Мария Прилежаева - Юность Маши Строговой Страница 14

- Конечно. Все говорят - хороший признак, что в Москву начинают вызывать. Ты глупая, если не радуешься. Спроси Юру, он скажет.

- Да, - подтвердил Юрий, но, спохватившись, принялся объяснять: он не согласен с тем, что Маша глупая. Подобное утверждение противоречило бы истине, но факт вызова Кирилла Петровича в Москву... и так далее.

- Сейчас прочтет лекцию. Мочи нет, как учен! - шепнула Ирина Федотовна.

Маша улыбнулась одними губами.

- Что ты такая? - встревожилась Ирина Федотовна.

Маша поцеловала мать и ушла мыться в душ. Мити нет. Пора привыкать. Мити нет.

Пока она мылась под душем, отгороженным в углу двора досками, Усков ходил вдоль забора, обдумывая новости, которые следовало сообщить.

Он стосковался по душевному разговору.

Была одна новость, которую ему не терпелось открыть Маше. Перед отъездом Валентин Антонович вручил ему Машин доклад. Строгова способна! Надо знать Валентина Антоновича, чтобы оценить скупую его похвалу.

"Сколько времени она будет плескаться там?" - думал Усков, теряя терпение.

Маша вышла из душа в теплом халате, завязав полотенцем мокрые волосы, немного побледнев от вечерней свежести. Она села на ступеньку, прислонившись к перилам, и тихо сидела.

Юрий разгадывал загадку: почему у Маши светилось лицо, когда она открывала калитку, и что случилось с ней после?

Впрочем, бесполезно допытываться, почему она смеется или плачет.

- Я уверена, что мы победим. Обязательно! - заговорила Маша. - Когда я училась, у меня не было чувства, что воюю, а там было.

- Понимаю! - воскликнул Усков.

Начинался душевный разговор, о котором он стосковался, который нужен ему был, как хлеб.

- Понимаю: там ты могла пощупать то, что ты сделала, "весомо, грубо, зримо". А здесь, в институте...

Маша вспомнила зимние вечера в читальне, работу над докладом, тревогу и радость и счастливое сознание необходимости того, что делает.

- Нет, - прервала она Юрия, - и в институте у меня бывало такое же чувство.

- Вот именно! - торжественно подтвердил Юрий. - Маша! Сказать ли, о чем я думал все лето, пока вы там работали? Твой отец прав! Тысячу раз прав! Мы не одними пушками воюем. Нет. Тысячу раз нет! Маша, я рад, что ты вернулась. Знаешь, у меня идея! Уверен, что ты поддержишь. Организуем научно-философский кружок для четвертого русского. Мы должны быть вооружены!

Хлопнула ставня. Покатились по дорожке сухие листья.

- Ого! - сказал Усков. - Будет буря... Мы должны быть вооружены! Сейчас больше, чем всегда... Ого, как завертывает!

Ветер рванул круче, поднял пыль и понес по дороге. Тополя зашумели. Они раскачивались из стороны в сторону, вдали рос гул, хлопали калитки и ставни.

- Буря! - закричал Усков. - Завтра договорим. Я разовью тебе свою точку зрения. До завтра, Маша. Бегу! - Он действительно побежал, нагибая голову: пыль и песок засыпали глаза.

А город, недавно сверкавший на солнце, посерел и угас, горы задернула мгла; низко, во все небо, клубилась, как дым, черная туча. Возле крыльца скрипел старый тополь. Темный, с растрепанными сучьями, он шатался и гнулся, содрогаясь от яростных порывов ветра.

"Выдержит или нет? - подумала Маша. - Как его треплет, беднягу!"

Ураган налетел еще несколько раз шквалами и внезапно утих; по крыше, ступенькам крыльца и пыльной дорожке запрыгали крупные капли; через мгновение лил дождь.

Лежа в постели с закрытыми глазами, Маша представила знакомое поле, кукуруза шуршала высохшими листьями; потом Юрий стоял у крыльца и, размахивая рукой, говорил, что четвертый русский надо идейно вооружить, а буря ломала старый тополь, вцепившийся в землю корнями. Маша подумала вдруг успокоенно: "Я знала, что выдержит" - и заснула.

Глава 15

Хотя Ирину Федотовну очень скоро перевели из санитарок в госпитальную лабораторию помощницей лаборантки, тем не менее девятая палата оставалась предметом ее забот и попечений.

Это была палата, где лежал тот юноша с желтым лицом, обросшим каштановой бородой. Юноша в бреду звал мать и ссорился с Наташей. Наташа требовала поднять паруса, а он спорил, что поднимать паруса нельзя, ругал Наташу, кому-то жаловался и кричал: "Наташка, стреляй в того! Стреляй, дура!"

Бедной Наташе доставалось.

Ирина Федотовна подносила к посиневшим губам мальчика воду. Он жадно глотал.

