферме. Много лет назад.

— Извините, мистер Крукшанк, мне правда не хочется никакого чаю. Я только что выпила чашечку. Давайте спустимся ко мне прямо сейчас и покончим с этим делом.

— Индейки, — продолжал он, когда они уже шагали по мерзлой дорожке. — Мы брали таких, которым день от роду, и нашпиговывали жратвой. Мерзкие маленькие вонючки. Они жирели и жирели, а затем, один раз в год, аккурат перед Днем благодарения, у нас начиналась настоящая резня. Точно. — Он улыбнулся, — Настоящая резня. Имеете хоть какое-нибудь представление о том, как убивают индеек, миссис Пигго?

— Предпочла бы не слышать об этом, мистер Крукшанк.

— Требуется всего два человека и один длинный шест.

— О Боже! — Не лучше ли было бы выпустить кур? Пусть отправляются назад, в дикую природу. Отвратительное видение Лодочника с шестом, творящего с индейками нечто кровавое, было слишком уж большой платой за несколько фунтов серого, жесткого мяса. Эта тошнотворная картина будет стоять перед ее глазами всю оставшуюся жизнь. Лодочник и его подручный, насаживающие индеек на длинный шест до тех пор, пока он не превратится в гигантский, судорожно машущий крыльями кебаб.

…И КОГДА СОЛНЦЕ СТАЛО САДИТЬСЯ, МЫ УСТРОИЛИ ИЗ ПРИБИТЫХ К БЕРЕГУ БРЕВЕН БОЛЬШОЙ КОСТЕР, МИССИС ПИГГО, И ЖАРИЛИ ЖИРНЫХ ВОНЮЧЕК, ПОКА ОНИ НЕ СТАЛИ ЗОЛОТИСТО-КОРИЧНЕВЫМИ. ЗАТЕМ МЫ ВЗЯЛИСЬ ЗА НИХ, ВООРУЖИВШИСЬ ОСТРЫМИ НОЖАМИ, И, ДОЛОЖУ ВАМ, МИССИС ПИГГО, ВЫ НИКОГДА НЕ ПРОБОВАЛИ ТАКОЙ ДИЧИ. ПОТОМ МЫ ЛЕЖАЛИ НА СПИНЕ В ТЕМНОТЕ, И ВСЕ БЫЛО ТИХО-ТИХО. ТОЛЬКО ШОРОХИ БОБРОВ И ДАЛЕКО НАД МОРЕМ ОДИНОКИЙ ПРОТЯЖНЫЙ КРИК КОРОЛЬКА. АГА. ПО-НАСТОЯЩЕМУ И НЕ ПОСТИГНЕШЬ ТИШИНЫ, ПОКА НЕ ПРИКОНЧИШЬ ДЮЖИНУ ИНДЕЕК, МИССИС ПИГГО.