Исповедь Обреченной - Соня Грин Страница 10

А все равно не выходит…

11 апреля

14:31

Ну вот это вообще нормально – говорить «больная» человеку с таким омерзением и остервенением, словно он болен бубонной чумой? Или у него на лбу, например, гигантских размеров гноящаяся дыра?

Самое интересное заключается в том, что он сам болен, а все равно относится к окружающим (или только ко мне?) так, словно он тут один счастливчик на миллион. Хотя, нет… Он уже сломился под давлением рака, и во время нашего разговора у него буквально на лбу светилось «я обречен», но это же не повод называть того, у кого болезнь в виде трубочек в носу, бледной коже и стометровых синяках налицо – больной!!!

А еще я не могу перестать думать: а как это было? Как он узнал, что смертельно болен?

Вот я, например, когда услышала словосочетание «артериальная легочная гипертензия», не подумала, что больна. Думала, какое-нибудь очередное осложнение из-за порока. И до тех пор, пока врач не рассказал, что хоть это и может приводить к летальному исходу, а при современной медицине отлично лечится (враки все это – только потом, когда я пришла домой, с помощь дяденьки Гугла узнала, что лечения здесь никакого нету – только поддерживающая терапия лет на двадцать вперед или, на крайняк, трансплантация легких), я даже и не допускала мысли о том, что это что-то серьезное. Это только потом, на следующем осмотре и рентгене он сказал, что у меня значительные ухудшения, и что в этом случае счет пошел на месяцы, если не недели.

– То есть, я… – я начала говорить, но шок настолько сдавил мое горло, что я даже вздохнуть не смогла и забеспокоилась, что задохнусь прямо тут, в кабинете.

– В случае, когда осложнения грядут очень быстро, пациенту назначается пересадка легких. – Кардиолог внимательно прищурился. – Но в твоем случае… Ты же понимаешь, что твое сердце не сможет выдержать наркоза.

Я закивала как примерная ученица и улыбнулась – через силу. Потому что еще немного, – я чувствовала, – и слезы хлынут из глаз а-ка Ниагарский водопад. Я знала, что обозначает это его «не сможет». Он просто вежливо намекал мне, что я достаточно истерзана болезнью и тратить легкие, которые помогут кому-нибудь еще, но не помогут мне, ну просто не имеет никакого смысла. Хотя, наверное, в его словах и была доля правды – мое сердце не сможет выдержать наркоза, хотя оно уже столько раз делало это…

Я вышла из кабинета, везя за собой баллон. Ни грустная, ни радостная. Выглядела я, по правде сказать, мягко говоря – не очень: огромные синяки, запавшие глаза, неестественно бледная кожа и синеватые губы; алкоголик вылитый, никак иначе!

А Марк… Буквально за неделю до того, как я узнала, что его пожирает рак, скакал, как бешенный чертенок! Да и вообще, по его виду нельзя было сказать, что скоро он станет лысым и измученным.

Так как же он принял эту новость? Я попыталась представить себе ситуацию: вот он сидит у кабинета в старом, как мир, кресле с побитой обивкой и торчащими швами, которые так и норовят впиявиться в задницу, тут выходит врач и скорбным голосом сообщает, что у него саркома, такая собака, которая отняла жизни у половины населения планеты, но тем не менее, это лечится. Да ну, бред какой-то… Будет она еще тут ему разжевывать про то, что рак из себя представляет и с чем его едят…

Короче, убив добрых два часа на обдумывание текущей ситуации, я наконец собралась с мыслями и решила порадовать свой желудок сэндвичами (ничего я ни про какую диету не знаю, отстаньте). Это, вообще-то, торжественное мероприятие: нужно умудриться и наесться, и не задохнуться во время разжевывания пищи, потому что легкие использованы до предела, а когда ты жуешь, то не можешь выполнять две функции одновременно. Целая пытка, короче.

Я бы могла позвать Кира, но он же весь такой правильный христианин, начнет мне тыкать, что вот, Луиза, это не ешь, то не пей, не перчи, не соли, ну и так далее. Лично у меня на это немного другое мнение: пока жив, хоть на голове стой, чтобы остались приятные воспоминания, когда тебя к койке напролом пришибет и с концами. А когда это случится – можно будет до конца дней своих вспоминать, как ты обворовал соседский магазин и до чертиков испугал соседскую бабушку, вымазавшись в кетчупе, как в крови, и усевшись посередине дороги, словно тебя только что сбила машина.

Странная штука эта жизнь, все-таки…

13 апреля

19:11

Прошлась по магазинам.

Все пытаюсь забыть этот случай, и все больше прихожу к выводу, что мне надо было посмотреть на это с другой стороны, что это ничто иное, как боль, которая вышла в свет в виде гнева. Кто-то ест обои со стен, кто-то превращает свои душевные переживания в картины. А Марк сорвался на меня – и это тоже был способ показать все то, что у него в душе.

Мне бы просто посидеть и помолчать с ним, а я начала: вот, понимаешь ли, люди без рук-ног живут, ты не несчастный, радуйся, бла-бла-бла, ну и так далее, что, собственно, и спровоцировало его на этот поступок.

Так что, получается, в этом отчасти виноват никто иной, как я.

Ну, знаете…

Я бы тоже была не в себе, если была спортсменом с шикарной жизнью, а потом узнала бы, что все это у меня отнимет болезнь и превратит в лысого старичка!

Мне срочно нужно встретиться с ним.

Срочно – и точка.

15 апреля

20:20

Пришла сегодня в парк без предупреждения. Повезло – Марк был тут.

Теперь-то он уже не смотрел на меня так, словно я была жвачкой, прилипшей к его подошве. Видно, выпустил весь свой гнев… А может, понял, что болезнь – не конец жизни, хотя так бывает в девяноста процентов случаев.

Я молча подошла к нему, везя за собой баллон. Смотрела в пол, потому что все еще боялась нарушить эту тонкую грань – а мало ли, сорвется еще сейчас при всех и насмерть меня кисточкой для макияжа затыкает…

К счастью, ничего такого не случилось. Я села рядом с ним и стала одевать фартук, расставлять краски – короче, все, что только взбредет в голову, лишь бы не смотреть в его сторону. Расставляю, расставляю – и прямо чувствую, как это садист сверлит меня взглядом.

У меня вдруг что-то резко