Когда он умер, написать было некому. Он был из Одессы.

В девятой палате стояли три койки. На одной лежал майор с тяжелым ранением в ногу. Он лежал с весны.

Наконец главный хирург сказал, что нога сохранится, не останется даже хромоты; через полгода возможно возвращение на фронт. Тогда у майора обнаружился вдруг тяжелый характер. Он выпытывал у Ирины Федотовны, врут доктора или нет. Ирина Федотовна убеждала, что доктора не врут, а жена не приезжает из Ярославля потому, что трудно достать пропуск и не на кого оставить детей. Иногда Ирине Федотовне не удавалось убедить майора. Он отворачивался к стене. Ирина Федотовна все же не отходила от кровати.

"Господи, если я уйду, кто с ним будет так нянчиться?" - думала она.

Выслушивание жалоб майора, писание писем под диктовку безрукого лейтенанта и просто разговоры в девятой палате - все это не было основной работой, но делать это Ирине Федотовне казалось важнее того, что она делала в лаборатории.

Она называла раненых из девятой палаты "мои ребятки", хотя майору шел сороковой год. Она была озабочена, кому поручить их, когда Кирилл Петрович пришлет вызов в Москву. Где найти заместительницу?

Заместительница явилась в госпиталь сама.

Однажды Ирина Федотовна переходила по доскам госпитальный двор. Доски настилались на пути к служебным постройкам: двор лежал низко, осенью его заливало водой. К кухне вела широкая дорога в три доски, такая же широкая - от главного входа к проходной будке, но к флигельку в отдаленном углу двора, где помещалась лаборатория, проложена была одна узенькая дощечка. Сколько ни жаловалась Ирина Федотовна завхозу, вторую доску не настилали.

- А кому туда ходить? - апатично возражал завхоз. - Вы с лаборанткой и по одной пройдете.

Так и ходили по одной, балансируя, чтобы не оступиться в грязь.

На этой узенькой дощечке Ирина Федотовна столкнулась лицом к лицу с незнакомой девушкой и прежде всего посмотрела на ее ноги. Девушка была обута в открытые туфли и мелкие галоши.

- Не разойдемся, - сказала Ирина Федотовна. - Придется вам вернуться обратно.

- Пожалуйста, - вежливо ответила девушка. - Я куда-то попала, сама не знаю куда.

Она пошла назад. Ирина Федотовна, следуя за девушкой, опытным взглядом оценила ее светлое пальто и шляпку в тон пальто.

- Где вам делали? - нечаянно спросила Ирина Федотовна.

Девушка сразу поняла, о чем речь, и ответила:

- На Крещатике.

- Ах, в Киеве! - обрадовалась Ирина Федотовна, хотя в Киеве была лишь раз, в ранней молодости, и смутно помнила холмы и сады этого живописного города.

Пока они гуськом дошли по доске до лаборатории, девушка рассказала, где в Киеве лучшее ателье, где причесываются артистки и как хорошо одевались киевлянки до войны - куда москвичкам!

Завязалась оживленная беседа о милых пустяках. Они остановились около флигеля продолжить разговор.

"Славная девушка, с широкими взглядами, - определила Ирина Федотовна, мысленно сравнивая ее с Машей. - Маша односторонняя. Она - как Поля, но Поля росла в другое время, когда за идейность преследовали: несовместимо было интересоваться нарядами и читать запрещенные книги".

Девушка показала Ирине Федотовне справку: "Анна Хроменко, студентка четвертого курса, направляется в госпиталь для общественной работы".

- Не знаете ли вы Машу Строгову? - спросила Ирина Федотовна. - Тоже студентка, моя дочь.

- Как же, - ответила Ася. - Мы на одном курсе.

Ирина Федотовна решила, что это просто прелесть - такое совпадение.

"Посмотрим, какая у нашей недотроги мать", - заинтересовалась между тем Ася.

Она давно заметила, что Маша избегает близости с ней, и Усков перестал откровенничать с тех самых пор, как "там" возникла дружба. Асю вызвали в комитет.

Дильда с хмурыми узкими глазами, устало подперев кулаком голову, спросила:

- Какие ты выполняешь общественные поручения?

Ася вмиг сообразила: "Неспроста! Это они мне в отместку за то, что выступала против на уроке и на докладе".

Она решила поговорить с Дильдой по душам, но разговор не получился.

Дильда покачала головой:

- Не надо! Строгову знаю, Ускова знаю. О себе расскажи.

Тогда Ася чистосердечно призналась:

- Давно уж хочу взять общественную работу... У меня привычка: если браться, так по-настоящему. Но у нас на курсе организаторы такие...

- Какие?

- Нерасторопные.

На всякий случай Ася выбрала осуждающее, но все же довольно мирное слово.

Дильда сдвинула ниточки-брови.

Она не поняла значения слова, но спрашивать у Аси не хотелось.

Оказалось, что Ася мечтает работать в госпитале...