Лев Кассиль - Дорогие мои мальчишки Страница 15

Мастер подошёл к морякам.

— Вот вы, ребята, как истинные доподлинные сыны коренных моряков нашего Балтийского флота, должны сами понять, какое есть у нас теперь общее положение. Не в том суть, кто на воде, кто на тверди земной, а в том суть, что немца надо побить, шут его дери, паразита, совсем! И тут уж, конечно, никаких таких дразнилок у нас с вами допустить невозможно. Вот ребятки затонские, заводские наши, они есть, так сказать, поколение нового кадрового рабочего класса и приставлены к делу, каковое я вместе с их батьками достигал тут же, на Судоремонтном. Понятно? Понятно. В девятнадцатом году тут с Красной Армией Царицын отстаивать ходили со всей, конечно, нашей затонской рабочей гвардией. Понятно? Понятно. А вы нынче моих же, выходит, воспитомцев в смехотворный оборот ставите. Это никак не возможно. Вот вам и ваш командир то же самое скажет.

Мичман Пашков поправил фуражку, одёрнул рукава с нашивками и шевронами, откашлялся и начал, обращаясь, впрочем, скорее к ремесленникам, чем к юнгам:

— Правильно говорит вам товарищ руководитель. Но хочу коснуться, по ходу действия, одного вопроса. Чтобы вышла полная ясность. Кто в исторический момент, в октябре семнадцатого года, своим выстрелом дело решил? На это ответ имеется: крейсер «Аврора». На весь мир известный. И кто был на том славном крейсере «Аврора» в этот исторический момент? Кондуктóр Пашков был тогда на крейсере «Аврора» и не забудет вовек этой ночи и до деревянного бушлата, до гроба своего, будет гордиться ею. Выходит, мы с вашим товарищем руководителем с двух сторон на одну дорогу вместе пришли, одним курсом идём, и всякие, конечно, эти дразнения давно кончать надо.

Дул ветер с Волги. Гитарным строем гудели провода над линией. Ветер был тёплый, но сильный. Он отворачивал полы шинелей у ремесленников и теребил ленточки юнгов.

Всё было уже хорошо, но мичман сам неосторожно чуть было не испортил дело под конец.

— Да, — промолвил он после паузы и расправил усы, — наше дело морское, конечно, тонкое, с ним, конечно, равнять что-либо трудно. У нас боевая флотская выучка строго поставлена… Между прочим, рота, можете стоять вольно… Ну, я говорю, вот, например, компáс: ведь ежели спросить ваших ребят, то они и насчёт азимута, секстанта или, скажем, к примеру, «девияции» вряд ли что соображают. Сташук!

Сташук сделал два шага вперёд:

— Есть, товарищ мичман!

— Скажите мне, Сташук, что есть такое «девиация»?

— Девиация, товарищ мичман, есть отклонение оси магнитной стрелки компаса от меридиана под влиянием каких-либо явлений, как, например, может быть…

— Гм, гм!.. — перебил его нахмурившийся Корней Павлович. — Ну, ежели насчёт синус-косинуса, то у меня ребятки тоже, слава тебе господи, разбираются. Бутырев Капитон! — вызвал он.

— Тут.

И Капка выскочил из строя.

— Ну-ка, Бутырев, скажи ты товарищам флотским, какие, допустим, на свете бывают фрезы!

Капка оглядел юнгов, бросил мельком взгляд на своих, замерших в заметном волнении, и, набрав в грудь воздуху, так что шинель вздулась пузырём, начал:

— Фрезы бывают и употребляются: радиусные, цилиндрические, спиральные, конические, угловые, торцовые, хвостовые, фасонные, ступенчатые… И ещё также прочие.

— Ну, хватит с тебя, Бутырев, — заметил мастер. — Зайди обратно в ряд и стой покуда. М-да… А ещё могу сказать, хотя лишь частично, чтобы не нарушить военного секрета, что вот эти мои ребятки хорошо ли, худо ли, а выполняют сейчас с превышением специальное задание. Да-с! Кое-какие деликатные вещицы соображают.

Мичман приподнял мохнатые брови:

— А я так полагал, что вы по части ремонта судов там и всего хозяйства прочего.

— Числимся по этой статье рубрики, но… — Корней Павлович лукаво прищурился, оглянулся и, снизив голос, продолжал: — Но ведь теперь знаете какое время. Военный момент. Вот, разрешите вам к случаю привесть, рассказ такой ходит. Работал один человек на эдаком заводе вполне мирного обихода и домашнего назначения, ну, словом, детские кровати они выпускали. И вот, стало быть, как война началась, взяли его в армию, пошёл он на фронт. Ну, повоевал маленько, но вскорости ранение получил. И через это его откомандировали обратно по излечении на тот же завод. И тут просит его один знакомый дружок-приятель: «Никак, говорит, я ордера на кроватку получить не добьюсь, а сынишка из люльки вырос, так что пятки поверх торчмя торчат. Удружи, говорит, сообрази мне как-нибудь, по личному свойству, как мы есть с тобой старые знакомые и кумовья…» Ну, тот, значит, ему обещает похлопотать: «Поговорю, мол, с кем надо на заводе, а уж тебе по дружбе кровать сам соберу — первый сорт!» А работал он как раз, заметьте, в сборочном: по номерам, по деталям, готовые кровати собирал. Ну, стало быть взялся он за дело. Номер к номеру ставит согласно инструкции, приворачивает… Что, понимаешь, за притча?.. Как ни ладит, как ни собирает, а всё вместо кроватки пулемёт получается!.. Вот какая, значит, история. Суть смысла понятна вам?

