Люба, Любушка, ЛЮБОВЬ - Вера Чупышева Страница 13

«Я, тебя, зачем отправляла к тетке Елене?» – спросила она

Я громко и уверенно ответила: «За долотом!»

– «Зачем мне долото? Я тебя за ножницами отправляла! За большими ножницами! Курям крылья резать. Ты что, забыла? Ты мне врешь, наверное, что ничего у тебя не болит. Вот ведь, совсем позабыла зачем пошла… Что-то, доча, с тобой неладное творится после грозы. Давай – ка в избу. Поешь и спать. Хватит на сегодня. А завтра из дома ни ногой. И никакой речки!»

Укладываясь спать, я все же вспомнила, как я пела про ножницы, но никак не могла понять, почему я забыла, что их надо попросить? Почему придумала какое – то долото? Может, правда, из-за молнии? А может, потому, что на дороге упала, когда коленку поцарапала?

Утром я стала слышать чуть лучше, но еще не так хорошо, как обычно. Мама на речку идти запретила мы: я, Феня и Варька, строили шалаш на нашем покосе, за огородами. Шалаш построили из веток ивняка и травы, которые росли здесь же, на покосе. Потом лежали на траве, в этом маленьком шалашике, и рассказывали разные страшные истории. В шалаше было душно, но вкусно пахло свежей травой, а через ветки проглядывало чисто голубое небо. На покосе стрекотали кузнечики, жужжали пчелы, собирая пыльцу, с речки тянуло прохладным ветерком. Было хорошо и спокойно.

И мне, на миг, показалось, что нет никакой войны.

Что мама в избе стряпает вкусный белый хлеб с хрустящей корочкой, а скоро с покоса придет тятя. Уставший, но довольный, он умоется во дворе и скажет:

«Собирай на стол, Груня, пора вечерять».

8. «Сглаз»

Сегодня воскресенье, выходной день. На улице тепло и солнечно, проклевываются молоденькие зеленые листочки на деревьях, а завтра праздник весны и труда – Первое мая.

Через неделю будем праздновать самый великий праздник – семь лет Победы в Великой Отечественной войне! Это самый лучший праздник в году для всех тех, кто пережил войну, кто выжил на фронте или в тылу. Это праздник песен и слез, праздник великой радости и великой печали в семьях, куда не вернулись родные защитники, а таких семей – миллионы.

А время летит…

Совсем недавно я, шестнадцатилетняя девчонка, пришла работать на мясокомбинат, а вот уже четыре года пролетело. Работаем бригадой, все молодые девчонки и женщины. В нашем цеху всего один мужчина – наш мастер Василий Васильевич, которому скоро исполнится шестьдесят лет и которого мы, за его торчащие седые усы, между собой, называем Вась-Вась. Он знает об этом, но не обижается, а даже жалеет нас и сам, иногда, помогает на погрузке. Работа засольщика шкур очень тяжелая, весь день в воде и соли, да и шкуры весят ого-го… Можно сказать, что работа это мужская, но где их после войны взять, мужиков то?

Работаем мы дружно и в пятнадцатиминутный перерыв успеваем даже спеть песню, «поднять дух», как говорит наш Вась-Вась.

Перед праздником, рабочим всех цехов, выдали зарплату и вчера мы, всей своей «девчачей» бригадой, уже успели побывать в магазине и купить себе обновки на майские праздники. Сегодня в нашем Доме Культуры пройдет торжественное собрание, после которого будут танцы.

Со своей подругой Валюшкой мы решили идти на танцы в обновках и уложить волосы одинаково – косы «короной», но платья выбрали разные: я – голубое, в мелкий цветочек, прямо под цвет своих глаз, а Валя выбрала розоватого оттенка, наверное, под цвет своих розовеньких щечек.

Она, моя подружка, очень смешливая, с веселым и неунывающим характером и я, иногда, называю ее «Валюшка – хохотушка», что ей очень подходит.

Живем мы тоже на одной улице, по дороге на работу или в клуб, я захожу к Вале. Живет она в бараке мясокомбината вдвоем с мамой, тетей Дусей. Комната у них одна, в два окна, большая и солнечная, окнами на юг. Она перегорожена деревянной заборкой, за которой стоят две небольшие самодельные кровати и фанерный шифоньер для одежды.

При входе – кухня, часть которой занимает печь, умывальник, стол и кухонный шкаф с незатейливой разномастной посудой, в основном – алюминиевой. В углу стоит небольшой, тоже фанерный, комод, застеленный светлой полотняной тканью с вышитыми по краям красными маками. На комоде красуется длинная стеклянная ваза с бумажным букетом разных цветов и белые фигурки трех лебедей. На окнах такие же полотняные занавески – шторки с маками, которые вышили Валя и тетя Дуся.

Коридор барака узкий, длинный и полутемный, с одним небольшим оконцем в конце, комнаты жильцов располагаются по обеим сторонам этого пустого коридора. В таких же комнатах жили и другие соседи, но им было намного теснее, потому, что в семьях было больше детей.

Отец Вали погиб на фронте, еще в сорок третьем, из детей – только она одна. Тетя Фрося тоже, как и мы, работает на мясокомбинате, только в консервном цеху и, когда наши смены совпадают, мы идем на работу все вместе.

Я часто удивлялась тому, что у такой спокойной и тихой тети Дуси, такая болтушка – хохотушка Валя. Возможно, это трудные военные годы и потеря мужа сделали тетю Дусю такой малоразговорчивой и даже угрюмой. Возможно, в юные годы, она тоже «звенела колокольчиком», заливаясь веселым смехом…

В этот день к нам в гости, из деревни, приехал мамин дальний родственник, дядя Коля. Я его совсем не помнила, а он видел меня восьмилетней, еще до войны, когда приезжал по колхозным делам. Он воевал, был ранен, комиссован по ранению в сорок четвертом и живет с семьей все там же, в своей деревне. Больше о нем я ничего не знала.

Я прибежала от Валюшки, чтобы собраться на концерт и танцы в клубе. Мы договорились пойти пораньше, занять места поближе к сцене.

Дядя Коля и мама пили чай с деревенскими гостинцами. На столе лежал большой калач хлеба из русской печки, стояла сметана в чашке, нарезанные сало и лук на дощечке, квашеная капуста в миске и соленые огурцы, а рядом – горячая картошка «в мундире».

Увидев меня, дядя Коля, по его словам, никак не мог поверить, что из такой белобрысой, худой, маленькой и неказистой девчонки выросла такая статная, белокурая и голубоглазая красавица, как я.

Он обнял меня, расцеловал в щеки, все время повторяя: «Красавица! Ах, какая, Груня, у тебя красавица выросла! Какие глаза, прям – голубые небеса! А косы…А фигурка