Сиблинги - Лариса Андреевна Романовская Страница 14

– А я однажды три пятёрки получил, а дневник дома остался! Единственный раз в жизни дневник забыл. Вот когда замечание пишут…

Сперва полетел разговор, а потом удалось различить, как через пустырь идут двое. Один в спортивной куртке, и на сумке тоже написано «Sport». А второй – высокий, в дурацком пальто. Максим! Он говорил, выдыхая морозный пар:

– А у меня знаешь какое замечание было однажды?

– Ну? – спросил тот, который со спортивной сумкой. Тоже знакомый. Тот самый!

– «Работал на уроке»! Наша музычка написала, когда я запел. Я дневник домой приношу, а мать говорит: «Ты, наверное, первое слово убрал. Там было написано «не работал», а ты исправил!»

– А у меня знаешь как было, – перебил герой. – Мы после уроков снежками кидались, и кто-то в окно на втором этаже залепил! Не разбил, просто в форточку попал. А решили, что я. Отцу сказали, а он у меня спрашивает, с какого расстояния я кидал. А у него призы за стрельбу по мишеням, он в молодости серьёзно занимался. Он меня после этого как раз в секцию…

Дальше было не разобрать. Они уже далеко ушли, и снег скрипел.

Женька начал на ощупь выбираться из комнаты. В темноте чуть не упал. Изо всех сил двинул ногой по той штуке, о которую споткнулся. Выругался. Сперва кратко. Потом долго и противно, как Рыжов. Ругаться приходилось шёпотом. А то во рту сразу становилось холодно.

– Ну, чего, сильно замёрз?

С улицы вошёл Максим. С фонариком!

Он на ходу расстегнул пальто. Вытащил из кармана спасжилета бумажный свёрток. Там оказалось две булки с изюмом. Лакированная корочка лопнула, и наружу, как земля сквозь потрескавшийся асфальт, пробивалась мякоть.

– Ешь давай.

Булки были ещё тёплые! Одновременно еда и обогрев. В смысле…

Женька ни о чём больше не думал. Жевал, стараясь не давиться. Смотрел, как Максим, подсвечивая фонариком, ходит по комнате, подтаскивает к старому комоду пустые ящики. Чего-то насвистывает, и от губ у него идёт пар. Хотелось съесть вторую булку сразу, целиком, не спрашивая, не доглотив последний кусок предыдущей. Но он удержался.

– Макс, они обе мне?

– А кому? Я на хлебозавод подкатил, там тётки со смены идут. Ну, попросил хлебушка. Я же знаю, что они выбраковку с собой забирают…

– Спасибо. Макс, а ты где был?

– Фонарь купил!

Максим шарил по карманам, вытащил пригоршню мелочи, мятые бумажки, спички. Тот самый коробок, отобранный у малышни.

– А ты с ним разговаривал… ну, с парнем этим, – Женька понял, что не может произнести имя и фамилию шестиклассника. Наверное, потому, что в газете о нём писали как о мёртвом. А он теперь живой. И как будто он и не он одновременно.

– Ну! Спросил про секцию, типа мне тоже записаться хочется, возьмут ли по возрасту. Про школу потом…

– А тебе зачем?

– Да просто пообщаться… Всегда интересно, какие они. А то он в своё прошлое уйдёт, и всё, больше не увидимся.

– А если тот, кого ты спасаешь, сволочью окажется?

– Мне почти всегда нормальные попадались. А даже если сволочь, то наоборот – хорошо… Он весь такой гад, а ты его спасаешь, даёшь шанс исправиться. Будто грехи отпускаешь.

Женька не знал, стоит ли сказать вслух: «Нет, я так не мог бы. Будет он тебе исправляться. Чёрта с два!»

Макс вытащил из кармана флягу. Брызнул на комод, запахло едким.

– Ты чего? – удивился Женька.

– Пожар по расписанию!

– Так мы же… Ты же их прогнал! Они же все спаслись!

