Леонид Кокоулин - Андрейка Страница 15

А вообще в тундре цветы яркие, сочные, но почти не пахнут.

Помню, у нашего зимовья рос пышный куст цветов, похожих на незабудки, только уж очень синие и крупные. Выхожу однажды утром: солнечный морозный воздух дрожит, будто не цветы, а синьку выплеснули на изморозь. Я к кусту, там разноцветные птички копошатся, величиной с наперсток, - впервые видел таких. Прихватило морозом, и взлететь не могут. Собрал я этих птичек в котелок, словно ореховую скорлупу, занес в избушку, вытряхнул на пол. Оттаяли, фир, ф-фыр - застрекотали крылышками, свист такой, гвалт. Открыл двери. Смотрю, а они, как дымок, тают в небе... Цветы тоже вроде приподнимаются вслед стайке. И такие яркие, просто не верится, нагнусь не пахнут, как неживые. Обидно.

Андрей дергает меня за штанину.

- Уснул? Смотри.

На стенке пичуга, рукой дотянуться можно, сидит - "ке-ке-ке". Мы не шевелимся.

Вдруг: "кя-кре-ке-ке-ке!" - как заорет, даже напугала. Куропач, крылья растопырил, в одном метре затормозил, тоже удивился - откуда, мол, такие взялись?

А пичуга все: "Ке-ке-ке!" - хохочет.

И снег все ярче разгорается. А нам ничего, в защите терпимо. Только и всего заботы: добавлять в стенки снежных кирпичей да подправлять профили. Уже по закрайкам озера заколыхалась прошлогодняя, пожухлая, выполосканная на ветру трава. Ветер сильнее - куда там солнце! - подъедает снег.

Вот и гагары прилетели и зашлепали по воде. Не могут с ходу взлететь, потому что ноги у самого хвоста, но зато орут - прямо душу выворачивают.

- Орет, как корова, - говорит Андрей.

- А ты видел корову? - спрашиваю.

- Нет. Но она же орет.

- А может, как олень?

- Не-е. Олень не орет, олень - не корова. Это ревушка-коровушка.

- Смотри, кусты, как рога, мхом обросли.

- Это они в перчатках. Чтобы пальцы не замерзли? Здорово. А что эти гагары? Будто их давят. Скажи, дед.

- Свадьба у них.

- Пойдем посмотрим?

Подбираемся по-пластунски к самой воде.

Мы в халатах, и птицы нас не замечают, знай гоняют друг за другом только брызги летят. Дерутся, снуют по талику, вытянув над водой шеи, даже видно, как гребут красные лапы-весла. Мы притаились за кочкой.

- Давай вспугнем, - шепчет Андрей.

Вскакиваем, но гагары мгновенно бульк в воду и долго-долго не показываются. Мы уже беспокоимся.

- Вылупились, вон они! - кричит Андрей.

Как ни в чем не бывало, плавают себе длинношеие около другого берега. Возвращаемся в скрадок.

- Ну и гагары-сигары!

- А куропач тогда - трубач, - рифмует Андрей.

- Пичуга - мальчуга, мышка - парнишка - мальчишка.

- Давай, дед, оставим парнишкой.

- Кулик - жулик, - говорю я.

- Не бывает. Кулик - циркулик, видишь, он на циркуле стоит. Как у бригадира циркуль.

- Похоже, но нескладно.

- Кулик - циркулик, зато правда.

- Утка - матушка.

- Утак - мастак, не просто так...

- Крякуха - порхуха...

- Порхуха - стряпуха...

- Давай обед стряпать?

- Вот это дело сказал!

Обедать теперь домой не ходим, еду с собой берем. В хижине спим да собак кормим. Они на привязи. Поначалу Голец выл, теперь привык. Но нет-нет да завоет так протяжно, тоненько, будто из него воздух выпускают.

Затишье, даже трава не шелохнется, только рыба или лемминг, короткохвостая мышь тундровая, нет-нет да всплеснет, булькнет в разливе.

И вдруг внезапно зашумело, как лес в непогоду, в глазах зарябило, серые комки, красные лапы и крик неистовый, кажется, стая летит на тебя. Андрей даже пригнулся. Хватаю ружье и, не целясь, нажимаю на спусковой крючок - осечка.

А гуси уже выравнивают изломанный строй, набирая высоту. Палю в белый свет как в копеечку!

- Давай, дед, беречь патроны, - предлагает Андрей.

Досада - приехали песни петь или на охоту?!

- Пусть летают, дед.

- Да, конечно, что делать, не будем огорчаться.

Но волнение не проходит.

Осока стряхивает снег, выпрямляется, а на стебле жук; будто припаянный с осени. Зашевелился. Вот так она и просыпается, жизнь. Жук ощутил травинку усиками, потрогал воздух. Осторожно расправил крылышки, опробовал на прочность, как самолет перед взлетом моторы, и вырулил вдоль стебля, взял старт и сразу повис в воздухе двукрылым "кукурузником".

- Поймаем? - высунулся из-за скрадка Андрей и застыл на месте. Я тоже затаил дух, увидев сидящих на косе гусей - стая штук в полтораста.

Гусь-разведчик, вытянув шею, на бреющем полете осматривал местность. Вот он подлетел к стае и, скользнув по льду, сложил крылья.