Мичман смеялся, слегка согнувшись, собрав усы в кулак.

— Это вместо кроватки-то?.. Пулемёт! Ах ты…

Корней Павлович похохатывал, довольный успехом своего рассказа, но вдруг оборвал смех, сурово кашлянул, одёрнул рукава и чуточку сконфуженно глянул на своих воспитанников: не сказал ли он чего-нибудь лишнего?

— Вот, стало быть, будем знакомы. М-да…

— Очень приятно, — откозырял мичман и рявкнул на своих: — Понятен разговор? То-то же!

Обе стороны были довольны, что не подкачали, каждый своё доказал.

А Волга вдали текла огромная и полноводная, конца-края не видно… По самые верхние ветви ушли в речку зазеленевшие деревья на затопленных островах, далеко на луговой берег, в поймы и займища, ушла разлившаяся громада воды, и мир, омытый этой щедрой и неистощимой влагой, был так свеж и неоглядим, так просторен, что всем тут хватало места — и своим и приезжим, и затонским и балтийским…

И, глядя на могучий покой, плывущий к морю, не верилось, что есть где-то всем этим краям чужеродные существа, которые замыслили прийти сюда, чтобы всё наше железом вмять в землю, а самим жадно хозяйничать на этих вольных берегах и владеть широкими водами.

Глава 15. Пионеры-синегорцы Рыбачьего Затона

Прошло пять дней. Валерка видел Капку лишь мельком. Маленький бригадир почти не появлялся дома. В Затоне гнали срочное задание, и были дни, когда Капка даже ночевать не приходил домой и, сморившись, засыпал где-нибудь под опрокинутым дощаником прямо на заводской площадке. Он осунулся и словно бы вырос за эти несколько дней. И деликатный Валерка при молчаливом согласии Тимсона решил, что следует обождать и не тревожить командора.

Но на шестой день на трубе домика, где жили Бутыревы, неожиданно появился флюгер. Дул низовой ветер, вертушка, к радости Нюши, долго ждавшей обещанную фырчалку, звонко гремела. Валерка сразу заметил этот условный сигнал и помчался к своему командору. Капки он не застал, командор уже ушёл в Затон. Рима передала Черепашкину записку. Она была заклеена смолой, что, правда, не помешало Риме раскрыть её и полюбопытствовать, о чём там говорится. Рима ничего не поняла. В записке без единой запятой было сказано:

«Амальгама зажигай Большой Костёр где всегда в 9 Изобар».

Но Валерка всё понял. Примчавшись домой, он сейчас же забрался на чердак, вылез оттуда через слуховое окно на крышу мезонина и, услышав, что на каланче у базара пробило восемь (это был час, когда синегорцы должны были наблюдать, не появится ли на горизонте условный сигнал), вынул карманное зеркальце и засверкал им. Проще было бы, конечно, сбегать к товарищам и оповестить их. Но Валерка свято берёг сложные обычаи синегорцев и, пользуясь ясной погодой, решил прибегнуть к помощи солнечного телеграфа. Он недолго вертел зеркальцем, сидя на коньке крыши. Вот на другом конце улицы что-то блеснуло в ответ. Замигало, вспыхнуло зеркальце ещё у одной трубы. И Валерка Черепашкин передал соседям, а те с крыши на крышу при помощи световой азбуки Морзе, что сегодня в девять назначен Большой Костёр.

Все понимали, что произошло что-то крайне важное. Капка давно уже не созывал синегорцев на Большой Костёр. После того как он пошёл в училище и стал работать на заводе, командор как будто сторонился пионеров и тяготился своими обязанностями. Вообще вся затея как будто угасала после ухода в армию Арсения Петровича Гая. Ведь он и придумал всё это, — собственно он, Валерий Черепашкин, Капка и Тимсон — все они вместе.

Началось это ещё в прошлогоднем летнем лагере на Зелёном Острове. Сперва Арсений Петрович затеял там очень интересную игру в пионеров-мастеров. Каждый участник её должен был отличиться в каком-нибудь полезном деле. Звание Мастера после многих увлекательных испытаний и таинственных приключений, которые нарочно подстраивал Гай, давалось самым верным, храбрейшим и искуснейшим. А потом, когда готовились к общелагерному костру, придумали легенду о синегорцах. Синегорию открыл Валерка Черепашкин, а населил её Великими Мастерами сам Арсений Петрович. И с этой сказкой о Синегории Валерка успешно выступал у костра, на смотре лагерной самодеятельности.