– Сегодня спаслись, а завтра? Кто-нибудь окурок бросит или ещё что. Дом – опасный объект. И мы его уничтожим. Логично?

Пламя взлетело огненной шустрой белкой. Скакнуло на ящик. Женька подошёл, вытянул озябшие руки. Макс ухватил его за рукав.

– Стой где стоишь! Всё, теперь без нас тут иллюминация. Давай двигать, пока крыша опять не рухнула.

От пустыря до пятиэтажки, из которой они тогда вышли, было минут двадцать пешком. Женька заранее мёрз. Но Максим двинулся не к выходу, а по коридору. Подсвечивая фонариком, дошёл до двери, на которой висела чёрно-белая картинка: мальчик, писающий в ночной горшок. У Женьки дома тоже такая была. Он обернулся – на стене коридора появился розовый отсвет. В комнате, где он провёл несколько часов, разгоралось пламя. Забирало вещи, которые больше никто никогда не увидит.

– Руку мне дай!

Женька протянул Максиму ладонь. У того пальцы были ещё холоднее, чем у Женьки. Странно, что вообще гнулись. Максим дёрнул ручку туалетной двери. За ней ничего не было, кроме темноты. В комнате что-то вспыхнуло и рухнуло. Огонь гудел.

– Прыгай! – Макс рванул Женьку за собой.

13

За стеной – море. На шаг ближе подойдёшь – шуршит. Отступишь – тишина. Как на стыке миров.

Два фонаря освещали огороженную бетонную площадку – взлётно-посадочную полосу. Если голову задрать, в чёрном небе видны звёзды. Если подойти к перилам – видно море. Прибой в темноте светится.

Максим и Женька ждали утра на базе.

С виду она как обычный летний домик. Только в задней стене ещё одна дверь. Та, из которой они вывалились.

На базе стояли койки, велосипеды, какие-то тумбочки, обогреватели. В шкафу – фляжки, сухари, аптечки, спальные мешки. Работал дисковый телефон. Прямые линии с домом и с НИИ.

Максим связался с Палычем, рассказал, как всё прошло.

– Молодцы. Особенно Евгений. Для первого раза – вообще герой.

– А я, Пал Палыч, и не сомневался, что мы молодцы. Вам Женьку позвать?

– А где он?

– Море смотрит. Не видел никогда.

– Пусть смотрит.

Ладно, Женька своё от Палыча ещё огребёт – и восторги, и замечания, после которых хочется рвануть на себя дверь в небытие. Макс на планетке не первый день, его этот цирк с конями не сильно трогает. Но всё равно: если Палыч хвалит, то дико приятно. Он одно слово скажет или, наоборот, помолчит, и Макс опять готов на труд и подвиги!

– Максим, с домом делал что-то или так ушли?

– Подожгли, естественно.

– Молодец, сообразил, – и Макс преисполнился гордости. – Всё, Максим, в понедельник жду отчёт.

Он долго не разъединялся, в трубке пищало, скрежетало. Потом слышно было, как Палыч проговорил: «Вылет Найдёнова закрываем. Отлично, как всегда. Что наконец с Беляевым?» – и в ответ что-то заорал Веник Банный.

– До свидания, Пал Палыч. Привет Вениами…

Но это Макс сказал уже в пустоту, не Палычу, а коротким гудкам.

Он положил трубку и снял наконец шапку. Понял, что волосы мокрые, как после лыжного кросса. Сбросил чужое пальто. Отключил на спасжилете обогрев. И позвонил Дольке.

Та кислым голосом сказала, что Веник Банный обшарил весь дом. Искал плёнку Витьки Беляева. Ни фига не нашёл, наорал на Гошку – тот с Беляевым дружил. Как можно орать на ребёнка, что за методы вообще. А ещё куратор! И Гошка тоже хорош: с ним по-человечески, а он как из дурдома. Сплошной дурдом, вот именно, сил никаких… И