Начались переговоры - один гусь гоготнул, второй, третий, и вдруг вся стая сразу закричала. Подняв головы, гуси напружинились. Только один в сторонке, поджав ноги под себя, сидит, не поднимается. И что же? Подбегают к нему другие, распластывают шеи на льду, приподняв клювы, змеей шипят, подталкивают крыльями. Зовут, что ли, или помогают?

Я уже начеку, даже предохранитель снял. Стая оторвалась и веером идет прямо на выстрел. Я уже по опыту знаю, по стае стрелять ни к чему, надо выцелить одного, покрупнее. Выстрел... И гусь, будто парашютист, падает в снег.

Вдоль озера тянет еще косяк.

Завтра лодку не забыть бы. Снег совершенно расхлюпился, скрадки-крепости разрушаются. И вороны черными нашлепками сидят на дальних стенках. Только грусть наводят. Погода меняется. По долине тучи совсем низко, вот-вот до земли достанут седыми космами. И ветер по воде стегает.

- Надо двигать в хижину, Андрей.

А он бродит по воде, строит каналы, запруды. Это его любимое занятие.

- Хорошо бы, дед, ты бульдозер подкинул... Видишь, как напирает вода.

Пока сговаривались, повалил снег или дождь - не поймешь, все затянуло пеленой, никакой видимости. Ходим, булькаем ногами между кочек. И уже промокли до нитки. Андрей потерял рукавицы. Руки, как у гуся лапы, красные. В низине вода совсем смыла след. Вроде бы никогда и не ходили тут. Мы как-то растерялись. Темно. Хоть бы собаки залаяли.

- Замерз, Андрей? - вижу, что пацан из сил выбивается. Сам прислушиваюсь, даже воздух нюхаю. Давай понесу? - Беру на руки. Брыкается.

- Я сам! Крикнем Гольца. Го-ле-ец! Слышишь, дед?

- Вода это шумит.

- Да нет, собаки.

- Вода...

- Да нет же, лают!

Не может быть, в противоположную сторону показывает Андрей.

- Я же слышу, ты что, оглох, дед?

- А если это только эхо, заплутаемся - не выкарабкаться. Ночью замерзнем в этом киселе. Садись, Андрей, мне на плечи, дорогу показывать будешь, а то ничего не вижу.

Приседаю на корточки, Андрей взбирается на загривок.

- Ну, поехали.

Бреду напрямик, вода заливается в сапоги, только бы в промоину не угодить.

То и дело налетают гуси, хлопают крыльями, надрывно кричат.

Иду, как сохатый, только брызги по сторонам.

- Не туда, дед, сюда, слышишь!

Останавливаюсь. Жарко. Прислушиваюсь, а в голове бух-бух!

Кажись, слышу, они скулят... Нажимаю. Продираемся сквозь кусты и траву.

Подходим к хижине в густых сумерках.

Собаки рады нашему приходу. Суют холодные носы в лицо.

Андрей сразу забирается в хижину. Я даю собакам по куску оленины, заправляю карбидку, ставлю в ведро, зажигаю, прилаживаю над карбидкой чайник.

Андрей переоделся в сухое и ставит на стол сухари, сгущенку, нарезает солонину на дощечке.

Пока вскипает чайник, протираю ружье, смазываю.

За хижиной шумит лес, беспокоятся собаки. Кажется, Ветка скулит, ее голос.

- Ишь ты разнюнилась. Молчать!

На минуту затихает и снова за свое.

Голец спокоен. Вообще он за это время повзрослел, посерьезнел, раздался в холке и с Андреем неохотно играет.

- Давай, дед, запустим, плачет ведь.

- Ни к чему им здесь. Умываться будем.

- Мы же чистые, в воде были.

- А рыбу тоже ведь моют, хотя она и из воды.

- Ну, что же она так скулит? Запуталась, что ли?

Выхожу. Ветка маячит отметинами. Стряхивает с себя сырость.

- Ну, что с тобой?

Голец топчется, пытается достать меня лапами. Может, не наелась?

Даю еще мяса. Голец хватает. Ветка даже не понюхала. Захворала?

Вернулся за суконным одеялом.

- Я тоже с тобой, - вылезает из шубы Андрей.

Беру топор и выхожу. Темень, ветер хлещет со снегом. Но не холодно. Как это я не подумал днем сделать закуток?

Горожу укрытие с подветренной стороны хижины. И привязываю Ветку.

Не хочет. Не пойму, что ей надо. Гольца спускаю с веревки. Один никуда не денется. Побегал, понюхал воздух, свернулся калачиком на прежнем месте. Ветку не могу успокоить - воет.

- Если это тебе не жилье... - начинаю на нее злиться. Оглянулся, Андрей стоит с Гольцом в обнимку. Подпоясанный, в сапогах.

- Помогать пришел?

- Унесет ветром такую хибару.

- Нет, брат, не унесет!

Хватаю пацана и захожу в хижину. Разделись, умылись и в мешок.

- А лампу? - говорит Андрей.

Встаю. Тушу и выставляю, чтобы не пахло ацетиленом.

Андрей уже тут как тут:

- Расскажешь, дед, а?

- Слушай, - говорю, - как шумит непогода. Лежи и вспоминай жука, гусей, гагарью свадьбу и все хорошенько запоминай. Когда вырастешь, дедом станешь, сам будешь рассказывать.